«ПО НОВОМУ СЛЕДУ»
Современники трагических событий 30-ых, а вслед за ними и исследователи, часто ищут разгадку происходящего в убийстве С.М.Кирова 1 декабря 1934 года. Как известно, в подготовке убийства был обвинены троцкисты и зиновьевцы (т.н. «ленинградский центр» и «московский центр»). Сейчас на первый взгляд часто кажется, что все материалы тех процессов были сфальсифицированы. В 1956 году бывшая жена известного троцкиста И.Смирнова, А.Н.Сафонова, говорила в ЦК КПСС, что 90% показаний Зиновьева, Каменева и др. на процессе 1936 года не соответствует действительности. Известный отечественный историк Роговин остроумно заметил, что это значит, что на 10% они правдивы. Речь идет о том, что контакты оппозиционеров (правда, не с самим Троцким, а с Седовым), не выдуманы следствием, а действительно имели место в 1931-32 гг. В 1980 году, работая над архивом Троцкого, американский историк А.Гетти и французский историк П.Бруэ независимо друг от друга обнаружили документы, свидетельствующие о том, что не все, что инкриминировалось подсудимым на процессе, было вымыслом. Французский историк считает реальными следующие факты, названные на процессе: Сафаров после своего возвращения из ссылки предложил товарищам по оппозиции вернуться к обсуждению путей борьбы со Сталиным (показание Каменева); в 1931-1932 годах Зиновьев вступил в оппозиционные контакты со Смирновым, Сокольниковым, лидерами бывшей "рабочей оппозиции" Шляпниковым и Медведевым и членами группы Стэна-Ломинадзе (показание Зиновьева); в этот период Зиновьев и Каменев считали возможным и необходимым "убрать Сталина" (т. е. лишить его поста генсека), а также установить связь с Троцким (показания Зиновьева и Каменева); во время встречи на даче Зиновьева в 1932 году деятели бывшей "ленинградской оппозиции" пришли к выводу о необходимости восстановить блок с троцкистами, разрушенный ими пятью годами ранее (показание Рейнгольда). Они делегировали Евдокимова на встречу со "смирновцами", которая произошла на одном из московских вокзалов, в служебном вагоне Мрачковского, работавшего тогда начальником строительства БАМа. Там Смирнов сообщил представителям других оппозиционных групп о своих встречах с Седовым.
Антисталинский блок окончательно сложился в июне 1932 года. Спустя несколько месяцев Гольцман передал Седову информацию о блоке, а затем привёз в Москву ответ Троцкого о согласии сотрудничать с блоком. «В действительности московские процессы были не беспричинным хладнокровным преступлением, а контрударом Сталина в острейшем политическом противоборстве», - утверждает Роговин .
Проведение первого «контрудара» (первого московского процесса) было поручено Ежову и Ягоде. Активную роль в его подготовке сыграли Молчанов, Миронов, Б.Берман, А.Слуцкий.
Мы знаем о том, как велась подготовка к этому процессу, по рассказам Орлова. Кроме того, есть материалы следствия и стенограммы процесса. Как можно понять, на первом этапе удалось добиться согласия сотрудничать с органами только Валентина Ольберга - агента НКВД; затем Фрица Давида и Берман-Юрина. После этого на сторону следствия перешли реальные заметные фигуры троцкистской оппозиции. Сначала им стал Исаак Рейнгольд. Поскольку именно его показания имеют значение для дальнейшего хода событий, расскажем о них подробнее.
Орлов так вспоминает о нем: «Я знал его ещё с 1926 года. Это был крупный тридцативосьмилетний мужчина с привлекательным, энергичным лицом. Он элегантно одевался и внешне походил скорее на дореволюционного аристократа, нежели на советского партийца.
Не будучи старым членом партии, Рейнгольд благодаря своим незаурядным способностям и родству с народным комиссаром финансов Григорием Сокольниковым, быстро выдвинулся на ответственные должности в правительстве. Двадцати девяти лет он вошёл в состав советской экономической делегации, которая вела переговоры с французским правительством, и был назначен членом коллегии народного комиссариата финансов. На даче Сокольникова Рейнгольд встречал многих видных большевиков, в том числе Каменева. Подобно тысячам молодых партийцев, Рейнгольд примкнул было вначале к оппозиции, однако вскоре отошёл от неё, перестал активно участвовать в партийной работе и отдавал все свои силы административной деятельности. К моменту ареста он был председателем Главхлопкопрома» .
