Общий форум > ЮМОР

Байки

(1/3) > >>

малик3000:
Viktor Lagoda



Хотите верьте, хотите нет. Возможно кто-то уже слышал об этой истории. Вот что поведал один ходок на просторах интернета.

После развода, для реализации своих тайных желаний меня занесло в кабак. Отдохнув по полной, познакомился с очаровательной девушкой. Представилась Лидой, дала телефон. На следующий день, решив форсировать события, позвонил ей. После недолгой беседы, договорились встретиться. Взяв все необходимое для праздника души (бутылку водки, красное вино, и закусь) и как мартовский кот рванул на встречу.
Она пришла на свидание, как все дамы с опозданием на полтора часа и заявила:
- По пути мы зайдем к подруге.
В голове пронеслось: " Повезло!".

Вечер вырисовывался стать незабываемым. Симпатичная хозяйка квартиры, улыбнувшись очаровательной улыбкой, представилась:
- Ирина, располагайтесь как дома.
За порогом была уютная однокомнатная квартира, аккуратная и красивая с примечательной большой кроватью, сразу притянувшей мой взгляд. В голове второй раз всплыло: "Повезло!!!".
Ира включила чайник:
- Проходите на кухню сейчас будем пить чай, а мы пока пошепчемся".
Обе подруги закрылись в комнате. У меня промелькнула мысль "ЧАЙ…?, ну да ладно, может здесь такая прелюдия", с этими мыслями и направился на кухню.

Вот тут и началась первая часть Марлезонского кордебалета.
Только переступил порог кухни, из под дивана, как из норы вылетел пушистый зверь и вцепился мне в ногу. От неожиданности, рефлекторно, как заправский футболист ногой отправил пушистую тварь с троекратной скоростью обратно в логово. И, как ни в чем небывало, стал накрывать стол. Водку пока доставать не стал, но бутылку вина заранее откупорил и поставил в центр сервировки. Сел за стол и стал ждать развитие событий.
Закипел чайник. Из комнаты послышался веселый и полный задора девичий смех вселявший в меня надежды.
Распахнулась дверь на кухню, хозяйка с милой улыбкой на лице, взяла чайник в руку…. и в туже секунду на ней повисла озверевшая кошка, разрывая когтями ногу в клочья. Ира, заорав благим матом, метнула на стол горячий чайник.
Выплеснувшийся кипяток ошпарил лучшую половину меня. Я взвился в воздух вместе с сервированным столом. Кромкой падающего стола кошку срезало с ноги, и расплющило пальцы на ноге хозяйки. Все заметались по тесной кухне, попутно круша обстановку и изрыгая матерные проклятия.

На грохот и вопли погибающих людей в дверях кухни нарисовалась моя подруга. Обезумевшая кошка, обнаружив путь к спасению, метнулась в сторону выхода. Уткнувшись в ноги подруги она продолжила свой галоп, но уже по женскому телу, стремительно приближаясь к симпатичному личику Лиды.
Я, чтобы не допустить вандализма, взяв поправку на упреждение, размахнулся могучим кулаком от начала кухни и…. от всей души ВМАЗАЛ в район "кошки".
Ноги Лидочки медленно оторвались от пола и она беззвучно, головой вперед скрылась в недрах темного коридора. Что-то громыхнуло. Наступила тишина.

Весь пол кухни был залит кровью и вином. Хозяйка была с ног до головы красного цвета, из ноги текла кровь, в коридоре было тихо, жгло ошпаренную плоть. Адский зверь улетел вместе с подругой.
Мы с Ирой, озираясь по сторонам, двинулись по коридору. В самом конце коридора лежал упавший массивный шкаф. Из под него эротично торчали соблазнительные ножки Лиды.
Убрав в сторону мебель, с осторожностью, опасаясь кошки начали раскапывать одежду. Под кучей одежды откопали милое лицо моей подруги. На нем сияла перекошенная кровавая улыбка в стиле терминатора перед смертью. Лида пребывала в глубоком нокауте.

Кое-как привели ее в чувство. К счастью память у нее отшибло удачно подвернувшимся шкафом.
Из комнаты донеслось жуткое рычание. Мы спешно вернулись на кухню и стали зализывать раны. Мне со стороны дам было уделено особое внимание. Висящую в ванной простыню пустили на бинты. Первая часть кордебалета была окончена.

Немного прибрав, стали размышлять, что делать дальше, хотя и так было понятно: "Тварь надо мочить!". Хозяйка решила уладить конфликт миром и пошла спросить у кошки, почему она так себя неоднозначно ведет.
Послышалось милое: "Кыс, кыс"… затем шипение, рычание и вопли хозяйки. Ира выскочила из комнаты с располосованной рукой.
"Надо усыплять" - процедила она сквозь зубы. Руку перевязали. Все погрузились в свои "МОГИЛЬНИКИ" в поисках ветеринара-убийцы. Выходной день, почти ночь, поиск не приносил результатов. Наконец один врач согласился, договорились о цене и стали ждать.

Около двух в дверь позвонили. На пороге появился лысоватый, невысокий дядечка, с небольшим чемоданчиком в руке. Внимательно посмотрев на нас, он поинтересовался:
- Кого усыплять и где клиент?.
Хозяйке сразу стало плохо, она сползла по стенке.
- Пусть пока полежит, а вы будете помогать, - сказал врач, указав на нас пальцем. Мне доверили шубу, чтобы накрывать жертву, а Лида вооружилась стальной трубой от замененного стояка воды.

Далее он разъяснил подробный план убийства. Набрал в шприц яду и мы выдвинулись на передовую.
Зайдя в комнату, мы услышали утробное рычание из под кровати. Ткнув в меня локтем ПИЛЮЛЬКИН скомандовал: - Подымай кровать!!.
На полу под ней, сжавшись в комок, сидело милое существо и смотрело на нас. И тут доктор нарушил весь тщательно разработанный план. Встал на колени и "кыская» пополз к «кошке".

