БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ
Случай свёл меня с гвардии полковником в отставке Де-мидовым Петром Михайловичем в канун 60-летия полного снятия ленинградской блокады. Передо мной сидел высокий, подтянутый, седой, сероглазый, с острым проницательным взглядом и чувством юмора человек, очень бодрый, выглядевший много младше своего календарного возраста.
Петр Михайлович участник Великой Отечественной войны с её первого до последнего дня, кавалер шести боевых орденов и восьми медалей, начавший войну под Ленинградом и закончивший её в Берлине. Естественно, разговор сразу зашёл о том героическом времени, о наиболее памятных ему эпизодах, и особенно об обороне нашего города. У моего собеседника оказалась прекрасная память. Он в деталях помнил многие события шестидесятилетней дав-ности.
- Если можно, - попросил я, - вспомните, пожалуйста, подробности своего первого соприкосновения с противником, своего первого боя. Ведь из-за новизны впечатлений он, наверное, наиболее ярко запечатлелся в Вашей памяти.
- Конечно, - согласился Пётр Михайлович, - я и сегодня, закрыв глаза, могу, как в кино, просмотреть подробности того далёкого дня. Впечатление он оставил неизгладимое!
Немного помедлив, видимо, мысленно упорядочив со-бытия, он начал свой рассказ.
«Начало войны застало меня в Лужских военных лаге-рях, куда после окончания первого курса Ленинградского ар-тиллерийского училища, нас вывезли для практического ос-воения материальной части орудий и реальных артиллерий-ских стрельб. Сразу после получения известия о начале бое-вых действий, командование вернуло нас на зимние квартиры, в казармы училища. Всем нам – недоучившимся целый год курсантам – было присвоено офицерское звание, и мы были направлены в специальный лагерь под Москвой. Здесь формировалась 286-я стрелковая дивизия, в 854-м артиллерийском полку которой я и начал службу в должности старшего офицера батареи. Уже в августе 1941-го года укомплектованная и вооружённая дивизия была переброшена под Ленинград. К этому времени фашисты вели бои по завершению окружения города. Наша дивизия должна была встать на пути немецких войск, двигавшихся вдоль Невы в сторону Ладоги. Мы выгрузились в районе станции Назия и по сильно разрушенной вражеской авиацией полевой дороге, в вечерних сумерках, походной колонной двинулись навстречу врагу. Впереди виднелось зарево пожара, до-носился гул канонады. Повеяло смертью и неизвестностью, тревожно забилось сердце: что-то ждёт нас там, впереди? Мы приближались к линии фронта.
Наконец, колонна остановилась, и комбат приказал мне выбрать место орудиям для стрельбы с закрытых позиций, а сам поехал вперёд, чтобы организовать наблюдательный пункт (НП) для управления огнём батареи. На дороге оста-лись четыре 76 – миллиметровые пушки нашей батареи, каж-дую из которых обслуживало семь человек боевого расчёта и шесть лошадей тяги. Пушки прицеплены к передкам с бое-комплектом снарядов. Вокруг – болотистый, трудно проходи-мый лес. Пройдя для рекогносцировки вместе с командирами взводов немного вперёд по дороге, обнаружил возвышаю-щуюся над болотом поляну диаметром метров в триста. Доро-га, пересекая эту поляну, углублялась в лес в сторону против-ника. На опушке поляны, посоветовавшись, и решили устано-вить орудия. Лошадей отвели в тыл. Весь остаток ночи артил-леристы рыли окопы для орудий и ровики для укрытия личного состава. Никто не отдохнул ни минуты. К рассвету пушки закатили в окопы и замаскировали. С нашей огневой позиции отлично просматривался противоположный конец поляны. Связисты с наблюдательного пункта протянули телефонную связь, и комбат передал исходные данные для стрельбы по запланированным целям, которые командиры взводов записали мелом на щитах орудий.
Утро выдалось тихое, ясное. Из болота слева и справа медленно поднимался туман. Он тут же рассеивался в лучах восходящего солнца. Казалось, ничто не предвещало грозных событий.
Я доложил командиру о готовности к боевой работе и только собрался немного отдохнуть, как поступила команда: «Батарея по местам, неподвижный заградительный огонь (НЗО), ориентир один, четыре снаряда беглый, огонь!» Подаю команду: «Батарея к бою! (НЗО), ориентир один, четыре сна-ряда беглый, о готовности доложить!» После докладов коман-диров взводов о готовности подаю следующую команду: «Залпом огонь!» Затем по команде с НП мы обстреляли и дру-гие запланированные цели.