Первоначально Рейнгольд отказывался признавать свое участие в заговоре и терроре. Столкнувшись с угрозой расстрела, он заявил Молчанову, что «согласен подписать любые показания, направленные как против него самого, так и против других людей, но только в том случае, если представитель ЦК партии заявит ему, что партия считает его ни в чём не повинным, однако интересы партии требуют именно таких признаний, каких домогаются от него» .
Молчанов отказался принять это условие, и только личное вмешательство Ежова изменило ситуацию. «Он выразил удивление, почему это НКВД пытается "ломиться в открытую дверь". Ежов вызвал Рейнгольда из тюрьмы и от имени ЦК заявил ему, что свою невиновность и преданность партии Рейнгольд может доказать, только помогая НКВД в изобличении Зиновьева и Каменева. После этого разговора поведение Рейнгольда полностью изменилось. Из непримиримого противника следователя Чертока он превратился в его ревностного помощника. Он подписывал всё, что требовалось следствию, и даже помогал следователям редактировать собственные показания» .Рейнгольд дал показания на Зиновьева, Каменева, Рыкова, Бухарина, Томского, а также Ивана Смирнова, Мрачковского и Тер-Ваганяна.
Нам важно и еще одно свидетельство Орлова: «По требованию Ежова, он оклеветал в своих показаниях бывшего главу советского правительства - Рыкова, бывших членов Политбюро - Бухарина и Томского» . То есть из воспоминаний Орлова следует, что поиск «правого следа» начал Ежов.
Из мемуаров следует, что эти показания появились до того, как протоколы допроса Рейнгольда легли на стол Сталина. Затем «показания Рейнгольда, тщательно выверенные Мироновым, начальником Экономического управления НКВД, и Аграновым, Ягода передал Сталину. На следующий день Сталин вернул эти бумаги с поправками».
При этом создается впечатление, что Орлов был свидетелем этих событий: «В показания Рейнгольда Сталин внёс … исправления. Иногда они носили деловой характер, однако нередко были такого сорта, что руководители НКВД, перечитывая их, едва могли сдержать ироническую усмешку, а то и начинали, втихомолку хихикать» . Кто эти «весельчаки» - Миронов и Берман?
Затем, пользуясь дружескими связями, Гай, Шанин и Островский добились признаний от Рихарда Пикеля. Далее Абрам Слуцкий добился согласия Мрачковского. О том, как это происходило, написано в книге Орлова и статье Кривицкого. Слуцкий практически поселился в тюрьме вместе с Мрачковским. "Дни и ночи проходили в спорах о политической ситуации в Советском Союзе. В итоге Мрачковский согласился со Слуцким в том, что в стране существует глубокое недовольство, которое, не будучи направляемо изнутри партии, может привести советский строй к гибели; в то же время не существует достаточно сильной партийной группировки, способной изменить сложившийся режим и свергнуть Сталина. Я довел его до того, что он начал рыдать, - рассказывал Слуцкий Кривицкому, - Я рыдал с ним, когда мы пришли к выводу, что всё потеряно, что единственное, что можно было сделать, это предпринять отчаянное усилие предупредить тщетную борьбу недовольных "признаниями" лидеров оппозиции» (выделено мной – Л.Н.) . Иными словами, речь шла об «идейном сотрудничестве», упоминания о котором еще часто будут встречаться.
После, столкнув Смирнова с его бывшим другом Мрачковским и Сафоновой, которая также сотрудничала по «идейным мотивам» , удалось добиться согласия Ивана Смирнова. Наконец, для того, чтобы добиться согласия Зиновьева и Каменева, потребовалось давление на семьи и личная встреча их со Сталиным, который обещал подсудимым жизнь, а семьям безопасность.
Примерно в то же время, аналогично тому, как Слуцкий «расколол» Мрачковского, Борис Берман добился согласия другого известного троцкиста - Тер-Ваганяна. Дело в том, что к тому времени Зиновьев и Каменев уже давали показания. «Опасения Тер-Ваганяна скомпрометировать партию и дело революции потеряло смысл с тех пор, как Зиновьев и Каменев - куда более видные партийные деятели - согласились подтвердить на суде сталинскую клевету. Тер-Ваганян капитулировал» .
Процесс начался 19 августа и длился пять дней.
20 августа 1936 года Каганович и Ежов докладывали Сталину телеграммой в Сочи:
«1. В утреннем и вечернем заседаниях допрошены: Мрачковский, Евдокимов, Дрейцер, Рейнгольд, Бакаев и Пикель.