И тут началась Вторая часть кордебалета. Дикая тварь с дикого леса узрела цель и ринулась вперед. Вцепилась в доктора, тут же завопившего:
- СУ-У-К-А-А!!!!!!!!!!.
Лида не растерялась и ловко махнула трубой. Удар был жесток, точен… и пришелся мне чуть выше локтя. Подумав о вечном, я отпустил кровать на спину врача-убийцы, подтолкнув его в гостеприимные объятия кота-убийцы.
Позже, контуженного ветеринара мы оттащили на кухню. Весь окровавленный, он изрыгал проклятия. Бросив шприц с согнутой иглой на стол, он сказал:
- Кошка то бешеная! .
- А сразу по нашему виду непонятно было?!! - прошипела Лида.

Простыня кончилась, но нам повезло, в чемоданчике у эскулапа было много перевязочного материала. Пока шла очередная перевязка хозяйка пришла в себя и спросила:
- ВСЕ?.
- Еще нет, но уже скоро, - процедил сквозь зубы доктор.
Порывшись в чемодане спец по ликвидации домашних животных достал пистолет, очень похожий на настоящий, и сообщил нам:
- Сейчас я с ней разберусь!.
Хозяйка опять сползла по стенке.

- За мной -прозвучала команда.
" А как же план? - подумал я, но переспрашивать у вооруженного, неадекватного человека желания не было.

Ворвались в комнату. Кошка сидела на шкафу и всем своим видом говорила: " РАЗОРВУ ВСЕХ!!!"...
Киллер вскинул наган и почти в упор выстрелил. Кошка потеряла очередную жизнь и телепортировалась на лысую голову ветеринара. Все опять завертелось. Тыкая наугад пистолетом возле своей макушки , ветеринар вел беспорядочную пальбу. Две пули разнесли окна. Мы залегли.
"Сейчас сам застрелится" - с надеждой подумал я. Ситуация накалялась.
Лида, решив положить конец вакханалии, подскочила, с визгом оторвала кошку от головы доктора, лишив его бережно лелеемых остатков волос и швырнула ее на пол.
- Трави!!! - заорала она.
- Я шприц не взял, - проскулил окровавленный врач.

Мы опять отступили. Все по старой схеме: заматывание бинтами, проработка плана и снова в очередную атаку.
Я ворвался в комнату и успел удачно накинуть шубу на животное. Навалились втроем. Франкенштейн вонзил шприц, выдавил содержимое. Кошка дернулась, вытянулась и умерла. Все было кончено. Меня потряхивало, очень захотелось домой.
Док принес пакет и запихнул в него труп. - Пойду похороню в помойке, - сообщил он.

На пороге комнаты нарисовалась бледная хозяйка. В ту-же секунду пакет ожил и разорвался. К всеобщему ужасу тварь вернулась из Ада. Все оцепенели.
Лида впала в агрессивное состояние и как " горец " размахивая своей трубой уничтожила все остатки роскоши в комнате. Досталось всем включая кошку и дока. У него тряслись руки, когда он набирал в шприц очередную порцию яда.
- Набирай все что есть !!! - орала Лида. Кошка умерла в очередной раз, отдав последнюю тринадцатую жизнь.
Все сидели вокруг трупа и тяжело дышали. Док произнес:
- Мне завтра ротвейлера надо идти усыплять. И глядя на Лиду, добавил:
- Пойдёшь со мной?.

Все впали в бесконечную истерику.
Было уже утро. В дверь позвонили. На пороге стоял наряд полиции, остолбеневший от панорамы. Перед ними стояли " Всадники Апокалипсиса". Забинтованные, окровавленные с перекошенными лицами. Док держал за хвост мертвую кошку, у его ног лежала хозяйка.
Старший наряда произнес:
- Шумим. Соседям мешаете спать. ГДЕ ОСТАЛЬНЫЕ ТРУПЫ?!!
Далее объяснения, протоколы. Не интересно и банально. Док ушел так и не спросив об оплате, но абсолютно счастливый.
Этот вечер в обществе двух красоток, действительно стал НЕЗАБЫВАЕМЫМ. Хотя и не так, как я ожидал.

малик3000:
17 глава от Марка

Однажды, закончив службу, священник сказал: «В следующее воскресенье я буду беседовать с вами на тему лжи. Чтобы вам легче было понять, о чём пойдёт речь, прочитайте перед этим дома семнадцатую главу Евангелия от Марка». В следующее воскресенье священник перед началом своей проповеди объявил: «Прошу тех, кто выполнил задание и прочёл семнадцатую главу, поднять руки». Почти все прихожане подняли руки. «Вот именно с вами я и хотел поговорить о лжи, — сказал батюшка. — В Евангелии от Марка нет семнадцатой главы».


Сказочное паломничество

Однажды, во время паломничества в Оптину пустынь, знаменитый мужской монастырь, послушники наблюдали следующую картину. К отцу Венедикту, игумену Оптиной, подходит маленький мальчик: он приехал с семьей и хочет взять благословение у отца игумена. Между ними происходит такой диалог:

— Здравствуйте, отец Вени… Вини… (не может выговорить имя).

А тот его ласково хлопает по плечу и говорит:

— Привет, Пятачок!


«Горько!»

Однажды в университетском домовом храме проходило венчание молодой пары. Как и положено, после венчания была организована трапеза, куда пригласили настоятеля, прихожан храма и друзей-однокурсников новобрачных.

Невеста очень волновалась и, краснея, заранее предупредила всех друзей: ни в коем случае не кричать во время праздничного обеда «Горько!». Уговаривала, увещевала, заклинала — мол, неприлично в храме целоваться. Друзья в ответ смеялись, подтрунивали, но в итоге согласились.

И вот, настал момент, когда началось праздничное застолье. Первый тост поднял настоятель. Пожелав счастливой паре многая и благая лета, громогласно выдал: «Го-о-орько!». Последовал взрыв смеха, пунцовой невесте ничего не оставалось, как поцеловать своего еле сдерживающего смех мужа. Над этой историей еще долго по-доброму смеялись.


На прием к Архангелу

Из рассказа священника: Был в моей церковной жизни такой случай. Однажды, в мою бытность диаконом в иконную лавку нашего монастыря, который расположился неподалеку от епархии, обратился мужчина в строгом костюме с кожаной папкой в руках. Продавщица, завидев меня, указала на солидного господина, который, по всей видимости, пришел с важной миссией.

— Извините, как я могу попасть на прием к архангелу Гавриилу? — спросил визитер, не моргнув глазом.

