Автор Тема: Перечитывая классиков  (Прочитано 2707 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Оффлайн MALIK54

  • Активист Движения "17 марта"
  • **
  • Сообщений: 15139
Перечитывая классиков
« : 15/04/15 , 12:34:11 »




Перечитывая классиков



Как в воду глядел
Взялся я тут перечитывать книги земляка своего, Иванова Анатолия. "Вечный зов" сейчас прорабатываю. Очень интересно некоторые мысли отдельных персонажей осмысливать с сегодняшней колокольни.
От-туда (действие происходит в 43-м году):
– Придет день – война закончится, – продолжал он. – Видимо, русские войска все же перейдут свою границу, вступят в Германию, займут Берлин. И страшно подумать – что будет с Европой? Но… вот говорят – нет худа без добра. Это так. Но и добра без худа нету. Самые могущественные страны мира – Америка и Англия – разве позволят коммунистической идеологии беспрепятственно расползтись по всей. Европе? А? Разве позволят потерять Европу? А?
Полипов дважды как-то дернулся, будто каждый раз хотел встать, вскочить. Но не встал, а только что-то, промолвил невнятно.
– Что?! – яростно прокричал Лахновский.
– Я говорю… сделают, конечно, все, чтоб не позволить.
– Дурак! – взревел старик, метнулся опять к портьере и, дойдя до нее, стремительно обернулся. – Дурак ты, но… правильно, все сделают. Хотя что-то… какие-то страны мы, возможно, потеряем. Ну, например, Польшу. Чтобы дойти до Германии, надо перейти через всю Польшу прежде всего, через Румынию. Да-с! А это значит, что на пути советских войск будут Венгрия, Чехословакия. И не знаю, какие еще страны. И, войдя в них, русские установят там свои порядки, конечно. Это ты, Петр Петрович, правильно сказал.
И хотя Полипов ничего такого не говорил, возражать не стал, сидел тихо и пришибленно, стараясь не смотреть теперь на сердитого старика.
– Это ты правильно, – повторил Лахновский и продолжал устало и раздраженно: – Америка и Англия не всегда будут на стороне России. Почему же сейчас на ее стороне? Видимо, боятся, что, если падет Россия, Англию Гитлер проглотит, как хохол галушку. Ну, а тогда с Америкой разговор будет крутой. И не устоять ей. Американцы какие вояки? Пьянствовать да с бабами развратничать – это умеют. А воевать? Не-ет. И океан их не загородит. Вот почему они покуда с Россией. Но падет Германия – и они очнутся… Очнутся, Петр Петрович! Другого обстоятельства быть не может. И не будет!
...
– Да, после войны мы будем действовать не спеша, с дальним и верным прицелом, – вернулся к прежней мысли Лахновский. – Все очень просто в мире, говорю, все очень просто. Нынешнее поколение не сломить… Что ж, мы возьмемся за следующие. Понимаешь, Петр Петрович?
Полипов хотел сказать «нет», но лишь беззвучно мотнул головой.
– Ах, Петр Петрович, дорогой ты мой человек! – неожиданно тепло, как-то по-отечески, промолвил Лахновский. – Все в мире, я же говорил, имеет обыкновение стареть. Дома, деревья, люди… Видишь, как мы постарели с тобой. Это закон, абсолютный закон природы. Сама земля стареет. Но она вечна. А люди умирают, на смену им приходят другие. В течение нескольких десятков лет одно поколение сменяется другим. Это-то хоть в состоянии понять?
– Ну и что же, что сменяются?
Лахновский недовольно поморщился от такой непонятливости и терпеливо продолжал ему растолковывать, как маленькому:
– Я ж тебе и объясняю… В этом веке нам уже не победить. Нынешнее поколение людей в России слишком фанатичное. До оголтелости. Войны обычно ослабляли любой народ, потому что, помимо физического истребления значительной части народа, вырывали его духовные корни, растаптывали и уничтожали самые главные основы его нравственности. Сжигая книги, уничтожая памятники истории, устраивая конюшни в музеях и храмах… Такую же цель преследует и Гитлер. Но слишком он многочислен, что ли, этот проклятый ваш советский народ… Или он какой-то особый и непонятный… И в результате войны он не слабеет, а становится сильнее, его фанатизм и вера в победу не уменьшаются, а все увеличиваются. Гитлер не может этого понять, а если бы понял, как-то попытался бы выйти из войны. Значит, он обречен, и его империя, его тысячелетний рейх, накануне краха… Значит, надо действовать нам другим путем. Помнишь, конечно, Ленин ваш сказал когда-то: мы пойдем другим путем. Читал я где-то или в кино слышал… Что ж, хорошая фраза. Вот и мы дальше пойдем другим путем. Будем вырывать эти духовные корни большевизма, опошлять и уничтожать главные основы народной нравственности. Мы будем расшатывать таким образом поколение за поколением, выветривать этот ленинский фанатизм. Мы будем браться за людей с детских, юношеских лет, будем всегда главную ставку делать на молодежь, станем разлагать, развращать, растлевать ее! – Сморщенные веки Лахновского быстро и часто задергались, глаза сделались круглыми, в них заплескался, заполыхал яростный огонь, он начал говорить все громче и громче, а под конец буквально закричал: – Да, развращать! Растлевать! Мы сделаем из них циников, пошляков, космополитов!
Лахновский был теперь страшен. Выкрикивая все это, он метался по всей комнате, глубоко втыкал свою трость в ковер, белая маленькая голова его тряслась, глаза горели безумным огнем, и, казалось Полипову, на тонких, иссохших губах его проступает пена, пузырится и лопается.
– Ну, допустим… – невольно произнес Полипов, испуганный, ошеломленный. – Только сделать это как?
...