2. Наиболее характерным из их допросов является следующее:
г) Рейнгольд целиком подтвердил данные на предварительном следствии показания и уточнил их в ряде мест. Наиболее характерным в его показаниях является:
подробное изложение двух вариантов плана захвата власти (двурушничество, террор, военный заговор);
подробное сообщение о связи с правыми и о существовании у правых террористических групп (Слепков, Эйсмонт), о которых знали Рыков, Томский и Бухарин;
сообщение о существовании запасного центра в составе Радека, Сокольникова, Серебрякова и Пятакова;
сообщение о плане уничтожения следов преступления путем истребления как чекистов, знающих что-либо о преступлении, так и своих террористов;
сообщение о воровстве государственных средств на нужды организации при помощи Аркуса и Туманова.
3. Особо отмечаем на процессе поведение следующих подсудимых:
а) Смирнов занял линию будто бы он, являясь членом троцкистско-зиновьевского центра и зная о террористических установках, сам не участвовал в практической деятельности организации, не участвовал в подготовке террористических актов и не разделял установок Троцкого – Седова. Перекрестными допросами всех подсудимых Смирнов тут же неоднократно уличается во лжи. Под давлением показаний других подсудимых, Смирнов на вечернем заседании вынужден был признать ряд уличающих его фактов и стал менее активен.
б) Зиновьев при передопросах прокурора о правильности фактов, излагаемых подсудимыми, подавляющее большинство наиболее важных из них, признает. Оспаривает мелочи, вроде того – присутствовали точно те лица или другие при разговорах о планах террора, и т. п. Держится более подавленно, чем все остальные.
в) Каменев при передопросах прокурора о правильности сообщаемых подсудимыми фактов подавляющее большинство их подтверждает. В сравнении с Зиновьевым держится более вызывающе. Пытается рисоваться.
4. Некоторые подсудимые, и в особенности Рейнгольд, подробно говорили о связи с правыми, называя фамилии Рыкова, Томского, Бухарина, Угланова. Рейнгольд, в частности, показал, что Рыков, Томский, Бухарин знали о существовании террористических групп правых.
Это произвело особое впечатление на инкоров. Все инкоры в своих телеграммах специально на этом останавливались, называя это особенно сенсационным показанием.
Мы полагаем, что в наших газетах при опубликовании отчета о показаниях Рейнгольда не вычеркивать имена правых.
5. Многие подсудимые называли запасной центр в составе Радека, Сокольникова, Пятакова, Серебрякова, называя их убежденными сторонниками троцкистско-зиновьевского блока. Все инкоры в своих телеграммах набросились на эти показания, как на сенсацию и передают в свою печать. Мы полагаем, что при публикации отчета в нашей печати эти имена также не вычеркивать.
Ежов, Каганович».
Как видим, самые далеко идущие показания дал Исаак Рейногльд: «подробное изложение двух вариантов плана захвата власти (двурушничество, террор, военный заговор)» и «подробное сообщение о связи с правыми и о существовании у правых террористических групп (Слепков, Эйсмонт), о которых знали Рыков, Томский и Бухарин».
Более того, Каганович и Ежов специально обратили внимание Сталина еще раз на его показаниях: «Некоторые подсудимые, и в особенности Рейнгольд, подробно говорили о связи с правыми, называя фамилии Рыкова, Томского, Бухарина, Угланова. Рейнгольд, в частности, показал, что Рыков, Томский, Бухарин знали о существовании террористических групп правых. Это произвело особое впечатление на инкоров. Все инкоры в своих телеграммах специально на этом останавливались, называя это особенно сенсационным показанием».
Интересно, из ответной телеграммы Сталина 23 августа ясно, что он «намека не увидел»: «Из показания Рейнгольда видно, что Каменев через свою жену Глебову зондировал французского посла Альфана на счет возможного отношения францпра к будущему «правительству» троцкистско-зиновьевского блока. Я думаю, что Каменев зондировал также английского, германского и американского послов. Это значит, что Каменев должен был раскрыть этим иностранцам планы заговора и убийств вождей ВКП. Это значит также, что Каменев уже раскрыл им эти планы, ибо иначе иностранцы не стали бы разговаривать с ним о будущем зиновьевско-троцкистском «правительстве». Это – попытка Каменева и его друзей заключить прямой блок с буржуазными правительствами против совпра». То есть Вождь не заметил показаний про «правых» и продолжал идти по следу «левых» - троцкистско-зиновьевского блока.
25 августа все 16 подсудимых были расстреляны.