Только представьте мое состояние! Еле сдерживая смех, я думал как бы поделикатнее ответить высокопоставленному человеку, что при жизни архангел являлся немногим, поэтому простому смертному, чтобы попасть к нему на прием, требуется как минимум умереть. Но, справившись с соблазном, проводил его к дверям управляющего Благовещенской епархии — архиепископа Гавриила.

Мне сразу стало понятно, что у бедного чиновника, по всей видимости, смиксовались регалии и имя владыки с надписью на церкви «Храм в честь святого Архангела Гавриила и прочих Сил Небесных».


Благословение «Медведя»

Однажды, в зимнюю пору молодые послушники одного из благовещенских приходов потянулись в трапезную на ужин. Смеркалось. Вдруг один из них услышал подозрительный скрип снега под забором. Тяжелые шаги кого-то очень большого медленно приближались.

Послушник насторожился, поскольку в число его послушаний входили и охранные функции. Смотрит, а над верхним краем глухого забора показалась большая мохнатая шапка и поравнялась с калиткой, запертой на замок. Кто-то с той стороны с силой рванул калитку, но она не поддалась.

— Что там за медведь такой ломится?! — для острастки прикрикнул испуганный послушник. В ответ из-под большой мохнатой шапки кто-то натужно крякнул и отправился восвояси, поскрипывая огромными ногами по свежевыпавшему снегу.

Спустя короткое время в храме прихода приключилась архиерейская служба. На Всенощном бдении в положенное время все священники и алтарники двинулись вереницей на благословение правящего архиерея. Подошел к нему, не забыв сложить ладошки лодочкой, и тот послушник, выдавил: «Благословите, владыка».

Архиепископ Гавриил сурово взглянул на него из-под насупленных бровей и сквозь водопадообразные усы бросил: «Медведь тебя благословит!».


Многая лета

Многолетие, начинающееся со слов «Многая лета» — это торжественное песнопение в православной Церкви, форма пожелания долгих лет жизни и благополучия, очень часто поется во время трапезы с целью поздравить кого-либо с праздничным событием. Один иностранец, присутствуя при подобном поздравлении, спросил батюшку:

«Откройте мне секрет, почему когда вы наливаете бокал, встаете и поете «Много ли это?».


Короткая исповедь

Из рассказа одной прихожанки: Бабушка перед исповедью протискивается : «Пропустите меня без очереди, у меня всего 2 греха».


Православные атеисты

Из рассказа священника: Забуксовала машина. Зима. Смотрю: мужички неподалеку стоят. Выхожу, прошу помочь. Они: «Нет, батюшка, не поможем. Мы же атеисты». «А какие, — говорю, — атеисты? Ведь атеисты разные бывают. Есть атеисты-буддисты, есть атеисты-мусульмане». Они в ответ: «Нет, что вы, батюшка, мы православные атеисты!». В результате помогли, конечно.


Поп-звезда

Один знакомый батюшка рассказал: «Знаете, как у нас называют священников, которые активно раздают интервью, ведут блоги, показываются на ТВ? Поп-звезда!»


Монастырская собака Баскервилей

Поехал как-то отец Андрей в Оптину пустынь. Первый раз. Добрался до Калуги, оттуда — до Козельска, перешел по мосту через речку Жиздру и пешочком через лес направился к монастырю. Неожиданно быстро стемнело. Дорога шла в горку, по обочинам — высокий сосновый лес, сверху звездное небо. Идет он по сумеречному тоннелю, дивясь красоте Божией.

Темнота постепенно сгущалась, и стал нападать на него страх. И вдруг видит: летит ему навстречу то ли небольшая лошадь, то ли огромная собака с горящими очами. От ужаса отец Андрей остолбенел и потерял дар речи! Броситься ли в кювет? Так ведь все равно загрызет, вон какая! Залезть на дерево? Не успею (отец Андрей очень высокий и грузный).

Расстояние катастрофически сокращалось, и времени на раздумья больше не было. Повинуясь какому-то животному инстинкту самосохранения, отец Андрей раскинул руки в стороны и с диким криком «А-а-а!» в огромной развевающейся черной рясе сам кинулся на приближающееся чудище…

Мимо него на огромной скорости с выпученными от ужаса глазами промчался велосипедист.


«Батя, помолись!»

Когда батюшка Никифор был еще начинающим священником, поставили его на сорокоуст («курс молодого бойца» для новоявленных пастырей — 40 богослужений в ежедневном режиме). Руководителем «практики» был назначен отец Вениамин (назовем его так). Седовласый пастырь, принявший благодать священства еще в те времена, когда за это если не убивали, то создавали множество проблем — от сумы и до тюрьмы.

Прихожане батюшку величали знатным церковным неологизмом «сурово-добрый». Непримиримо суровый ко греху и бесконечно добрый к грешнику. И даже когда на исповеди отец Вениамин, качая головой, стучал по шее или лбу заплутавшего чада, глаза его светились подлинной любовью и добротой.

Промысел Божий управил так, что, как только отец Никифор заступил на «пастырскую вахту», его матушка отправилась в роддом пополнять и без того многочисленное семейство.

Батюшка Вениамин неспешно, с чувством полного благоговения, правил службу. Сослужащий отец Никифор был крайне рассеян. Мысли налетали одна на другую: «Как там роды? Как ребенок? Как матушка?».

В конце Литургии оглашенных (одна из составных частей Божественной Литургии) пришло смс от супруги: «С малышом очень плохо, унесли в реанимацию. Может не выжить. Молись!».

В панике иерей Никифор ухватился за рясу отца Вениамина и начал трясти: «Батя, помолись, ребенок умирает! Батя!!!». Митра на голове уважаемого пастыря зашаталась. Батюшка Вениамин, не поведя и глазом, выбрался из медвежьих лап отца Никифора, поправил митру и спокойно произнес: «Никифор, не паникуй! Сейчас помолимся».

И в нарушение всех церковных канонов остановил Литургию, отлистал назад служебник и возгласил молитву на всякое прошение, помянув своего подопечного, его матушку и родившееся чадо. На последних словах молитвы мобильник отца Никифора снова завибрировал: «Малыша принесли обратно. Полностью здоров. Что с ним было, врачи не знают».

Отец Вениамин с улыбкой посмотрел на остолбеневшего собрата и пошел по второму кругу заканчивать Литургию оглашенных. Надо сказать, что я не знаю в епархии более строгого блюстителя Устава, чем отец Вениамин. Вы спросите: как же так, такой строгий — и так легко каноны нарушает? В ответ лишь напомню слова Господа: «суббота для человека, а не человек для субботы» (Мк 2:27).