Отличным оружием была наша пушка: лёгкая, низко сидящая, подвижная, с полуавтоматическим затвором; она быстро и точно наводилась в цель, хорошо маскировалась в складках местности, имела большую скорострельность и на-чальную скорость полёта снаряда. Пушка была очень хороша для стрельбы с закрытых огневых позиций, а также прямой наводкой по танкам, ДОТам и другим неподвижным целям. Снаряд у неё был унитарный, фугасного и осколочного дейст-вия. Эффект от её стрельбы был весьма существенный!
Между тем фашисты наступали, и комбат приказывает мне одно орудие отправить к нему на НП для стрельбы пря-мой наводкой по идущим на прорыв танкам. С нехорошим предчувствием посылал я туда лучшее в батарее первое ору-дие. Больше его расчёта я не видел. Как стало известно позд-нее, он с хода вступил в бой, уничтожил два танка и весь по-гиб под гусеницами третьего.
Канонада всё приближалась. Уже были видны разрывы вражеских снарядов в районе нашего НП. Оборвалась телефон-ная связь с ним. С соседней батареи прибежал связной и пере-дал приказание моего комбата, с которым она ещё имела связь, встретить двигающиеся на нас, прорвавшиеся через нашу линю обороны, немецкие танки. Вскоре на дороге показались отхо-дящие в тыл хозяйственные повозки, кухни, санитарные дву-колки с ранеными, а затем и наша пехота. К середине дня доро-га опустела. Я собрал командиров взводов и, указав им на от-дельно растущую пушистую ёлочку, сказал, что огонь будем вести по моей команде всеми орудиями, когда танки, выходя-щие из лесу, поравняются с ней. Перейдя поляну, я убедился, что двигаться они могут только по дороге: справа и слева от неё было непроходимое болото.
Постепенно артиллерийская стрельба впереди затихла. Потянулись тягостные минуты тревожного ожидания. Бата-рейцы замерли у своих орудий. Через какое-то время мы услы-шали вначале еле различимый шум танковых двигателей. Он становился всё громче и громче: танки шли на нас. Я подал ко-манду: «Батарея, приготовиться к стрельбе прямой наводкой, взрыватель фугасный, зарядить!» Выполнив команду, люди за-таились. И вот на дороге, среди зелени листвы появилось тём-ное пятно, медленно увеличиваясь, оно приближалось к ориен-тиру, постепенно обретая форму броневика. Это была враже-ская разведка. Выйдя из леса, броневик остановился, и открыл огонь из башенного пулемёта. Батарея ничем не обнаруживала себя. Ничего не заподозрив, броневик двинулся вперёд. Я под-нял правую руку и тихо скомандовал: «Внимание! – а когда он достиг ёлочки, - громко крикнул: «Огонь!» Выбросив длинные языки пламени, орудия послали снаряды в цель. Стрельба с дистанции триста метров, для пушек считается - в упор! Бро-невик подпрыгнул, развернулся поперёк дороги и загорелся. К небу потянулся чёрный масляный шлейф дыма. Через несколь-ко минут появился танк и стал справа обходить горящий броне-вик. Как только он достиг ориентира, я скомандовал: «Огонь!» Батарея дружно ахнула и замолчала. Танк загорелся. На доро-ге образовалась пробка из двух горящих машин. Явственно по-слышались голоса: фашисты совещались. Потом под прикрыти-ем дыма открыли огонь из танкового орудия по нашей пози-ции. Мы укрылись в ровиках. Немцы били не прицельно, и большинство снарядов рвались где-то в лесу, за расположением батареи. Но вот один рванул поблизости. Я выглянул из ровика и увидел, что снаряд попал во второе орудие, изуродовал колесо, отчего орудие накренилось. Расчёт не по-давал признаков жизни. Стрелявший по нашей позиции танк демаскировал себя, и я засёк его местонахождение. Оставшимся двум пушкам приказал открыть беглый огонь, и через несколько минут в лесу появился третий костёр.
Наступило затишье. Огонь батареи остудил наступа-тельный пыл немцев. Воспользовавшись передышкой, я по-дошёл к разбитому орудию и увидел, что для стрельбы оно больше непригодно, а из состава расчёта четверо убито и трое ранено. Снаряды и снарядные ящики взрывом разбросало по большой площади. Высыпавшийся из снарядов порох хрустел под ногами. И во всём этом хаосе самым непонятным был синий всепожирающий огонь. Горели бронированный щит и станины орудия, расплавленный металл стекал на землю сине-белыми огненными каплями. Земля на позиции кишела мелкими очагами огня.
Значительно позже мы узнали, что немцы применяли снаряды, начинённые термитом. При взрыве снаряда он за-горался, и разбрызгивался вокруг, поджигая и поражая всё на своём пути.
Прошло немного времени, и фашисты опять зашевели-лись. Присмотревшись, мы обнаружили очередной танк. Пы-таясь обойти «пробку», он застрял в болоте и начал буксовать. Мотор ревел, и в том месте, где он застрял, раскачивались верхушки деревьев. Целясь ниже этих верхушек, орудия по моей команде открыли беглый огонь, в результате которого и эта вражеская машина запылала. А чтобы немцы не могли вести спасательные работы, мы выпустили по ним десяток шрапнелей!