– Как сделать? – проворчал Лахновский уже без прежнего гнева. Ярость его, мгновенно возникающая, так же мгновенно и утихала, словно уходила куда-то, как вода сквозь сито. Так случилось и на этот раз, и перед Полиповым стоял опять безобидный, будто и беспомощный, одряхлевший старик, устало опирающийся на свою трость. – Да, не легко это сделать, Петр Петрович… А главное – не так скоро… невозможно быстро достичь этого. Десятки и десятки лет пройдут. Вот что жалко.
...
– Что? – промолвил наконец Лахновский. – Думаешь: откуда у этого чертова Лахновского такой фанатизм? И зачем ему? Подохнет ведь скоро, а вот, мол…
– Н-нет…
– Не ври, думаешь! – обрезал его Лахновский. – И это хорошо. Сам видишь – у них есть фанатики, и у нас есть. Еще какие есть! Намного яростнее и непримиримее, чем я. Знай это. Запомни. Конечно, моя жизнь кончается. Ну что ж, другие будут продолжать наше дело. И рано или поздно они построят в России, во всех ваших советских республиках, совершенно новый мир… угодный всевышнему. Это случится тогда, когда все люди… или по крайней мере большинство из них станут похожими на тебя. Ведь ты, Петр Петрович, не станешь же… не будешь с оружием в руках отстаивать старый коммунистический мир?
– Сейчас – борюсь, как видишь. – Полипов дернул плечом, на котором топорщился майорский погон.
– Ну, сейчас, – усмехнулся Лахновский. – Да и какой ты борец даже сейчас?.. А потом, когда соответствующим образом будет подготовлен весь народ…
– Теория хороша, – усмехнулся и Полипов, начав опять смелеть. – Легко сказать – весь народ. А как, еще раз спрашиваю, это сделать вам? У партии… коммунистов гигантский идеологический, пропагандистский аппарат. Он что, бездействовать будет? Сотни и тысячи газет и журналов. Радио. Кино. Литература. Все это вы берете в расчет?
– Берем, – кивнул Лахновский.
– Советский Союз экономически был перед войной слабее Германии. Меньше, значит, было танков, самолетов, пушек. И всего прочего. Да и сейчас, может быть… Впрочем, сейчас – не знаю. Но пресса… идеологический аппарат сделал главное – воспитал, разжег до предела то, что вы называете фанатизмом… а другими словами – патриотизм к своей земле, гордость за свой народ, за его прошлое и настоящее, воспитал небывалое чувство интернационализма, любви и уважения народов друг к другу, привил небывалую веру в партию коммунистов… И в конечном счете – веру в победу, – говорил Полипов, сам удивляясь, что говорит это. Но, начав, остановиться уже не мог, чувствовал, что теперь ему необходимо до конца высказать свою мысль. – И вы видите – народ захлебывается в своей этой гордости, в своей преданности и патриотизме, в вере и любви. Этим и объясняются все победы на фронте… все дела в тылу. Солдаты, словно осатанелые, идут в бой, не задумываясь о гибели! На заводах, на фабриках люди по двадцать часов в сутки стоят у станков! И женщины стоят, и дети! В селе люди живут на картошке, на крапиве – все, до последнего килограмма мяса, до последнего литра молока, до последнего зерна, отдают фронту. Все, даже самые дряхлые, беспомощные старики и старухи, выползли сейчас в поле, дергают сорняки на посевах. Вот как их воспитали! И это… все это вы хотите поломать, уничтожить, выветрить?
...
– Именно это, Петр Петрович, – спокойно повторил Лахновский. – Ты не веришь, что это возможно, и не надо. Считай меня безумным философом или еще кем… Я не увижу плодов этой нашей работы, но ты еще, возможно, станешь свидетелем…
Лахновский, зажав трость под мышкой, опять вынул табакерку, раскрыл ее, забил одну ноздрю, потом другую табаком.
– Газеты, журналы, радио, кино… все это у большевиков, конечно, есть. А у нас – еще больше. Вся пресса остального мира, все идеологические средства фактически в нашем распоряжении.
– Весь этот остальной мир вы и можете… оболванить, – почти крикнул Полипов. – А народов России это не коснется.
– Как сказать, как сказать… – покачал головой Лахновский, спрятал табакерку, начал опять острием трости ковырять в ковре. А поковыряв, произнес со вздохом: – Сейчас трудно все это представить… тебе. Потому что голова у тебя не тем заполнена, чем, скажем, у меня. О будущем ты не задумывался. Окончится война – все как-то утрясется, устроится. И мы бросим все, что имеем, чем располагаем… все золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание людей! Человеческий мозг, сознание людей способно к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности поверить! Как, спрашиваешь? Как?!
Лахновский по мере того, как говорил, начал опять, в который уж раз, возбуждаться, бегать по комнате.
– Мы найдем своих единомышленников… своих союзников и помощников в самой России! – срываясь, выкрикнул Лахновский.
...
– Да сколько вы их там найдете?
– Достаточно!
– И все равно это будет капля в море! – из какого-то упрямства возразил Полипов.
– И даже не то слово – найдем… Мы их воспитаем! Мы их наделаем столько, сколько надо! И вот тогда, вот потом… со всех сторон – снаружи и изнутри – мы и приступим к разложению… сейчас, конечно, монолитного, как любят повторять ваши правители, общества. Мы, как черви, разъедим этот монолит, продырявим его. Молчи! – взревел Лахновский, услышав не голос, а скрип стула под Полиповым. – И слушай! Общими силами мы низведем все ваши исторические авторитеты ваших философов, ученых, писателей, художников – всех духовных и нравственных идолов, которыми когда-то гордился народ, которым поклонялся, до примитива, как учил, как это умел делать Троцкий.