Точно пить не будешь?

Один батюшка затеял ремонт в своей, пережившей немало суровых годин церкви. Поставили леса под самый потолок. Оставшись в храме один, залез батюшка на самый верх, осматривать чудотворения местных реставраторов. Вдруг видит: отворилась дверь, и в церковь чуть не на коленях влез изрядно выпивший мужичонка. Заламывая руки, он начал громко причитать:

«Господи, если Ты есть, спаси Ты меня от этой заразы, не могу больше пить. Ну сделай же что-нибудь, Господи! »

Батюшка сверху и грянул громовым голосом (а голос у него, скажу я вам действительно такой): «Точно пить не будешь?!»

Мужичонка рухнул на колени: «Не буду, Господи, не буду!!!»

«Ну тогда ступай с миром», — последовал ответ.

Чем закончилась эта история неизвестно, но батюшка, рассказывая ее мне, сделал вывод, что Промысел Божий, так крепко за мужика взявшийся, вряд ли его оставил.


Восточный гуру и колбаса

Любят русские люди что-нибудь экзотическое. Признак ли это вселенской широты души нашей, о которой писал Федор Михалыч, или же нашей несусветной дури, о которой писали все великие писатели — не знаю. Знаю, что тянет нас постоянно неизвестно куда и неизвестно зачем, но уж точно на свою голову. Вот я всегда удивляюсь, зачем русские люди едут куда-нибудь в Индию, платят тысячи долларов, чтобы на полтора часа припасть в каком-нибудь сомнительном ашраме к ногам какого-нибудь сомнительного гуру.

Архангелогородцы тому не исключение, и маемся мы с сектами всех мастей вот уж как третий десяток лет. А казалось, чего бы проще: хочешь суровой аскезы, духовной мудрости и благодатных состояний — садись на машину или бери билет на поезд и будет тебе вскоре и первое, и второе, и третье. 8 часов колки дров на морозе и 10 часов мытья посуды на монастырской трапезной — и собственным телом прочувствуешь подвиги великих отцов древности. Мудрости на пару лет наберешься, если не в тысячетомной библиотеке обители, то из разговоров с многоопытной братией.

Отстояв 6 часов на уставном богослужении, исповедовавшись и причастившись Христовых Тайн, обретешь благодать, какой до Пришествия Господа в мир не ведало человечество.

Но это все присказка, а теперь и сама байка.

Мой старый приятель N. учился в свое время в одном из престижных столичных вузов. И, как свойственно молодой, талантливой и мятущейся натуре, находился в непрестанном духовном поиске. На этих виражах занесло его ни куда-нибудь, а в одну из многочисленных псевдоиндуистских сект. Ну а так как друг мой больше всего на свете терпеть не мог лицемерия, то отдался он новому увлечению со всей головой. Стал жестким вегетарианцем, отказался от всех видов психоактивных веществ (включая безобидные чай и кофе), забыл даже про дружбу с девушками и ежедневно вычитывал по четкам 2,5 тысячи мантр, благоговейно взирая на портрет любимого гуру над своей кроватью в университетской общаге.

Сокурсники, избравшие жизненным кредо триаду «пиво, дамы, рок-н-ролл», смотрели на увлечение моего приятеля с порцией доброй иронии: мол, каждый сходит с ума по-своему.

Как же совмещались в одной крохотной комнатушке индуистский ашрам с храмом Вакха и Венеры, могут знать лишь студенты легендарных 90-х годов — поколение, которое удивить чем-нибудь невозможно в принципе.

Стипендия у гранитогрызов была еще более крохотная, чем комната в общежитии. Хватало ее ровно на два дня загула, а дальше начинались суровые будни поисков «пропитания и пропивания». Друг мой в силу абсолютной трезвости и скудости рациона умудрялся растягивать стипендию на неделю, но неотвратимый вопрос: «и как же теперь жить дальше?» — вскоре поднимался со всей своей пугающей прямотой.

Однажды наступил предел. Есть было нечего, занять было не у кого, а индуисткий бог игнорировал и чтение мантр, и усиленную медитацию, бросив верного последователя на произвол судьбы. В помраченном состоянии сознания брел мой приятель по Москве и вдруг, подняв глаза к небу, внутренне завопил:

«Господи, если Ты есть, яви Себя. Ну невозможно так больше, сколько можно мучаться!? Мне теперь нужно бросить вуз, куда я с таким трудом поступил!! Да и вообще с голода могу помереть, если сейчас деньги не найду!!!». Хлынули слезы, и на душе сразу стало легче.

Вдалеке засиял куполами храм Христа Спасителя. Мало осознавая происходящее, N. направился туда. На улице перед самим храмом на удивление никого не было. Удивление сменилось шоком, когда на тротуаре под ногами друг мой обнаружил две аккуратно сложенные 500-рублевые купюры (средняя двухмесячная зарплата по тем временам). Шок перешел в радость, когда N. вспомнил слова своей первой отчаянной молитвы к Богу христианскому. Подняв деньги, приятель забежал в храм, поставил свечу; затем пошел в магазин купил вина, колбасы, сыра.

Когда он выкладывал покупки на стол в общаге, оголодавшие и ошалевшие сокурсники задали лишь один вопрос: «Что с тобой случилось?!!». N. ответил: «Друзья мои, сегодня я наконец обрел истинную веру, отметим это!» Затем подошел к своей кровати и снял со стены портрет великого гуру. Присутствующим показалось, что взор восточного учителя в этот момент стал особенно грозным.


Молитва о женихах

К одному батюшке в храм ходило много молодых незамужних девушек. Почти всех батюшка благополучно перенаправлял на клирос, ибо петь в церкви было некому, а служить Господу своими талантами — дело не только благодатное, но и душеспасительное. Клирос, говорят, потом гремел на всю епархию. Оплачивать этот прекрасный хор настоятелю было не из чего. Храм считался настолько бедным, что ни один из архангельских архиереев не решался обложить его епархиальным налогом. Не зная, как отблагодарить своих тружениц, батюшка пообещал выдать их всех замуж.

