БЛАЖЕННЫ МИЛОСТИВЫЕ
- А я к тебе с подарком! – не проходя дальше, уже в две-рях квартиры, загадочно улыбаясь, говорит мой добрый при-ятель Валерий Васильевич.
- Подарки всегда получать приятно! – в тон ему смеюсь я.
- Подарок у меня не совсем обычный!
- Так не дразни же, показывай скорее, не томи! – изо-бражаю я нетерпение, подавая ему вешалку, чтобы раз-деться и повесить куртку в шкаф.
Но он не собирается раздеваться.
- Ты неоднократно говорил, что самое ценное в этом ми-ре для тебя – Человек, интересный Человек, Человек с не-обычной судьбой! Вот я и дарю тебе встречу с одним из таких людей. Одевайся, внизу стоит моя машина, и мы сейчас же едем к нему! Поверь, ты не пожалеешь! Интересной и трудной судьбы нас ждёт человек. История его так и просится на бумагу!
Я давно знаю Валерия Васильевича как человека, не бро-сающего слов на ветер. Ни на минуту не усомнившись в его обещании, одеваюсь, и уже через десять минут мы едем по го-роду. «Наверняка хочет познакомить меня с каким-нибудь со-временным Наполеоном, мечтающим о переустройстве всего уклада жизни на Земле или с каким-нибудь непризнанным ге-нием из мира богемы: поэтом, музыкантом, художником!» - думаю я.
- Не утруждай себя догадками! Скоро ты увидишь этого человека воочию! – как бы услышал мои мысли мой друг. – Лучше готовься протянуть руку нуждающемуся!
Незаметно остались позади многоэтажные городские до-ма, и началось предместье: стройные ряды уютных маленьких деревянных домиков постройки пятидесятых годов прошлого века, утопающие в разросшихся запущенных садах. Мы свер-нули с магистральной на какую-то боковую улочку, и остано-вились перед когда-то зелёным, а теперь обшарпанным, обши-тым вагонкой, совсем небольшим домом с мезонином и веран-дой. Рядом расположились скромные хозяйственные построй-ки. Когда-то крашеный зелёный забор вокруг усадьбы давно облупился, а кое-где и вообще лишился отдельных звеньев. Решётчатые железные ворота вросли в землю: их давно никто не открывал - по-видимому, не было необходимости. Оставив машину на улице, входим через покосившуюся калитку во двор. Здесь тоже во всём ощущается длительное отсутствие прилежного хозяина. По узкой дорожке выложенной растрес-кавшимся кирпичом огибаем дом. Валерий Васильевич стучит в одно из окон, и в нём на миг появляется мужское лицо. Долж-но быть, сразу узнав моего приятеля, человек пошёл открывать дверь. Однако ждать нам пришлось довольно долго. Потом за дверью послышались какие-то стуки, шаркающие неверные шаги и, наконец, она открылась. На пороге стоял мужчина, правой рукой он опирался на палку, левой – держался за косяк двери. Вокруг него со звонким незлобным лаем крутились две неопределённой породы, но ухоженные собачки.
- Проходите, проходите! Рад тебя видеть, Валерий, и, тем паче, не одного!
Мужчина с трудом поворачивается и идёт вперёд. Он – инвалид: левая нога его почти не сгибается, в таком же бедст-венном состоянии - его левая рука. Видно, что каждый шаг да-ётся ему с большим трудом. «Очередная жертва немилосердно-го инсульта!» – думаю я. Теперь я понимаю: зачем привёз сюда мой приятель. Он прекрасно помнит мою историю. Знает, что ещё в молодости я сам перенёс подобное потрясение. Как при-родный и профессиональный душевед, он уверен, что, скорее всего, я быстро найду с хозяином дома общий язык, поскольку хорошо представляю себе психическое состояние человека «внезапно, на полном скаку вылетевшего из седла», поделюсь с ним опытом реабилитации, а, возможно, и помогу ему найти себя в новой для него жизни.
Валерий Васильевич здесь свой человек. Он предлагает мне раздеться и пройти в комнату, куда удалился хозяин. В комнате: стол, стулья, потёртые кресла, диван, сервант с посу-дой, работающий телевизор – всё советского ещё производства и изрядно поношенное. Хозяин, сидя на диване за журнальным столиком, предлагает нам расположиться рядом. Валерий Ва-сильевич знакомит нас:
- Александр Евгеньевич Соколов, бывший капитан дальнего плавания, теперь, как видите, в полной отставке! – с грустной усмешкой представляется незнакомец.