Онлайн малик3000

  • Активист Движения "17 марта"
  • **
  • Сообщений: 10203
Re: Перечитывая классиков
« Ответ #1 : 28/03/18 , 12:08:49 »
reposted by burckina_faso

Четверть века либерального безвременья и разрушения не смогло вычеркнуть имя пролетарского писателя и основателя социалистического реализма в литературе Максима Горького.Так согласно опросу ВЦИОМ имя Максима Горького знакомо почти каждому россиянину (впервые услышали о нем в ходе опроса только 3% всех респондентов, однако среди молодежи от 18 до 24 лет эта доля составляет 17%), и ассоциируется, прежде всего, с его творчеством как писателя и поэта (61% опрошенных).

Произведения Горького и сегодня пользуются признанием в нашем обществе: 71% среди тех, кому они известны, признаются, что они им импонирует. Читали литературные труды автора 91% россиян, назвавших определенные ассоциации с его именем, смотрели киноэкранизации – 71%. Реже всего творчество Горького известно по театральным постановкам (34%).
   Первое место в «народном рейтинге» работ Максима Горького занимает роман «Мать» (его называют 32%), в ТОП-3 также входит пьеса «На дне» (19%) и поэма в прозе «Песня о Буревестнике» (12%).В XXI веке Горький воспринимается в первую очередь как выдающийся деятель культуры конца XIX – начала XX столетий (55%), нежели идеолог, «литературный вождь» революции (31%).
      Компания «Медиалогия» проанализировала упоминаемость писателя Максима Горького в российских СМИ за год. Было зафиксировано более 82,7 тыс. сообщений. В июле 2017 года СМИ сообщали, что на площадь Тверской Заставы возвращается памятник Максиму Горькому.
      Также СМИ сообщали о деятельности различных общественных учреждений, названных в честь Максима Горького.

Лайкунть на Дзен.

Онлайн малик3000

  • Активист Движения "17 марта"
  • **
  • Сообщений: 10203
Re: Перечитывая классиков
« Ответ #2 : 30/06/20 , 18:03:40 »




Перечитываем классику.
 
30 метких цитат Салтыкова-Щедрина
30 метких цитат Салтыкова-Щедрина



30 метких цитат Салтыкова-Щедрина
Писатель, который видел будущее.
Михаилу Евграфовичу Салтыкову-Щедрину в русской литературе отведено особое место, потому что ни один писатель в своих произведениях не критикует, не высмеивает и не обличает российскую действительность так метко и беспощадно.