У некоторых клирошан заявление духовного отца вызвало надежду, у некоторых — иронию, у большинства — твердое убеждение: «батюшка просто хочет нас утешить». Мол, отродясь в наш храм молодые люди не заглядывали, а в кипящем страстями мире пойди и отыщи достойного кандидата в супруги. Но батюшка, обладая упертым характером (по слухам, самым упертым в епархии), начал после каждой литургии читать молитву о ниспослании женихов (говорят, есть такая в требнике).

Другие отцы посмеивались: вон, отче-то у нас, приворотами занялся, женихов вымаливает. Но батюшка упорно продолжал свое дело.

Прошло три года, в храм потянулись молодые люди. Совершили одно венчание, потом три, потом семь, потом за год то ли 12, то ли 15. Клирос опустел. Отец сокрушался: вот, домолились, теперь и петь-то некому! В храм молодых людей стало ходить больше, чем девушек.

Другие батюшки мнение свое переменили и уже наставляли своих алтарников: ты, давай, дурью не майся, гоголем не ходи, а бегом к отцу, который в своем храме «ярмарку невест» организовал. Слышал, что уже пять матушек (жен священников) из того храма вышло.


Батюшка-Пушкиновед

У одного батюшки никогда не было машины. И когда другие наши отцы пересаживались с отечественных на иномарки и меняли оные, батюшка так и продолжал ходить по бренной земле пешком и ездить в общественном транспорте, приводя в ступор видавших виды кондукторш: «надо же — поп — а на автобус полез».

Пешелюбие батюшки приносило постоянную головную боль его благоверной супруге. Батюшка, мало того, что проходил от 2 до 10 километров день, так и делал это в крайне непрактичной обуви. Не сказать, что отец по каким-то патриотическим причинам не признавал ральф-рингеров или рейкеров, он просто считал, что негоже настоятелю бедного храма щеголять в дорогих ботинках. А дешевая обувь быстро приходила в негодность…

Помню как-то забрел батюшка ко мне: — Миша, можно я погреюсь? А то, что-то ноги замерзли. Посмотрели ботинки — а там дыра величиной с пятак. — Батюшка, и долго ли вы так ходите? — Да неделю вторую. Думаю, вот старый стал: мороза нет, а ногам холодно.

Бывало, сердобольные члены общины, зная, что батюшка не любит дорогих подарков, просто покупали ему новую качественную обувь, не называя, конечно, цену. В очередной раз не выдержало матушкино сердце: «Отец, пойди в конце концов на рынок и купи себе нормальную кожаную обувь на меховой основе. Околеешь ведь скоро! Знаю, из церковной кружки не возьмешь — так вот тебе из моей пенсии!» Делать нечего. Понурив голову, батюшка отправился на архангельский рынок (рынков, надо сказать, священник не переваривал полностью, видимо в силу своей устремленности к горнему).

Навстречу ему попался подвыпивший мужик средних лет вида интеллигентного, хорошо одетого антиклерикала. Взглянув на сгорбленную фигуру батюшки, он самодовольно улыбнулся и громко, чтобы слышали все продавцы и покупатели в округе, рявкнул:

— Пошел поп по базару
Посмотреть кой-какого товару!

Повисла неловкая пауза. Все-таки уважение к священникам — все еще отличительная черта нашего многострадального народа. Батюшка не растерялся и среагировал мгновенно (во весь голос, конечно):

— А навстречу ему Балда.
Идёт, сам не зная куда!

Тут весь рынок грохнул, люди просто рыдали.

Интеллигент испуганно покосился на батюшку:
— Ты чего это, чего?
— Да я ничего. Я Пушкина всего лишь процитировал!

Материальные беды у батюшки продолжаются до сих пор: то куртка порвется, то ботинки сойдут на нет, то и вовсе сумку в автобусе забудет. Но вот нрав остается прежним: столь же веселым, сколь и ревностным по Бозе.

(взято у Штильмарка)