Я называю своё имя, отчество и прочие титулы. Беседа поначалу не клеится, как это и бывает обычно между людьми, впервые увидевшими друг друга. Мы некоторое время перебра-сываемся общими, ничего не значащими фразами. Незаметно я разглядываю собеседника, стараясь понять его характер.
Передо мной ещё недавно крепкого телосложения, широ-кий в кости, рослый мужчина лет шестидесяти, с угловатым, волевым, властным лицом; сероглазый, совершенно седой. Глубокие морщины на высоком лбу и переносице выдают склонность к размышлениям, плотно сжатые губы – твёрдый характер, решительность. В глазах застыла плохо скрываемая печаль. Красивое, типично русское, волевое лицо. Лицо чело-века жестокой судьбой вырванного преждевременно из актив-ной жизни.
Атмосферу неловкости разряжает Валерий Васильевич:
- Давайте сварим кофе. Я прихватил коньячку. Согреем-ся душой и взбодримся! - Мы соглашаемся, и он выходит на кухню.
Чтобы быстрее сблизиться и установить контакт, я, вкрат-це, рассказываю, Александру Евгеньевичу о себе, о своём пси-хическом состоянии в то время, когда в возрасте сорока лет со-вершенно неожиданно стал примерно таким же инвалидом, как и он, и мне пришлось поступиться множеством очень привле-кательных ранее вещей, занятий и привычек; сменить систему жизненных ценностей и утвердившийся образ жизни, отказать-ся от честолюбивых помыслов и вполне реальной неплохой военной и научной карьеры, начать жизнь практически с новой страницы.
Вначале собеседник не слишком внимательно слушает меня, мысли его заняты чем-то своим. Но постепенно взгляд становится всё более и более заинтересованным, он заметно увлекается моим повествованием, видимо, находит параллели в наших судьбах. Он начинает задавать вопросы, заострять вни-мание на отдельных деталях, спрашивает: чем я занимаюсь те-перь, увлекает ли меня моё занятие, не слишком ли часто вспо-минаю и сожалею о потерянных безвозвратно былых возмож-ностях, не утрачивал ли я когда-либо чувства ценности жизни. Его явно заинтересовала моя жизнь. Он хочет ухватиться за открывающиеся ему новые перспективы, познать методы пси-хологической реабилитации, которые использовал я.
- Болезнь – это жизнь в условиях строгих ограничений, – задумчиво говорит Александр Евгеньевич, - которые хочешь или не хочешь, а приходится накладывать на себя. - Мне нра-вится, что собеседник уже осознал самое главное.
К приходу с кофейником в руках Валерия Васильевича, мы ведём оживлённую интересную для обоих беседу.
Между тем на столе появляются чашки с ароматным, чуть-чуть пахнущим коньяком, дымящимся кофе. Напиток бод-рит наши тела и души, и разговор становится всё веселее и от-кровеннее. Валерий Васильевич вдруг вспоминает, что у него есть неотложные дела, и оставляет нас вдвоём, пообещав за-ехать за мной через пару часов. Незаметно для себя мы с Алек-сандром Евгеньевичем переходим на «ты», и он решается рас-сказать мне свою историю.
Родился он в Ленинграде в семье моряка, так что при вы-боре профессии сомнений у него не было. С раннего детства под влиянием рассказов отца – тоже капитана дальнего плава-ния – и множества прочитанных книг писателей-моренистов, он мечтал о романтике дальних походов, о штормах в ревущих сороковых широтах и штилях в ласковых бирюзовых морях, о бесконечных морских просторах, о диковинных дальних стра-нах и видел себя этаким прославленным морским волком.
После ленинградской мореходки была служба штурма-ном, помощником капитана на разных морских судах и, нако-нец, капитаном большого теплохода, курсирующего по всем морям и океанам. Он повидал весь белый свет, все океаны и континенты. Он был влюблён в свою профессию, ощущал гор-дость за принадлежность к Советскому Союзу, с честью нёс его флаг на мачте своего корабля. Родина высоко оценила его труд, он был неоднократно отмечен её высокими наградами.