Первый московский процесс имел несколько последствий: так как на процессе прозвучали имена других бывших оппозиционеров, то Вышинский заявил: «Я считаю необходимым доложить суду, что мною вчера сделано распоряжение о начале расследования... в отношении Бухарина, Рыкова, Томского, Уланова, Радека и Пятакова, и в зависимости от результатов этого расследования будет Прокуратурой дан законный ход этому делу. Что касается Серебрякова и Сокольникова, то уже сейчас имеющиеся в распоряжении следственных органов данные свидетельствуют о том, что эти лица изобличаются в контрреволюционных преступлениях, в связи, с чем Сокольников и Серебряков привлекаются к уголовной ответственности» .
Однако важнее были политические последствия. Расстрел Зиновьева и Каменева был открытым расстрелом идейно-политических противников Сталина – коммунистов.
..."Хотя верхушка НКВД связала свою судьбу со Сталиным и его политикой, - вспоминал Орлов, - имена Зиновьева, Каменева, Смирнова и в особенности Троцкого по-прежнему обладали для них магической силой. Одно дело было угрожать старым большевикам по приказу Сталина смертной казнью, зная, что это всего лишь угроза, и не более; но совсем другое дело - реально опасаться того, что Сталин, движимый неутолимой жаждой мести, действительно убьёт бывших партийных вождей. Обещание Сталина сохранить им жизнь положило этим опасениям конец» .
Хочется обратить внимание на выражение «магическая сила имен» Зиновьева, Каменева, Троцкого. Можно не сомневаться, поэтому и в другой оценке Орлова: «Не будет преувеличением сказать, что сотрудники НКВД были так же поражены казнью подсудимых, как и все остальные граждане советской страны» .
Конечно, этих людей должно было напугать и другое событие: «Он (Сталин – Л.Н.) велел Ягоде и Ежову отобрать из числа этих заключённых пять тысяч человек, отличавшихся в своё время наиболее активным участием в оппозиции, и тайно расстрелять их всех.
В истории СССР это был первый случай, когда массовая смертная казнь, причём даже без предъявления формальных обвинений, была применена к коммунистам» . Хочется подчеркнуть - выделение слова «коммунисты» не мое, а Орлова. Борьба с Троцким - личным противником Сталина и троцкистами, могли привести к девальвации самого понятия «коммунист». Раньше репрессии были возможны против небольшевистских сил, но не против коммунистов, не против партийных кадров, не против «ленинской гвардии». Именно она – «ленинская гвардия» - гарантия против буржуазного перерождения бюрократии.
Многих в партии, наверное, мог напугать и антисемитский подтекст первого московского процесса. На это обратил внимание еще Троцкий, который считал неслучайным, что на нем из 16 подсудимых 10 евреев. Троцкий вообще считал тесно связанным «термидор» и антисемитизм. В качестве аргумента в пользу того, что власть использует антисемитизм в борьбе против «ленинской гвардии», он приводил раскрытие псевдонимов подсудимых. "Имена Зиновьева и Каменева известны, казалось бы, гораздо больше, чем имена: Радомысльский и Розенфельд, - писал по этому поводу Троцкий. - Какой другой мотив мог быть у Сталина приводить "настоящие" имена своих жертв, кроме игры на антисемитских настроениях?"
Насколько широко могли быть распространены опасения? Точно диагностировать это сложно, но показательно, что споры затронули самое ядро власти – ближайшее окружение Сталина.
Еще в 1935 году опале был подвергнут ранее ближайший сподвижник вождя – Авель Енукидзе. Он был снят с поста секретаря Президиума ВЦИК СССР.
После ареста в феврале 1937 он скажет своим следователям: « Всё моё преступление, - сказал он, - состоит в том, что когда он сказал мне, что хочет устроить суд и расстрелять Каменева и Зиновьева, я попытался его отговаривать. "Coco, - сказал я ему, - спору нет, они навредили тебе, но они уже достаточно пострадали за это: ты исключил их из партии, ты держишь их в тюрьме, их детям нечего есть. Coco, - сказал я, - они старые большевики, как ты и я. Ты не станешь проливать кровь старых большевиков! Подумай, что скажет о нас весь мир! "
Можно было бы усомниться в этом сообщении, если бы не дальнейшая судьба Енукидзе. Сомнения высказывал и Серго Орджоникидзе. В 1937 году М. Орахелашвили, один из старейших грузинских большевиков и наиболее близких друзей Орджоникидзе, показал на следствии: "Я клеветнически отзывался о Сталине, как о диктаторе партии, а его политику считал чрезмерно жестокой. В этом отношении большое влияние на меня оказал Серго Орджоникидзе, который ещё в 1936 г., говоря со мной об отношении Сталина к тогдашним лидерам Ленинградской оппозиции (Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Залуцкий), доказывал, что Сталин своей чрезмерной жестокостью доводит партию до раскола и в конце концов заведёт страну в тупик... Вообще я должен сказать, что приёмная в квартире Орджоникидзе, а по выходным дням его дача... являлись зачастую местами сборищ участников нашей контрреволюционной организации, которые в ожидании Серго Орджоникидзе вели самые откровенные контрреволюционные разговоры, которые ни в коей мере не прекращались даже при появлении самого Орджоникидзе" .