харчиков евгений:
Мелкаш


Рассказ
В конце эпохи застоя в небольшом райцентре Черноземья, в милицейском взводе ППС[1][color=rgba(0, 0, 0, 0.6)], служил сержант Иван Росляков, по прозвищу Мелкаш.
Его фамилия, происходившая от старинного русского имени Росляк (высокий, дюжий человек), словно в насмешку, абсолютно не сочеталась соста пятьюдесятью пятью «сэмэ» роста худосочного блюстителя порядка. Да иной юнец много здоровее! А огорчительное, если не оскорбительное прозвище намертво прилепилась еще в началке – детсадовского опыта Ване хлебнуть не довелось: ребенком воспитывался в любви и заботе, под бабушкиным крылом.
[/color]
Школу он возненавидел с первого же дня учебы. Тогда, на перемене, шустрый сбитнячок из параллельного класса нахраписто вырвал у малыша пышную ватрушку. Добычу немедля слопал, по ходу отпихивая обобранного. А «на закуску» сунул ему под нос мосластый кулак, для понятливости пригрозив:
– Нажалишься кому – пришибу.
Отроду не дравшийся Ваня трусливо заслонил лицо ладонями, втянул голову в плечи и зажмурился, как бы пытаясь подобным образом укрыться от застращателя. Про отнятое лакомство он ни учительнице, ни родителям даже и не пикнул, рассудив наивняцким умишком, что для него самого так будет гораздо безопаснее.
Эпизод с ватрушкой положил начало болезненному процессу «пробы границ» – выяснению реакции назначенной жертвы, когда ей каким-либо образом «укажут место». И стихийно зародил неодолимую неуверенность малыша в себе.
Вскоре к ней добавилось чувство собственной ничтожности.
– Закрой рот, урод! Тебя никто не спрашивает! Слинял рысью, пока цел! – привыкал он слышать от соклассников.
На людях Ваня постоянно боялся выглядеть глупо, нелепо. Отсюда и его страусова тактика: «Какой смысл лишний раз рисковать, подставляясь под удар? Лучше пока отсижусь, а там видно будет». Истинное же отношение к чему-либо им глубоко скрывалось. Неосознанно и упорно мальчишка выискивал в себе всё новые недостатки, занижая и без того скромную самооценку. Редкое дело доводил до конца и всякий раз медлил с принятием часто меняющихся позже решений.
Из-за уймы этих и иных заморочек Мелкаш с превеликим трудом подстраивался под школьный коллектив. И, будучи самым маленьким в классе, частенько ходил битым: на пасынке судьбы зло срывали уже привычно. Беспроигрышно ведь, а пар-то выпущен.
Еще и с учебой у Вани не ладилось: тугодум, дырявая память. Вызовут к доске – зажимается, горбится, мямлит, хотя бы и выучил урок. Ладонями часто лица касается, вроде поправить что-то на нем норовит. Взгляд бегающий, резкие движения нечеткие, и даже новая одежда на непрушнике выглядела заношенной.
Педагоги его, положа руку на сердце, в большинстве недолюбливали.
– Опять дергаешься, как кукла на веревочках? Да опусти ты руки! И выпрямись… Э-эх! Кому ты будешь нужен с такими знаниями? Садись, двойка…
Или:
– И это, по-твоему, конспект? Да курица лапой и то лучше накорябает! Иди! К завтрашнему дню чтоб всё переписал! А пока – неуд!
К тому же в той десятилетке доминировал нездоровый микроклимат равнодушного отношения учителей – как к коллегам, так и к ученикам, – а проявления школьного насилия всячески старались спускать на тормозах. Да и по большей части оно бывало скрыто от глаз взрослых. Ведь о том, что кого-то притесняют, учащиеся мало когда старшим распространяются.
Сам несущий свой крест бесконечно надеялся, что окружающие его вот-вот полюбят, что всё чудесным образом изменится по щучьему велению, но увы: мир так и оставался агрессивным, зложелательным. Ну как тут не вспомнить старый мультик про Винни Пуха, где на приветствие поросенка Пятачка ослик Иа-Иа уныло отвечает: «Доброе утро, Пятачок, в чем лично я очень сомневаюсь».
Постоянный страх осуждения и осмеяния мешал попыткам контактов со сверстниками, обрекал на одиночество. В собственную ненужность как друга Мелкаш уверовал давно. «Никто, значит, со мной компанию водить не будет – ведь ничего стоящего я предложить не в силах».
Одноклассники же искренне считали дохлого троечника клоуном, очкуном, «иваном почти дураком». Что как явление прискорбно, но нередко.
Позиция родителей? Конечно, они не раз замечали, как сын возвращается с занятий со следами побоев, испачканный, со скабрезно разрисованным учебником. И наличность у него не раз пропадала. Объяснения случившемуся всегда были сбивчивы, неуклюжи. Мол, упал или подрался (но – не «избили»). Учебник куда-то исчезал, а обнаруживался в парте уже в неприглядном виде. Деньги? Ну… так вышло, что опять потерял… Жаловаться же на сверстников, по сложившимся внутришкольным законам, считалось постыдным, позорным.
Вдобавок глава семьи придерживался авторитарных методов воспитания. Мальчишка защищать себя должен сам! Рост – отговорка! И – в унисон учителям:
– В кого ты только уродился? Двух слов связать не можешь! Из класса в класс еле-еле переползаешь! Маша-растеряша! Не выйдет из тебя в жизни толку!
Родительские претензии нередко подкреплялись лупцеванием ремнем.
А эмоции – они ведь у «опущенного» никуда не девались. Напротив, копились и копились годами, переполняя чашу терпения. Впрочем, при всем своем психическом напряжении, серьезных мыслей о суициде он как-то избегал.
Но вот наконец-то восьмилетка была окончена, и по указке родителей Мелкаш подал документы в сельхозтехникум того же городка. Самостоятельно подросток туда едва ли бы поступил, однако отец его вышел на кого-то из руководства СХТ, накрыл стол, добавил наличными... И вскоре Росляков-младший был зачислен в среднетехническое учебное заведение.
Радость тщедушного недоросля, однако, оказалась недолгой. Сокурсники в одночасье распознали в нем потенциальную жертву – и начался новый виток травли с эскалацией насилия.
Само это понятие нередко размывается, сужаясь до крайних форм, приводящих к тяжким травмам, либо к смерти. Остальную безнаказанную жестокость общество чаще всего попускает.
Неизвестно, кто первым из студентов придумал хохму с «маргариновой маской», но воспринята она была на ура многими. Неординарное унижение заключалось в том, что сразу после занятий Мелкаша у техникума отлавливали трое-четверо жаждущих самоутверждения парней, требовавших от Вани двадцать шесть копеек. Столько в застойные семидесятые стоила пачка бутербродного маргарина «Особый». Если обреченный отнекивался, ему, для лучшего понимания, несильно давали в морду. (Порой денег у него действительно не оказывалось, тогда били сильнее и разочарованно отпускали.) Вытрясши нужную сумму, один из мучителей мчался в близлежащий продуктовый магазин, а остальные удерживали пленника. Когда же гонец возвращался с брикетом «Особого», страдальцу выкручивали руки и густо вымазывали маргарином лицо, шею, уши. После шаблонного глумления Королю Марго – новое прозвище Рослякова – приходилось кое-как оттирать лоснящуюся физиономию. Поначалу он действовал носовым платком, позднее перешел на заимствованные в столовой СХТ салфетки.
