АМАМБЕК
Южная бархатная безоблачная ночь уже опустилась над степью. Чёрное низкое небо усыпали яркие мохнатые звёзды. Чётко обозначился млечный путь. Круглая белая луна взошла из-за ближайших холмов. Заметно похолодало. Все предвещало ночной заморозок. Для конца сентября в Прибалхашье это не редкость.
Я сидел возле небольшого костерка, в покое напоминающего букет нежных красных и жёлтых цветов. Взметнувшиеся после подбрасывания очередной порции веток сухой верблюжьей колючки языки пламени, освещали стоящий рядом мотоцикл с увесистой связкой уток, подвешенной на руль, прислонённое рядом ружьё, мой импровизированный стол из куска брезента с походным ужином, стену камыша и крохотный участок пологого берега небольшого озерца. Лёгкий бриз доносил с недалёкого Балхаша приятный, успокаивающий рокот прибоя. Иногда было слышно легкий шелест и посвистывание крыльев пролетающих над головой уток и всплеск сазана в прибрежном камыше.
Умиротворённый хорошей вечерней утиной зорькой, пережитым чувством волнения, душевного трепета, охотничьего азарта - я наслаждался тишиной и покоем, тем состоянием удовлетворённости и блаженства, которое ощущает по-настоящему влюблённый в природу человек при близком соприкосновении с ней и, которое хорошо знакомо только этой категории людей.
Вокруг простиралась бесконечная и безжизненная Голодная степь. Ближайшее человеческое жильё – казахские рыбачьи посёлки – находились в десятках километров севернее и южнее. Выстрелов, кроме своих, вечером я не слышал и не предполагал встречи с кем-либо в этом Богом забытом месте, тем паче, ночью. В те далёкие годы мне не раз приходилось ночевать в одиночку или вдвоём с напарником в самых глухих и безлюдных местах и никакого чувства опасности я тогда не испытывал. Народы нашей великой страны жили по-братски дружно, проявления криминала были весьма редки.
К ночи ветер угомонился, и стало совсем тихо. И в этой звенящей тишине вдруг до моего слуха донёсся отдалённый топот конских копыт. Звук приближался, всадник явно держал курс на одинокий огонёк в степи. Через некоторое время и сам он показался в свете моего костра.
На мохнатой низкорослой лошадке, под примитивным седлом, сидел человек в овчинном полушубке, сапогах и традиционном для степняков лисьем малахае. Резко осадив коня, он бодро спрыгнул на землю и, бросив поводья, шагнул ко мне. Пламя костра осветило его типично казахское молодое лицо. Он был примерно моим ровесником.
- Здравствуйте! Меня зовут Амамбек! – сказал незнакомец и протянул мне руку.
Я поднялся, представился и ответил на приветствие.
- Садитесь рядом, гостем будете! – предложил я.
- С удовольствием отдохну и погреюсь у Вашего костра,- согласился он и сел на расстеленный на земле брезент.
- Хотите чаю?
- Не откажусь!
Я достал из вещевого мешка вторую кружку и налил ему чая из закоптелого чайника.
- Угощайтесь! – указал я на свои бутерброды.
Он поблагодарил и отказался.
- Еду из Сары-Шагана в Тасарал, - начал Амамбек, отхлёбывая чай,
- Увидел огонёк и завернул к нему. Думал наши кто, поселковые. Ошибся. Вы, наверное, из военного городка, офицер, охотник?! - Он показал на ружьё и связку уток. Я кивнул.
- Неплохо поохотились!
- Да, зорька была удачная! – подтвердил я.
- Я тоже охотник. У нас здесь все мужчины с раннего детства рыбачат и охотятся. Это наш образ жизни. Мы – прибалхашские казахи постепенно утрачиваем навыки и склонность к скотоводству, чем издревле жили наши предки. Обосновавшись на берегах нашего моря, мы становимся профессиональными рыбаками и охотниками. Но посёлки здесь появились недавно, вместе со строительством железной дороги. Ведь мы – кочевники.
Он говорил на правильном литературном русском языке почти совсем без акцента и своей речью сильно отличался от ранее мне встречавшихся аборигенов этих мест. Да и держал он себя, как человек, где-то хлебнувший европейской культуры.
- Вы, должно быть, не здешний уроженец? – поинтересовался я. - Наверное, приезжий учитель или врач?
- Вы угадали, но только отчасти! Я – директор школы в посёлке. Но родился и вырос именно здесь! Окончил исторический факультет алма – атинского университета, потом служил в армии. Военной кафедры у нас не было, поэтому служил солдатом.
- И где же?
- Вы знаете, мне повезло! Я служил в секретном отделе штаба соединения, которое дислоцировалось в Будапеште. Мне довелось побывать и в Болгарии, и в Румынии, и в Чехословакии! Собственными глазами видел Софию, Бухарест, Будапешт, Прагу и многие другие европейские города и сёла. Мне, как историку, это было особенно интересно. Офицеры политотдела покровительствовали мне, как человеку с университетским образованием, и мне удалось многое повидать. Согласитесь, одно дело читать, другое – видеть достижения европейской культуры! Но там своя цивилизация, у нас – своя! – заключил Амамбек и задумался.