Конечно, это сказано уже после ареста и может вызывать сомнение, но версию Орахелашвили подтверждает сам Сталин. По его словам, Орджоникидзе "страдал такой болезнью: привяжется к кому-нибудь, объявит людей лично ему преданными и носится с ними, вопреки предупреждениям со стороны партии, со стороны ЦК... Сколько крови он испортил на то, чтобы отстаивать против всех таких, как видно теперь, мерзавцев... Сколько крови он себе испортил и нам сколько крови испортил" . Это бесспорное свидетельство реальных споров в Политбюро по поводу допустимости расстрелов коммунистов. Чтобы правильно оценить размах сомнений надо вспомнить важное обстоятельство – Енукидзе и Орджоникидзе – раньше ближайшие и надежные сподвижники Сталина. «Тогда в партии, - вспоминал Хрущев, - в партактиве нередко говорили, что существует «кавказская группа» в руководстве. К кавказской группе относились, в частности, Сталин, Орджоникидзе, Енукидзе и Микоян» .
Вероятно, что споры были распространены широко. Просто только Енукидзе и Орджоникидзе могли себе позволить роскошь переубедить Сталина.
Итак, прямым последствием первого процесса стали сомнения в партии по поводу допустимости репрессий направленных на коммунистов.
22 августа застрелился Томский, оставив предсмертное письмо Сталину, в котором были и такие слова: «Вспомни наш разговор в 1928 году ночью. Не принимай всерьез того, что я тогда сболтнул — я глубоко в этом раскаивался всегда. Но переубедить тебя не мог, ибо ведь ты бы мне не поверил. Если ты захочешь знать, кто те люди, которые толкали меня на путь правой оппозиции в мае 1928 года, — спроси мою жену лично, только тогда она их назовет».
Разговор 1928 г., о котором говорит Томский, известен - тогда, будучи пьян, Михаил Петрович «дальновидно» обещал пристрелить Сталина. Но вот кто «толкал его на путь правой оппозиции»? Допрос жены ясной картины не дал, но Ежов утверждал, что она показала на Ягоду (!). Однако, для нас интересно другое – Томский говорит о «правой оппозиции», в то время как все говорили пока о «троцкистско-зиновьевской». Характерно, что два других лидера бывшего «правого уклона» были абсолютно «не в теме».
Бухарин только закончил путешествие по Памиру и в страшном волнении отправил телеграмму: «Только что прочитал клеветнические показания мерзавцев. (Пишет он, видимо, про показания Рейнгольда - Л.Н.) Возмущён до глубины души. Вылетаю из Ташкента самолетом 25 утром». Следующим ударом для Бухарина и Рыкова стало сообщение о самоубийстве Томского, на которое они отреагировали сходным образом: "Дурак. Он положил и на нас пятно" - сказал Рыков членам своей семьи.
В тот же день в Сочи ушла телеграмма:
«Тов. Сталину.
Сегодня утром застрелился Томский. Оставил письмо на Ваше имя, в котором пытается доказывать свою невиновность. Вчера же на собрании ОГИЗа в своей речи Томский признал ряд встреч с Зиновьевым и Каменевым, свое недовольство и свое брюзжание. У нас нет никаких сомнений, что Томский также как и Ломинадзе, зная, что теперь уже не скрыть своей связи с зиновьевско-троцкистской бандой, решил спрятать концы в воду путем самоубийства.
Думаем: 1) Похоронить там же в Болшеве. 2) Дать завтра в газете следующее извещение:
«ЦК ВКП(б) извещает о том, что кандидат в члены ЦК ВКП(б) М.П.Томский, запутавшись в своих связях с контрреволюционными троцкистско-зиновьевскими террористами, 22-го августа на своей даче в Болшеве покончил жизнь самоубийством».
Просим сообщить ваши указания.
Каганович, Ежов, Орджоникидзе».
6 сентября 1936 г. Сталин отправляет следующую телеграмму:
«Кагановичу, Молотову.