В двадцать семь лет он встретил свою любовь, вскоре ро-дился сын. Семья жила в Ленинграде, он же большую часть времени бывал в плаваниях. Постепенно появился материаль-ный достаток (советская власть не обижала тружеников моря) – отдельная трёхкомнатная квартира, дача, «Волга». Жену и сына он любил и, как мог, баловал. Их фотопортреты постоянно за-нимали самое видное место в его каюте. Из рейсов он всегда привозил им дорогие и дефицитные в то время подарки. Наде-жда и Гарик ждали его с нетерпением, уверенные, что получат очередные обновки, электронику, что-нибудь экзотическое - недоступное тогда их друзьям и подругам и очень гордились им. Воспитанию сына он не мог уделять должного внимания, море полностью захватывало его. Постепенно он стал заме-чать, что жену и сына больше интересует не он сам: муж, отец, личность, а его подарки и возможности. Он пытался говорить об этом, но, тем не менее, ощущал, что трещина между ним и домочадцами росла и расширялась. С течением времени всё больше и больше чувствовалось охлаждение к нему жены и сы-на. Ему не раз говорили, что у жены есть любовник, но он не хотел верить этому. Трещина превратилась в полынью, когда два года назад он совершенно неожиданно, собираясь в очеред-ной рейс, перед самым выходом из дома, вдруг почувствовал себя плохо: появилась общая слабость, закружилась голова, помутилось сознание. Из последних сил он поднял трубку те-лефона и позвонил в пароходство, затем провалился в чёрную бездну. Жена обнаружила его лежащим на полу, когда поздно вечером вернулась домой.
Затем была одиночная палата реанимации в больнице, возвращающееся и опять уходящее куда-то сознание, какие-то незнакомые люди в белых халатах. Общими огромными уси-лиями они вернули его к жизни, но, придя в себя окончательно, он понял, что парализован, что левая половина тела стала как бы чужой, неповинующейся ему. Врачи успокаивали, уверяли, что ещё возможно полное восстановление двигательных функ-ций, что время лечит этот недуг. Однако проходили дни и недели, а к лучшему мало что изменялось, и вера в исцеление постепенно покидала его. Заходили проведать друзья, коллеги-моряки, он старался выглядеть весёлым, бодрился, они изо всех сил подыгрывали ему, но он улавливал в их глазах жалость и неверие в его возвращение в строй. Когда посетители уходили, его ещё сильнее одолевали мрачные мысли, отчаяние.
Жена и сын посещали не часто, отговариваясь занято-стью, да и особого участия не проявляли. Разговоры были ка-кими-то казёнными. И вот тогда он впервые почувствовал своё одиночество, оторванность от совсем недавно бьющей ключом вокруг него жизни, свою никчёмность, неприкаян-ность. Единственным человеком, который мог по-настоящему утешить, войти в его положение, по-женски, не унижая дос-тоинства, пожалеть и посочувствовать, была одна немолодая сменная медсестра. Только она умела находить слова, подни-мающие его дух, отвлекающие от чёрных мыслей. С ней ему становилось почти как прежде хорошо и тепло на душе, и он на время забывал о своём несчастье. Несмотря на не молодой возраст, все в больнице называли её просто Милочкой.
Особо мучительны были его ночные бдения. В темноте девятым валом наплывали воспоминания. Вот он, как пред-ставитель великой державы, на приёме у руководства одной из экзотических стран. Вот он уважаемый всеми, энергичный, крепкий, волевой, вызывающий поклонение женщин, в белом кителе с капитанскими нашивками на мостике своего корабля, который, как огромный живой организм повинуется каждой его команде, своими грамотными решительными действиями спасает судно и пассажиров из, казалось бы, самого бедственного положения. Вот его, как триумфатора, на пирсе встречает восторженная толпа, в которой видны лица высокого начальства, друзей, родных и любимых. Торжественные речи, цветы, объятия, поцелуи, всеобщий восторг. Вот в кремле ему вручается очередной орден, и корреспонденты щёлкают объективами фотоаппаратов. Всё это было, прошло и никогда более не вер-нётся!