Костёр угасал, и я подбросил веток верблюжьей колючки. Вспыхнув, они ярко осветили его лицо: широкое, скуластое, загорелое до черноты с узкими прорезями глаз, устремлённых в огонь. «Что он там сейчас видит?» – подумал я. Как бы отвечая на мой невысказанный вопрос, Амамбек вдруг встрепенулся и с жаром заговорил:
- Наверное, Вы думаете, что я сейчас мысленно сравниваю то, что я видел в Европе с тем, что вокруг нас? – он сделал широкий жест рукой, указывая на невидимую в темноте бескрайнюю, выжженную солнцем ровную голую рыжую степь, - и это сравнение не в пользу моей малой Родины? Да, Вы правы, именно об этом я и размышлял! Я вспомнил ту тоску, ностальгию, которую испытывал там, в центре Европы по этой, на Ваш взгляд, жалкой Голодной степи: почти совсем лишённой дорог и других средств коммуникации, по-европейски комфортного жилья, учреждений культуры и прочих достижений европейской цивилизации. Я вижу Ваше удивление и недоверие. Вы ещё больше удивитесь, если я скажу, что после окончания срочной службы мне было присвоено офицерское звание и предложено остаться в кадрах Вооружённых сил СССР – продолжать служить там, в Будапеште! Командование соблазняло хорошим жильём, приличным денежным содержанием, военной карьерой. Но я не принял предложения, уволился из рядов Советской армии и приехал сюда, на свою малую Родину. Хотите - верьте, хотите - нет, но мне было тесно в городе, город давил меня, стеснял дыхание, рождал во мне отрицательные эмоции, тоску. Мне очень не хватало простора наших степей. Впрочем, тоже я ощущал и во время учёбы в Алма-Ате. Я смотрел на прекрасную архитектуру европейских дворцов, общественных и жилых зданий, памятники истории и культуры, а видел свой скромный, неказистый посёлок. Смотрел на зелёные ухоженные человеческим трудом европейские поля, а видел родную буро-жёлтую бесконечную почти полностью лишённую растительности степь. Смотрел на голубую тихую воду Дуная, а видел чаще всего неспокойный, бушующий, мутный, но такой близкий мне Балхаш. Ностальгия не давала мне покоя все годы: пока учился и служил. Я постоянно видел родные места во сне. Обратите внимание, казахи – и не только я – не стремятся покинуть эти суровые места, ради жизни в городском европейском комфорте. Наверное, жажда простора у нас в крови! Кроме того, у нас очень сильны традиции. Посмотрите, рядом со стационарным, современным кирпичным домом в наших посёлках часто стоят юрты кочевников. Государство строит для наших колхозников целые посёлки домов по типу европейских коттеджей, а они ставят во дворах юрты и живут в них. Нас вполне устраивает здешний беспощадный зной, почти постоянно чистое голубое небо и яркое солнце, очень редкие осадки летом и лютые морозы да ещё с ураганным ветром зимой. Нас только радует бесконечная даль, когда взгляду не на чем остановится. Родину, как и мать, не выбирают! И любить её нужно такой, какая она есть, ибо она дала тебе жизнь и сделала именно таким, а не другим!
Я учился и работаю для того, чтобы по мере сил способствовать подъёму жизненного уровня и общей культуры моего народа. Но я хочу, чтобы мой народ остался верен своим древним традициям, вере отцов, своей земле и не хочу, чтобы он ассимилировал. Уверен, что каждый народ должен стремиться сохранить свои национальные особенности. Это только украшает Землю, как украшает июльский европейский луг растительное разнообразие. Если лишить его этого разнотравья, он станет серым и унылым, как наша степь. А ведь в ней далеко не всем людям комфортно! Стремление некоторых наших партийных лидеров стереть национальные особенности, создать единую общность людей - Советский народ – ни к чему хорошему не приведёт! Но грань между национализмом и единой общностью людей мало заметна. Хорошо бы, чтобы наши вожди во время остановились перед ней в своей национальной политике!
Я слушал его, не перебивая. Мне были по сердцу его мысли.
Мы допили свой чай, и некоторое время молча смотрели в огонь. Я давно заметил, что огонь способствует сосредоточению на философских проблемах. Наконец он поднялся.
- Ну, мне пора, да и Вам нужно поспать. Ведь скоро начнётся утренняя зорька!
Мы тепло попрощались, пожелав друг другу удачи и исполнения желаний. Амамбек легко вскочил в седло и тронул поводья. Отдохнувший конь взял с места в карьер, и скоро топот копыт пропал в ночи. Я остался один у догорающего костра со своими впечатлениями от не совсем обычной встречи. Собрав остатки еды и спрятав всё в коляску мотоцикла – ночью ими вполне могли поживиться грызуны – я забрался в спальный мешок. Но сон не шёл ко мне. Перед глазами стоял знакомый казахский, лишённый всякой растительности посёлок: с беспорядочно построенными жалкими глинобитными домишками из одной комнаты с подслеповатым маленьким оконцем, земляным утрамбованным полом, печкой-плитой и почти совсем без мебели. Убогие загородки для скота, сооружённые из корявых стволов и ветвей саксаула, с каким-то подобие крыши из камыша. Кучи навоза, сухой верблюжьей колючки и баялыча, используемых, как топливо. Поселковый нищенский магазин, где кроме водки, превратившихся в камни печенья и пряников, конфет-подушечек, сахара, соли и хлеба обычно ничего не было. Да и электричество-то здесь появилось недавно, когда строился наш военный городок!
Как же нужно любить свою Родину, и каким же самопожертвованием нужно обладать, чтобы отказаться от жизни в центре европейской цивилизации и вернуться сюда?! Мы, военные приехали сюда не по своей воле – нас позвала армейская служба, живём в несравненно более комфортных условиях и, тем не менее, никто из нас не собирается оставаться здесь навсегда!
Насколько же глубоко проникли в сознание Амамбека понятия: «род», «родня», «народ», «Родина» и насколько же они для него священны! Наверное, казахи не пользуются греческим термином «патриотизм» для описания чувства любви к Родине. По всей вероятности, в казахском языке есть свой термин-аналог?! Что-нибудь вроде «родолюбие», «отцелюбие» или «землелюбие». При случае обязательно узнаю. Вот он – пример истинной, высокой, достойной подражания, настоящей любви к Отечеству!