Несмотря на то что писал он почти два века назад, его сюжеты очень похожи на то, что происходит в России сейчас. Герои настолько точно характеризуют современный мир, что кажется, писатель просто заглянул в будущее и написал о нас.


Если я усну и проснусь через сто лет и меня спросят, что сейчас происходит в России, я отвечу: пьют и воруют.

Чего-то хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то кого-нибудь ободрать.

Во всех странах железные дороги для передвижения служат, а у нас сверх того и для воровства.

Когда и какой бюрократ не был убежден, что Россия есть пирог, к которому можно свободно подходить и закусывать?

Российская власть должна держать свой народ в состоянии постоянного изумления.

Это еще ничего, что в Европе за наш рубль дают один пол фунта, — будет хуже, если за наш рубль станут давать в морду.

Если на Святой Руси человек начнет удивляться, то он остолбенеет в удивлении и так до смерти столбом и простоит.

Строгость российских законов смягчается необязательностью их исполнения.

Ну, у нас, брат, не так. У нас бы не только яблоки съели, а и ветки-то бы все обломали! У нас намеднись дядя Софрон мимо кружки с керосином шел — и тот весь выпил!

У нас нет середины: либо в рыло, либо ручку пожалуйте!

Нет, видно, есть в божьем мире уголки, где все времена — переходные.

— Mon cher, — говаривал Крутицын, — разделите сегодня все поровну, а завтра неравенство все-таки вступит в свои права.

Увы! Не прошло еще четверти часа, а уже мне показалось, что теперь самое настоящее время пить водку.

— Нынче, маменька, и без мужа все равно что с мужем живут. Нынче над предписаниями-то религии смеются. Дошли до куста, под кустом обвенчались — и дело в шляпе. Это у них гражданским браком называется.

Для того чтобы воровать с успехом, нужно обладать только проворством и жадностью. Жадность в особенности необходима, потому что за малую кражу можно попасть под суд.

Крупными буквами печатались слова совершенно несущественные, а все существенное изображалось самым мелким шрифтом.

Всякому безобразию свое приличие.

Цель издания законов двоякая: одни издаются для вящего народов и стран устроения, другие — для того чтобы законодатели не коснели в праздности.

Барышня спрашивают, для большого или малого декольте им шею мыть.

Просвещение внедрять с умеренностью, по возможности избегая кровопролития.




Иллюстрация к произведению «История одного города».

Идиоты вообще очень опасны, и даже не потому, что они непременно злы, а потому, что они чужды всяким соображениям и всегда идут напролом, как будто дорога, на которой они очутились, принадлежит им одним.

— Кредит, — толковал он Коле Персианову, — это когда у тебя нет денег... понимаешь? Нет денег, и вдруг — клац! — они есть!
— Однако, mon cher, если потребуют уплаты? — картавил Коля.
— Чудак! Ты даже такой простой вещи не понимаешь! Надобно платить — ну, и опять кредит! Еще платить — еще кредит! Нынче все государства так живут!

Глупым, в грубом значении этого слова, Струнникова назвать было нельзя, но и умен он был лишь настолько, чтобы, как говорится, сальных свечей не есть и стеклом не утираться.

В болтливости скрывается ложь, а ложь, как известно, есть мать всех пороков.

Один принимает у себя другого и думает: «С каким бы я наслаждением вышвырнул тебя, курицына сына, за окно, кабы...», — а другой сидит и тоже думает: «С каким бы я наслаждением плюнул тебе, гнусному пыжику, в лицо, кабы...» Представьте себе, что этого «кабы» не существует, — какой обмен мыслей вдруг произошел бы между собеседниками!

Неправильно полагают те, кои думают, что лишь те пискари могут считаться достойными гражданами, кои, обезумев от страха, сидят в норах и дрожат. Нет, это не граждане, а по меньшей мере бесполезные пискари.

В словах «ни в чем не замечен» уже заключается целая репутация, которая никак не позволит человеку бесследно погрузиться в пучину абсолютной безвестности.

Многие склонны путать два понятия: «Отечество» и «Ваше превосходительство».

Страшно, когда человек говорит и не знаешь, зачем он говорит, что говорит и кончит ли когда-нибудь.

Талант сам по себе бесцветен и приобретает окраску только в применении.

В этом материале AdMe.ru представляет лучшие, по мнению редакции, цитаты из произведений «История одного города», «Премудрый пискарь», «Господа Головлевы», «Губернские очерки» и других, которые и сегодня вызывают живой отклик читателей.