Через месяц его выписали из больницы. За это время он научился, опираясь на костыли, а затем и только на палку, не-уклюже, как краб, медленно передвигаться по коридору. С большим трудом, с помощью рук, втянул он свою негнущую-ся ногу в «Волгу», на которой приехал сын, чтобы отвезти его домой. Ни жена, ни сын видимого восторга от его возвраще-ния не проявили. Он попытался поговорить с сыном о своём нынешнем, бедственном положении, надеясь на сочувствие и участие, но тот, занятый собой, ответил, что у него самого много жизненных трудностей, а проблемы отца – не его про-блемы! Что сам он даже не надеется прожить жизнь, подоб-ную отцовской. Что отец должен понять, что свою жизнь уже прожил и неплохо! Ему было очень горько видеть жестокий эгоизм, чёрствость и бездушие сына. Во время разговора он сумел скрыть охватившие его эмоции, но ночью, оставшись наедине с собой, впервые заплакал, перебирая в памяти под-робности. Его угнетало и то, что плакал он - совсем недавно здоровый, сильный, волевой, властный, всеми уважаемый мужчина - и от этого ему было ещё больнее!
Ему вспомнился день, когда он – счастливый двадцати-семилетний отец – встречал жену с новорожденным сыном на пороге родильного дома. Как трудно он преодолевал нелов-кость при вручении вынесшей на руках его ребёнка медицин-ской сестре презента – скромного пакетика с конфетами. Как с большой опаской впервые взял на руки это беспомощное, красное, пищащее существо, называемое его сыном. Как под-росший Гарик в первый раз сказал: «па-па» и «ма-ма», а уви-дев капли дождя, и, делая первые в своей жизни шаги, – «ка-па-капа» и «тяпа-тяпа». Как водил его, держащегося за отцов-ский указательный палец, обучая ходьбе. Как носил его на своих плечах, возвращаясь домой поздним вечером из гостей и держа в своих крохотные ручки, а сын, склонив головку, при этом мирно посапывал у его уха. Сколько надежд и радо-сти вызывали в нём и этот детский лепет, и эти первые прояв-ления самостоятельной жизни сына! Он тогда был совершен-но уверен, что из этой беспомощной крохи вырастёт его са-мый близкий и преданный друг, наследник, нескончаемое живое продолжение его самого и его предков на Земле! Сего-дня эти надежды рухнули окончательно! Сын элементарно предал его, не оправдав надежд!
Вернувшись из больницы, жене он невольно тоже создал дополнительные проблемы. Теперь ей приходилось готовить для него какую-то еду, убирать за ним, терять на него время, которое она бы могла со значительно большим удовольствием проводить с сильным, здоровым и красивым мужчиной. Вначале она сдерживала себя, но через какое-то время её истинные чувства к мужу вырвались наружу.
- Лучше бы уж ты не выжил! – в сердцах как-то вечером сказала она. – Было бы легче всем нам, в том числе и тебе са-мому! Ведь ты теперь мучаешь и себя и меня! А может быть тебя следует устроить в дом инвалидов?!
Ему вспомнилось их знакомство, красивое ухаживание, прогулки белыми ночами по набережной Невы, клятвы во взаимной вечной любви и верности, шумная, весёлая свадьба и восторженно встреченное всеми присутствующими пожела-ние его друга: «В согласии и счастье дожить им до ста лет в окружении многочисленных, благовоспитанных и благодар-ных детей и внуков!». Никто тогда не мог предвидеть такого финала!
Именно этой ночью ему впервые пришла в голову мысль о возможности свести счёты с жизнью, и он до самого утра перебирал различные варианты её реализации.
Друзья и коллеги всё реже стали навещать его. Жизнь для него становилась обузой.
Он теперь всё чаще и чаще и о своём пропитании был вынужден заботиться сам. Передвигаясь с большим трудом, часто отдыхая, прижавшись к стене, он добирался до бли-жайшего магазина и покупал себе пельмени и хлеб. В его ра-цион теперь непременно входила водка. Она дурманила голо-ву, освобождая от мрачных мыслей, на какое-то время успо-каивала, вселяла надежду, оптимизм. Всё своё время он про-водил теперь один в своей комнате, контакты с женой и сы-ном к взаимному удовольствию практически прекратились. Он вёл почти растительную жизнь.