Изощренное издевательство продолжалось все годы обучения. Причем на финише его Ваню чаще мучили упрочивающие за его счет свой авторитет младшекурсники.
После получения диплома Мелкаша призвали под армейские знамена, в мотострелковый полк. В роте его, конечно, быстро зачмырили. Ведь одно дело – добыть старослужащему сигарету или заправить поутру его койку. И совсем другое – безропотно стирать чужие портянки, гладить «хэбэ», надраивать сапоги. Словом, исполнять любые прихоти дедушек. В том числе и – никто больше из салаг подразделения до такого не опускался – после отбоя по команде: «Ко-ко!» безропотно почесывать кайфующему в койке сержанту-беспредельщику писанки.
Однако на заключительном этапе исполнения «священного долга» не было в части более отмороженного, чем Ваня, «дембеля». Как только он не издевался над молодыми воинами! Причем с особым наслаждением нагибал самых здоровенных.
Перерождение его началось после года службы – по сути, ее рубикона. Тогда, ночью, в компании с несколькими однопризывниками, Мелкаш был переведен в «черпаки», получив двенадцать традиционных ударов половником по заднице. По неписаным армейским канонам отныне для изменивших статус наступала определенная расслабуха – самому тебе ничего делать не нужно, знай подгоняй младшие призывы. Конечно, от «дембелей» еще можно огрести, но тут уж сам держи ухо востро, старайся не подставляться…
Событие надлежаще отметили, а под занавес «старики» решили поучить уму-разуму упертого салагу, «не понимающего службу».
Высокого крепкого солдата подняли с койки и привели в каптерку на судилище. После недолгих словесных поучений в ход пошли кулаки.
– Мелкаш! А ты какого хрена в сторонке трешься? – неожиданно кинул предъяву Рослякову самый на тот момент беспощадный «дед». – Мочи эту борзоту тоже!.. Что значит «не»?! Блин! Да если ты его щас не уроешь, я тебя сам так урою – пожалеешь, что вообще из давалки вылез! Ну?
Кровожадный взгляд поборника «неуставняка» подтверждал: будет именно так! А своя шкура себе дороже… Посему тушующийся Ваня бочком приблизился к салаге... И отчаянно врезал тому кулаком по животу. Да как удачно: точно в солнечное сплетение угодил! Крепыш согнулся пополам.
– Кончай его! – угрожающе вразумлял «дед». – Руки в замок – и по шее! Еще! Еще!!!
Ваня покорно молотил бунтовщика сцепленными кистями, пока тот не свалился на пол. Что очень удивило всех, а в первую очередь – самого избивателя.
– Молоток, Мелкаш! – одобрительно хлопнул его по спине подобревший беспощадник. – Можешь, оказывается! Вот и держи теперь марку: «черпак», имеешь право!
Впрочем, даже и став «дедушкой», для однопризывников Ваня так и оставался чмырем. Однако армейские традиции следовало свято чтить, а посему при регулярных садистских разборках Рослякова с молодежью «дембеля» в любом случае обязаны были принимать его сторону.
– Мелкаш, ну чего уж ты их так люто гнобишь? – изредка лениво интересовались сослуживцы. – И не надоело?
– Я лишь учу это пушечное мясо стойко переносить лишения и тяготы военной службы! – огрызался Ваня. – И вообще: раз мы терпели, так пусть и они пошуршат! От души! Эй, боец! Сюда! «Мотоцикл», быстро!.. Саботируешь, гад?!
Новоявленный мучитель всегда оставался недоволен качеством исполнения неуставной команды – в данном случае, мол, салага слишком медленно вращался на упертой в пол прямой руке (в стиле нижнего брейк-данса) да при этом еще и недостаточно громко рычал, имитируя звук работающего двигателя.
– Ты, сука, почему только на первой скорости едешь? Мотор гробишь, бензин не экономишь! Пулей на повышенную передачу!.. Ага, угробил технику! – торжествующе орал он, увидев, что рука у «салабона» подвернулась и он бессильно плюхнулся на пол. – Вредитель! Ночью – на разбор полетов!
Уволившись в запас, Ваня вернулся под родительскую крышу. Несколько дней натужно размышлял, куда теперь податься. В вузе, даже если б и удалось туда поступить – скажем, за взятку, – он всё равно не потянул бы. Но и впахивать где-то электриком по свинофермам – по техникумовской специальности – вовсе не желалось. Решение подсказал достаточно заурядный сам по себе уличный случай.
Очередным вечером фланирующего по центру городка Мелкаша узрели двое его маргариновых мучителей. Одного из них на днях уволили за прогулы с завода литейного оборудования, другой подрабатывал грузчиком на овощебазе. От армейской «почетной обязанности» оба пока успешно увиливали.
Парни небрежно поручкались с вчерашним служивым. Полюбопытствовали, где он проходил действительную, в каких именно войсках, кем… И развязно-напористо потребовали проставиться – за «дембель» и возвращение на малую родину. У Вани это предложение восторга не вызвало. Запахло конфликтом.
– Ты почему жидишься, такое событие зажимаешь? – упрекал прогульщик.
– Западло так поступать! – вторил его приятель. – Мы тебе друзья или кто?! Не жмись, тряхни мошной!
– Да не особо-то мы и дружили, – осторожно возразил Ваня.
– Ах, так! – вмиг взъярился прогульщик. – Гнилую отмазку толкаешь? За людей нас не считаешь, паскуда? Давно морду маргарином не мазали? Так это мы на раз… отрегулируем! Гони двадцать шесть копеек, фофан гнойный!
Находившиеся подшофе парни толком не осмысливали, что и сами они, и бывший мальчик для битья давно переросли подростковую планку. Тем паче не задумывались, что, посмей они по старой памяти учинить ему «маргариновую маску» сегодня, это вскоре может обернуться масштабными проблемами.
Сам Мелкаш прекрасно понимал: расклад сил опять не в его пользу. Но на сей раз (армию-то прошел) попытался поспорить с судьбой: что есть силы врезал ногой в пах прогульщику – подлый удар стократ отрабатывался на салагах. А приятелю его рассек щеку, ткнув в нее бородкой здоровенного ключа от дома. И дал деру. Однако убегающего быстро догнали, свалили на асфальт и люто, с наслаждением принялись пинать. Расквасили нос, губы и ухо, наставили синяков по всему телу, сломали три ребра. И тут рядом тормознул милицейский «уазик»…
В итоге на истязателей завели уголовное дело. За хулиганство с причинением телесных повреждений средней степени тяжести. И хотя парни в конце концов отделались условкой, Ваня прежде сумел за причиненный физический и моральный ущерб слупить с них кругленькую сумму. А де-факто расплачивались с потерпевшим родители гопников.