Стало необыкновенно тихо. Тишину нарушало только лёгкое потрескивание горящих танков. Солнце нещадно пек-ло, очень хотелось пить, но воды не было. Да и не до этого было. Враг находился буквально рядом. Что он задумал пред-принять? Видимо, не подошла ещё его пехота. Иначе она бы по лесу незаметно обошла батарею и легко уничтожила нас в ближнем бою!
Вдруг в небе послышался нарастающий шум, и появился небольшой самолётик. Позже я узнал, что это был немецкий разведчик и корректировщик артиллерийского огня «Хейн-кель – 126», которого солдаты прозвали «костылём» или «кривой ногой». Определив наши координаты, он вызвал огонь своих батарей на нашу позицию. Зашипели, засвистели и роем полетели через наши головы снаряды, вначале не при-чиняя нам никакого вреда. Стрельба на некоторое время пре-кратилась, «костыль» скорректировал огонь, и снова полетели снаряды, но теперь уже они стали попадать в цель. Земля за-ходила ходуном, со стен ровика, в котором я лежал, посыпал-ся песок, тело помимо моей воли с силой прижалось ко дну, в голове была одна мысль: попадёт очередной снаряд в мой ро-вик или нет?!
После артналёта опять наступила тишина. Но эта чёрто-ва «стрекоза» продолжала кружиться над нами. Видимо, кор-ректировщик уточнял наши координаты. Было ясно, что пере-дышка временная. Надо что-то предпринимать. Нельзя до-пустить, чтобы беспомощную в этой ситуации батарею фаши-сты полностью уничтожили. Голову пронзила мысль: ведь у меня есть минут десять до следующего обстрела, пока «кос-тыль» разбирается и вводит коррективы. Приказа отступать не было. На свой страх и риск, принимаю решение вывести батарею из-под обстрела. Выскочил из ровика и командую: «Передки на батарею! Орудиям отбой!»
Всё на позиции сразу пришло в движение. Солдаты ру-ками выкатили пушки из окопов, прискакали ездовые, прицепили орудия к передкам, быстро погрузили на станины убитых и раненых. На позицию снова обрушился шквал огня, но батарейцы уже удалялись в тыл. Остатки батареи были спасены и готовы к новому бою.
Отъехав километра полтора, остановились отдышаться. На батарею было страшно смотреть: из четырёх осталось только два орудия, половина людей убита или ранена, каждую пушку тянут не шесть, а только четыре лошади, многие из которых ранены; солдаты усталые и грязные, кто как может, висят на передках и станинах. Посчитав потери, тронулись дальше.
Через какое-то время колонна выехала из леса и остано-вилась. Я огляделся. Впереди метрах в пятистах протекала река, через которую был перекинут деревянный мост, за ней виднелось второе поле глубиной километра полтора, далее темнел густой лес. Следом за нами из леса стали выходить наши лёгкие танки и пехота. Появилось ощущение неразбери-хи. Оценив обстановку, я решил переправиться через речку и на опушке дальнего леса оборудовать новую огневую пози-цию. Под обстрелом батареи оказывались бы оба поля, и её прикрывала река, преодолеть которую под огнём батареи не так просто.
Неожиданно, среди отступавших появился наш коман-дир батареи. Я кратко доложил о прошедшем бое и о приня-том решении по организации новой позиции. Он согласился с ним, но реализовать мы его не успели. Из леса показались не-мецкие танки. Комбат приказал мне командовать одним ору-дием, сам же стал командовать другим. Завязался беспорядоч-ный, плохо управляемый бой. Было трудно понять: где свои, где немцы. Всё перемешалось, закружилось. Выстрелы в упор из танковых орудий, лязг гусениц, треск пулемётов, автоматов и автоматических пушек, рёв моторов и взрывы снарядов. Подаю команду: «Орудие, к бою! Заряжай!» Стоя рядом, выбираю цель. Вижу два танка, направляющиеся в нашу сторону. Указываю наводчику на ближний и приказы-ваю открыть огонь. После нашего выстрела танк замер. Кричу наводчику: «По второму танку, быстрее, огонь!» И тут произошёл очень редкий, просто фантастический случай. Вижу: танк остановился, и его орудие медленно поворачивается в нашу сторону. Холодок побежал по спине. Наша пушка и танковая выстрелили одновременно. Стреляли почти в упор, расстояние между нами было не более ста метров. Фашистский снаряд разорвался по центру орудия, и это спасло расчёт. Осколки попали в стальной щит, ствол и колёса. К счастью, и снаряд был не крупного калибра. Взрывом меня бросило на землю. Подняв голову, увидел, что орудие разбито, люди лежат на земле и озираются, а танк стоит объятый пламенем. Понимаю, что здесь нам без пушки делать больше нечего и командую всем живым отходить к реке. Нас осталось пятеро. Поднялись и побежали. Рядом непрерывно свистели пули. Пробежав метров сто, упал на землю. Приподнялся и повернул голову, чтобы посмотреть на поле боя и своих солдат. Мои волосы стали подниматься дыбом: ко мне медленно слева направо приближалась цепочка светлячков – жёлто-белых трассирующих пуль. Я оцепенел, и расширенными от ужаса глазами смотрел на эту неумолимо приближающуюся смерть.