И вот однажды во время своего очередного вынужден-ного выхода «в свет», он встретил ту самую медсестру Ми-лочку из той памятной больницы, которая так резко изменила всю его жизнь. Сразу вспомнились её сердечность, умение найти самые подходящие для текущего момента слова, её лов-кие, лёгкие женские руки. Она была крайне удивлена его не-ухоженным внешним видом, полным упадком духа, равноду-шием ко всему на свете, в том числе и к собственной жизни. Будучи человеком, от природы добрым, отзывчивым к чужой беде, по-христиански, милосердным, она предложила свою помощь по хозяйству и стала навещать его. У них оказалось много общего во взглядах на мир, им было интересно друг с другом. Однажды вернувшаяся домой раньше обычного же-на, столкнулась с ней на кухне. Криво усмехнувшись, она ска-зала:
- Можешь ходить к нему, не думай, что я буду ревно-вать! А впрочем, если заберёшь его к себе, я буду только рада! - С этого краткого разговора у Милочки появилась мысль со-единить свою судьбу с судьбой Александра Евгеньевича. Она уже давно потеряла мужа, единственная дочь вышла замуж и мало интересовалась жизнью матери. Ей самой было одиноко. Позвонила дочери и договорилась о встрече. Дочь сразу не одобрила её намерения связать жизнь с инвалидом, калекой.
- Зачем тебе лишние заботы! Да у тебя просто «крыша уехала»! – резюмировала она свои доводы.
- Души у тебя нет! – только и нашла, что ответить мать. – Вроде я тебя не так воспитывала! С раннего детства учила быть доброй и отзывчивой! Значит - плохо учила! Запомни, люди будут относиться к тебе так же, как ты относишься к ним!
И они расстались, не поняв друг друга, как совершенно чужие.
Как-то счастливым днём Милочка набралась решимости и сделала предложение Александру Евгеньевичу переехать жить к ней и остаться вместе до конца. Он, не задумываясь, с радостью согласился. Они вызвали такси и, прихватив только самые необходимые его вещи, переехали в этот маленький домик в предместье.
Постепенно острая обида за предательство родных всё реже стала жечь его истерзанное сердце. Всё реже стали на-вёртываться на глаза непрошеные слёзы при чтении сенти-ментальной литературы или просмотре жалостливого кино-фильма, при встречах со старыми друзьями и знакомыми. По-степенно уходила жалость к себе. Он стал читать библию. Ра-зумом он уже почти был готов по-христиански простить пре-дательство. Добрая душа Милочки сделала больше, чем луч-шие врачи психотерапевты! Милостивы те, которые имеют добрую душу и сострадательны к другим, помогают в беде, заботятся о больных, утешают в горе и печали и Господь в свою очередь будет милостив к ним – говорится в Нагорной проповеди Иисуса Христа! Безусловно, не будет обойдена ми-лостью Господней Милочка!
- Уже год живём вместе. Я хозяйничаю по мере моих скромных сил, Милочка работает. Живём скромно, но счаст-ливо! Ни на что не жалуемся! – закончил свой рассказ Алек-сандр Евгеньевич.
Он отвернулся и надолго замолчал, по-видимому, в ко-торый уже раз остро переживая чувство горькой обиды на подлость и предательство бывших самых близких людей, раз-буженное сегодняшними воспоминаниями. Наконец, он потя-нулся к бутылке и налил две рюмки. Я заметил, как по лицу его скатилась крупная мужская слеза. Простить подлость особенно самым близким людям, очень не просто! Мы чокну-лись и выпили за то, чтобы этот самый ужасный человеческий порок, дьявольский, как называл его Э. Кант, встречался в жизни как можно реже.
Радостно залаяли собаки и бросились к входной двери.
- Милочка пришла, - сказал Александр Евгеньевич, под-нялся и заковылял навстречу. Собаки и муж, ласкаясь, бук-вально облепили вошедшую усталую женщину.
- Она всех бездомных собак и кошек в округе привечает, и все они её любят! Да и как её можно не любить?!
По её засветившемуся, сразу помолодевшему и ставшему удивительно красивым лицу, по сверканию его увлажнивших-ся глаз я понял, что они действительно вполне счастливы и ему уже не требуется моя психотерапевтическая помощь. Сам Гос-подь облагодетельствовал их в конце жизни! «Блаженны мило-стивые, ибо помилованы будут!»
Под окном послышался шум мотора. Это приехал за мной Валерий Васильевич. Он куда-то очень спешил и, не войдя в дом, подавал непрерывно звуковые сигналы. Наскоро попрощавшись с хозяевами, и, пообещав непременно наве-щать их, я оделся и вышел.
- Ну, что скажешь? – спросил Валерий Васильевич, на-мекая на моё новое знакомство.
- Благодарю тебя за предоставление мне ещё одного до-казательства истинности Христовой веры – Блаженств Нагор-ной проповеди!
Пересказывать наш разговор и обсуждать судьбу челове-ка, с которым он меня сегодня познакомил, мне сейчас не хоте-лось. Поговорим как-нибудь позже.