«Правда» в своих статьях о процессе зиновьевцев и троцкистов провалилась с треском. Ни одной статьи, марксистски объясняющей процесс падения этих мерзавцев, их социально-политическое лицо, их подлинную платформу – не дала «Правда». Она все свела к личному моменту, к тому, что есть люди злые, желающие захватить власть, и люди добрые, стоящие у власти, и этой мелкотравчатой мешаниной кормила публику.
Надо было сказать в статьях, что борьба против Сталина, Ворошилова, Молотова, Жданова, Косиора и других есть борьба против Советов, борьба против коллективизации, против индустриализации, борьба, стало быть, за восстановление капитализма в городах и деревнях СССР. Ибо Сталин и другие руководители не есть изолированные лица, – а олицетворение всех побед социализма в СССР, олицетворение коллективизации, индустриализации, подъема культуры в СССР, стало быть, олицетворение усилий рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции за разгром капитализма и торжество социализма.
Надо было сказать, что кто борется против руководителей партии и правительства в СССР, тот стоит за разгром социализма и восстановление капитализма.
Надо было сказать, что разговоры об отсутствии платформы у зиновьевцев и троцкистов – есть обман со стороны этих мерзавцев и самообман наших товарищей. Платформа была у этих мерзавцев. Суть их платформы – разгром социализма в СССР и восстановление капитализма. Говорить этим мерзавцам открыто о такой платформе было невыгодно. Отсюда их версия об отсутствии платформы, принятая нашими головотяпами на веру.
Надо было, наконец, сказать, что падение этих мерзавцев до положения белогвардейцев и фашистов логически вытекает из их грехопадения, как оппозиционеров, в прошлом.
Ленин еще на Х съезде партии говорил, что фракция или фракции, если они в своей борьбе против партии будут настаивать на своих ошибках, обязательно должны докатиться при советском строе до белогвардейщины, до защиты капитализма, до борьбы против Советов, обязательно должны слиться с врагами Советской власти. Это положение Ленина получило теперь блестящее подтверждение. Но оно, к сожалению, не использовано «Правдой».
Вот в каком духе и в каком направлении надо было вести агитацию в печати. Все это, к сожалению, упущено.
Сталин».
Остановимся на этом тексте подробнее. Первое, что стоит отметить – перечень руководителей Партии и правительства: «Сталина, Ворошилова, Молотова, Жданова, Косиора и других», а где, собственно, Каганович?
Но главное – «борьба против Советов, борьба против коллективизации, против индустриализации, борьба, стало быть, за восстановление капитализма». Падение этих мерзавцев до положения белогвардейцев и фашистов».
В результате - «ни одной статьи, марксистски объясняющей процесс падения этих мерзавцев, их социально-политическое лицо, их подлинную платформу – не дала «Правда». Не лишне напомнить, что редактором «Правды» был Лев Мехлис. Конечно, он «не виноват». Не было раньше установки говорить об угрозе реставрации капитализма, он и не говорил.
Интересно, что повлияло на самого Сталина, почему он вдруг увидел «правую угрозу»? Из важных политических событий произошло только одно – самоубийство Томского и - главное – показания жены Томского на Ягоду. По законам политической игры того времени оно могло стать для Сталина подтверждением связи «правых» (Томского) и «террористов» (троцкистов). Так мы впервые получаем намек на идеологическую конструкцию, которая в дальнейшем ляжет в основу дела «право-троцкистского центра».
Сразу же было изменено и направление работы НКВД. Дело в том, что следствие по делу Зиновьева-Каменева «с несомненностью установлено, что единственным мотивом организации троцкистско-зиновьевского блока явилось стремление, во что бы то ни стало, захватить власть». Следуя этой версии, Вышинский в обвинительной речи заявлял: "Без масс, против масс, но за власть, власть, во что бы то ни стало, жажда личной власти - вот вся идеология этой компании, сидящей на скамье подсудимых" . Иными словами, речь шла только о схватке за власть без всякой идейно-политической подоплеки.
Первоначально следователи так же готовили и второй московский процесс над т.н. «параллельным троцкистским центром» (Пятаков – Радек): «Однако эту установку, данную следователям, в один прекрасный день пришлось круто изменить. Руководство НКВД распорядилось прервать следствие впредь до получения новых инструкций. Следователи не знали, что и думать. … Спустя всего несколько дней следователи были созваны Молчановым на срочное совещание, где получили директиву, звучавшую бредом сумасшедшего: им было предписано добиваться от арестованных признаний, что они замышляли захватить власть с помощью двух иностранных держав - Германии и Японии - и реставрировать в СССР капитализм» (выделено мной – Л.Н.).