В книгах часто пишут, что в таких случаях перед глаза-ми человека проносится вся его жизнь, лица родных и близ-ких. Думаю, что это красивая фантазия авторов. Лично у меня не было никаких мыслей. Страх сковал всё моё существо!
Буквально в двух метрах от меня «огненная змея» по-тухла. Вероятно, пулемётчик решил, что все мы убиты. Скажу Вам: очень неприятная штука быть мишенью!
До спасительной речки оставалось метров семьдесят. Я, как на крыльях пролетел это расстояние, упал и кубарем ска-тился под обрыв, к воде. Мои батарейцы последовали за мной. Здесь было «мёртвое пространство». Снаряды и пули пролетали над нами. Немного придя в себя, по кромке берега двинулись в тыл. Солнце нещадно палило. Было душно и жарко. Только теперь я расстегнул крючки и пуговицы шинели, расслабил ремень и выбросил противогаз. Из речки напился воды, ополоснул лицо, намочил голову: стало легче.
Бой не стихал. Гремели разрывы, слышалась стрельба из всех видов стрелкового оружия. Через пару километров встре-тили каких-то командиров, которые собирали выходивших из боя бойцов, строили их в цепь и направляли вместе с подхо-дившим резервом в сторону противника. Я тоже со своими четырьмя солдатами встал в стрелковую цепь. Мы вошли в лес. Все закричали «Ура!» и побежали. Кругом свистели пули и раздавались цокающие шлепки при их попадании в стволы деревьев. Создавалось впечатление, что враг где-то рядом, что мы окружены, хотя немцев видно не было. Кто-то сказал, что командира дивизии ранило, и я видел, как его на плащ-палатке понесли в тыл. Лес сильно ограничивал видимость, наша цепь распалась и превратилась в отдельные звенья. Стрельба начала стихать. Ни немцев, ни своих видно не было. Ввиду полной неясности обстановки, я приказал своим солдатам, держась вместе, повернуть назад.
Прошли километров пять, стрельба совсем стихла. Оста-новились в лесу, у дороги. Присели, отдышались, посмотрели друг на друга. Вид у нас был не геройский: заляпанное гря-зью, рваное обмундирование; серые, усталые, осунувшиеся лица, бегающие в поисках опасности глаза. Всем нам с тру-дом верилось, что удалось выбраться живыми их этой огнен-ной купели. Отдохнув, пошли искать свою часть. В густом лесу было полно наших войск. Отыскали штаб дивизиона, а возле него и кухню. Стало веселее: теперь мы не одни! На-шёлся и наш командир батареи. Я вздохнул с облегчением: теперь все заботы о батарее он возьмёт на себя.
На следующий день возле кухни собрали всех, кто ос-тался жив. Оказалось, что более половины личного состава батареи погибло или ранено, пушки разбиты. Здесь, в тихом лесу, оставшиеся в строю после первого в жизни жестокого боя солдаты, медленно приходили в себя, ещё никак не веря, что выжили в этой кровавой схватке».
Пётр Михайлович умолк. По его отрешённости было видно, что он сейчас живёт в том далёком августе 1941-го го-да. Мне не хотелось его тревожить, и я тоже молчал. Нако-нец, он поднял глаза и вернулся к действительности.
- А ведь я, как мог, описал свою военную историю. Хо-телось поделиться подробностями боевых действий, в кото-рых участвовал, и своими впечатлениями от войны с молоды-ми! Обращался в разные инстанции с просьбой опубликовать мои воспоминания, но везде получал один ответ: «нет денег!» Наверное, я не могу быть достаточно настойчивым. Или, как сейчас говорят: не деловой!
Я слушал его и думал: «В уважающем себя государстве благодарные потомки просто обязаны золотом записать име-на подобных героев на скрижалях истории. Они должны на коленях умолять человека в восемнадцатилетнем возрасте ко-мандовавшего батареей и уничтожившего в первом бою пять вражеских танков и броневик, не поскупиться на вос-поминания! Ведь только на примерах таких людей можно воспитать новое поколение граждан, способных возродить великую Россию и защитить её от врагов! А, может быть, ны-нешние власти и не желают видеть Россию вновь великой и могучей?!»