14 сентября Каганович пишет Сталину:
«4) Несколько слов об очной ставке Сокольникова – Рыкова – Бухарина. Сокольников производит впечатление озлобленного уголовного бандита, выкладывающего без малейшего смущения план убийства и их работу в этом направлении.
Рыков держал себя довольно выдержанно и все допытывался у Сокольникова, знает ли он об участии Рыкова только со слов Томского или еще кого-то. Видимо, после того как он узнал, что Сокольников знает о связи Рыкова с Зиновьевым и Каменевым только от Томского, Каменева, он, Рыков, совсем успокоился и перешел в наступление. Но и Рыков, и Бухарин главный упор делали на последних годах, что касается 31–32–33 годов, они оба явно обходили. Хотя Рыков должен был признать, что уже в 1934 г. Томский его спрашивал, идти ли ему к Зиновьеву на дачу, т.е. в год убийства Кирова. Рыков ограничился только тем, что отсоветовал Томскому, но никому об этом не сказал.
Бухарин, тот больше спорил с Сокольниковым, хотя должен был признать, что в ответ на просьбу Сокольникова о напечатании его статьи в «Известиях» Бухарин ему ответил: «Пишите с подписью полной своей фамилии, вам надо бороться за свою легальность, я Рыкову это тоже говорю». В основном он, Бухарин, это подтвердил. Бухарин после ухода Сокольникова пустил слезу и вас просил ему верить. У меня осталось впечатление, что может быть они и не поддерживали прямой организационной связи с троцкистско-зиновьевским блоком, но в 32–33, а может быть и в последующих годах, они были осведомлены о троцкистских делах. Видимо, они, правые, имели свою собственную организацию, допуская единство действий снизу. Вот на днях мне транспортные органы ГПУ дали список арестованной троцкистской группы железнодорожников в Москве, но когда я посмотрел список, там порядочно крупных углановских бывших московских работников и я думаю, что это – троцкистско-правая организация железнодорожников. Во всяком случае, правую подпольную организацию надо искать, она есть. Я думаю, что роль Рыкова, Бухарина и Томского еще выявится. (Выделено мной - Л.Н.)
Пятаков пока показаний не дает. Очная ставка будет устроена и ему, и Радеку. Хорошо, что громим всех этих троцкистско-зиновьевских подлецов до конца».
Хочется обратить внимание на одно из первых появлений термина «троцкистско-правая организация». Пока (!) только железнодорожников. Честь открытия этого блока правых с троцкистами принадлежит Кагановичу и транспортным органам ГПУ – Шанину А.М.
Вечером 25 сентября 1936 года Сталин и Жданов отправили телеграмму:
«Москва, ЦК ВКП (б) т.т. Кагановичу, Молотову и другим членам Политбюро.
Первое. Считаем абсолютно необходимым и сроч¬ным делом назначение т. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей зада¬чи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на 4 года. Об этом го¬ворят все партработники и большинство областных представителей НКВД (выделено мной – Л.Н.). Замом Ежова в наркомвнуделе можно оставить Агранова.
Второе. Считаем необходимым и срочным делом снять Рыкова с НКсвязи и назначить на пост НКсвязи Ягода. Мы думаем, что дело это не нуждается в мотиви¬ровке, так как оно и так ясно…
Пятое. Ежов согласен с нашими предложениями.
Шестое. Само собой разумеется, что Ежов остается секретарем ЦК.
Сталин, Жданов».
Не может не возникнуть вопрос, где Сталин узнал мнение «всех партработников и большинства областных представителей НКВД»?
За «всех партработников» могли, конечно, сойти Каганович и Ежов. Именно они постоянно рассказывали про ошибки Ягоды. Кроме того, в качестве противников Ягоды выступали «северокавказцы» - Андреев, Евдокимов и др.
Сам Ягода говорил на следствии: «Я повторяю, что знал: Воро¬шилов ненавидел меня. Такое же отношение было со стороны Молотова и Кагановича. Лазарь Моисеевич видел во мне почему-то конкурента. А раньше, до Беломорканала, мы были партнерами» .
Интересно, что Орлов пишет практически то же: «члены Политбюро и правительства ненавидели его (Ягоду – Л.Н.) лютой ненавистью. Они не могли смириться с тем, что Сталин доверил Ягоде, человеку без революционного прошлого, столь широкую власть, что Ягода получил даже право вмешиваться в дела наркоматов, подчинённых им, старым революционерам. Ворошилов отважился на затяжную борьбу со спецотделами НКВД, созданными Ягодой во всех воинских частях и занимавшимися неустанной слежкой в армии (видимо, имеются в виду особые отделы, но создавал их, конечно, не Ягода, а Дзержинский – Л.Н.). Каганович, нарком путей сообщения, был раздражён вмешательством Транспортного управления НКВД в его работу. Члены Политбюро, руководившие промышленностью и торговлей (Молотов, Орджоникидзе, Микоян? – Л.Н.), были уязвлены тем, что Экономическое управление НКВД (Миронов – Л.Н.) регулярно вскрывало скандальные случаи коррупции, растрат и хищений на их предприятиях.
Настраивая Сталина против Ягоды, Каганович и некоторые другие члены Политбюро пытались внушить ему, что Ягода - это Фуше российской революции... Ягода знал, что Каганович прозвал его "Фуше", и был этим изрядно раздосадован. Он предпринимал немало попыток задобрить Кагановича и установить с ним дружеские отношения, но не преуспел в этом» . Заметим в скобках, что семантика образа «Фуше» абсолютно в духе традиции «термидора» и «бонапартизма». Т.е. вина Ягоды в том, что он «правый». Ежова, кстати, Сталин любил называть «Маратом» (т.е. «левым»)…
На февральско-мартовском пленуме 1937 года теории «правой угрозы» Сталиным была дана развернутая аргументация. Речь на пленуме шла:
- о разоблачении антисоветской группы правых Бухарина – Рыкова – Томского;
- о разоблачении вредительства в промышленности, на транспорте, в армии и НКВД. Доклады делали наркомы Молотов, Каганович, Ворошилов, Ежов. Речь шла о том, что в советском партийном и хозяйственном аппарате существуют сильные, законспирированные группы вредителей, которые, прикрываясь халатностью и разгильдяйством и использую бюрократизм, ведомственность и злоупотребления, действуют в контрреволюционном направлении;
- о подготовке к выборам в Верховный совет на основе прямого равного тайного голосования. В докладе Жданова говорилось о том, что в силу бюрократических тенденций партийный аппарат не готов к выборам, и, учитывая недовольство части граждан деятельностью бюрократии, выборы могут использовать антисоветские оппозиционные элементы.
Подводил итоги Сталин. Начал он, как всегда, за здравие: «Может быть, наши партийные кадры стали хуже, чем они были раньше. Может быть, они стали менее сознательными и дисциплинированными? Конечно, нет! Может быть, они стали перерождаться? Опять же нет!» .
Вместе с тем, основной смысл выступления вождя был совсем другой…
Сталин говорил о качественно новом типе вредительства: «Нынешние вредители и диверсанты – это большей частью люди партийные, с партийным билетом в кармане, - стало быть, люди формально не чужие… Их сила состоит в партийном билете, в обладании партийным билетом. Их сила состоит в том, что партийный билет дает им политическое доверие и открывает им доступ во все наши учреждения и организации ».
Объективно вредителям помогает сложившаяся в партийно-государственном аппарате атмосфера: «благодушие, самодовольство, чрезмерная самоуверенность, зазнайство, хвастовство». Кроме того, нарушены «большевистские принципы подбора кадров: «Чаще всего подбирают работников не по объективным признакам, а по признакам случайным, субъективным, обывательски-мещанским. Подбирают чаще всего так называемых знакомых, приятелей, земляков, лично преданных людей, мастеров по восхвалению своих шефов».
В результате вредители, действуя в союзе с империалистами, работают для «реставрации капитализма, ликвидации колхозов и совхозов, восстановлении системы эксплуатации, за союз с фашистскими силами Германии и Японии... »
По сути, теперь любое разгильдяйство и любой бюрократизм приобретали политический характер и могли получить оценку «вредительство». Вождь полемизировал с потенциальными оппонентами из партийных кругов, которые думали: «Пустяки все это! Планы у нас перевыполняются, партия у нас неплохая, ЦК партии тоже неплохой, какого рожна еще нам нужно? Странные люди сидят там, в Москве, в ЦК: выдумывают какие-то вопросы, толкуют о каком-то вредительстве, сами не спят, другим спать не дают…»
Обозначив эту ситуацию, Сталин перешел к изложению противоположного тезиса: «Необходимо разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что, что с каждым нашим продвижением вперед классовая борьба у нас будет все более и более затухать… Наоборот, чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки эксплуататорских классов, тем скорее они будут идти на более острые формы борьбы» .