– Ведь можно же как-то до суда дело и не доводить, – склонял Мелкаша к сглаживанию ситуации при расчете с ним папаша прогульщика. – Тем более ты ведь сам первым драку и начал.
– Да ничего подобного! – открестился Ваня, наученный адвокатом: родители подсуетились, наняв защитника. – Я их и пальцем не трогал! Зато они меня, если б не милиция, точно утоптали бы. Да и без того все мозги ни за хрен отбили, голова и сейчас болит… И почки тоже ужас как… И вообще: почему вы мне тыкаете?
– Как же, как же «и пальцем»… Ответьте тогда, синяк на причинном месте у сына откуда? И полщеки у его друга раскроенные?
– А вот не надо было им сопротивление сотрудникам правоохранительных органов при задержании оказывать, – наставительно парировал Ваня, во время избиения удачно утерявший ключ. – И вообще беспредельничать. Я им что, дойная корова? Я долг Родине честно отдал, они же – уклонисты позорные! Только на то и способны, как кучей на одного. Эх, маловато, похоже, я с вас запросил! Зуб-то шатается. Не приведи бог, удалять придется, а хороший мост нынче дорого стоит. Да приплюсовать за дополнительные боль и страдания в кресле стоматолога…
Родитель невнятно выругался и убрался восвояси. Мелкаш же еще раз удовлетворенно пересчитал добытую кровью наличку и отправился в отдел внутренних дел: писать заявление о желании стать в ряды стражей законности.
Помимо трудоустройства этим достигалась еще и цель обезопасить себя при помощи ношения милицейской формы. Ее-то Ваня вскоре с радостью и надел.
Попал он во взвод ППС, где заметно отличался от прочих сотрудников, по возможности избегавших дежурить с ним в паре. Ведь он-то всегда нес службу ревностно, ни на копейку не отступая от инструкций, а большинство постовых свои обязанности исполняло спустя рукава. Уклонялись от маршрута во время патрулирования, в рабочее время заскакивали в кафешку перекусить или – по холоду – погреться в каком-нибудь магазине. Мелкаш же, будучи на смене, монотонно шерстил все злачные места, хронические углы и подворотни, при этом самодовольно ощущая себя всевластным начальником. Ну чисто в армии «дед»-беспредельщик, всеми фибрами стремящийся отловить накосячившего салагу. Учует только запах спиртного у окликнутого прохожего – немедля его в трезвяк (вытрезвитель) волокет. Причем хоть знакомого, хоть родственника – никаких гвоздей: отвязаться либо откупиться от упертого принципиалиста не удавалось никому. Зато один лишь вид облаченного в милицейский мундир почти лилипута – ушастого, конопатого, с детским выражением лица, – воинственно обвиняющего задержанных в попрании общественного порядка, зачастую вызывал у тех неадекватную реакцию. Ваню материли, хватали за грудки, норовили сорвать погоны и даже, бывало, пытались набить морду, усугубляя ситуацию. Регулярные жалобы начальству райотдела о якобы превышении ментом-идиотом служебных полномочий желаемого результата не давали.
Теперь Мелкаш отнюдь не придерживался жизненного принципа жесткого самоконтроля – дабы не выглядеть плохо в глазах других людей. Чихать ему стало на чужие мнения! Он – уже личность! И под защитой формы! На-кася, выкуси, тронь попробуй! А от нехватки открытых искренних отношений Росляков как-то нынче и не страдал, вполне удовлетворяясь официальными контактами с сослуживцами. И со сцапанными злоумышленниками, перед которыми триумфально-хвастливо выставлялся пупом земли и рьяно пугал решеткой.
Руководство же ОВД усердного и принципиального сержанта охотно поощряло: ведь больше всех «палок» на-гора выдает! (На милицейском жаргоне «палка» – это раскрытое преступление или правонарушение, отраженное в активах отчетности.) И главное, стабильно! А что протоколы пишет с кучей ошибок, так «вмятина на крыше авто на его ходовые качества не влияет» – как однажды доходчиво выразился начальник милиции общественной безопасности.
Кстати, Ваня неплохо освоил и иную палку, резиновую. Сленгово – «дубинал», официально – ПР-73 (масса – 0,73 кило, длина – 65 «сэмэ»), главное оружие постового милиционера. С удобной рубчатой рукояткой-держателем и кожаной петлей вокруг запястья, препятствующей потере палки. Умело управляясь со «спецсредством несмертельного действия», любую рукопашную атаку запросто можно отразить. А дальше немедля нападай сам: вариантов масса. Удары тычковые, в голову; рубящие, будто разящие шашкой; наотмашь, на уровне головы; сверху, с последующим проносом «дубинала»; боковые: снаружи и изнутри… Словом, в руках профи ПР – оружие страшное.
И еще Мелкаш наловчился мастерски выкручивать руки нарушителям. Для этого, отметим, большой силы и не требуется, но особая сноровка необходима.
В райцентре с населением в пятнадцать тысяч жителей и с единственным городским садом, где тусовалась вся здешняя молодежь, аня быстро стал притчей во языцех. Про него даже местную поговорку сложили: мол, мозгоклюй Мелкаш к любому столбу тупо пристебется. С особым же пристрастием он цеплялся к тем, кто в школьные или техникумовские годы гнобил его и устраивал «маргариновые маски». Когда же такой задержанный оказывался в отделении милиции, не упускал возможности с оттягом прописать ему разика два-три по спине «дубиналом», доходчиво разъясняя: «За двадцать шесть копеек». Или: «Должок возвращаю. А проценты в другой раз поимеешь».
По этой и многим прочим причинам на близлежащих к зданию милиции заборах регулярно появлялись надписи, среди которых самыми цензурными были: «Мелкаш – дурак активный», «Ваня Мелкаш – козел на двух копытах» и «Мелкаш – дерьмо особого рода». Сотоварищи по взводу саркастично, а начальство иронично подсмеивались над подобными уличными ярлыками, а сам хулимый по-ребячески возмущался: «За что меня так? Ведь всеми силами стараюсь порядок блюсти…»
Иные из младого поколения городка даже соревновались: кто удачливее и эффективнее других сумеет прилюдно офоршмачить стервозного мента.
Вот, скажем, заглянул раз Мелкаш в буфет кинотеатра «Октябрь» перед началом вечернего сеанса. Узрев Ваню, бывший его одногруппник по СХТ и известный местный острослов Сережка Чалов, по прозвищу Чалкин, подмигнул потягивающим пиво друзьям и громко затараторил:
– Мужики, ни у кого мелочи не будет? Мелочи, мелочи, лимонадику попить, мелочишки бы… Нет? Ну и ладно, пивком обойдусь. Эх, к нему бы еще таранки! Да, кстати, вчера на рыбалку ходил, и рыба вся шла мелкая-мелкая – в натуре, одна чешуя. Но ровная… Котячья радость. У нас их трое мурзиков возрастают, а самый мелкий ушастик по помойкам парашничает. Чмо захудалое, форменный мусорный чушок, вшивота. Эхх! В любой семье не без урода… Ага, к слову и об уродах: слушайте анекдот. Женился карлик на великанше, наелись они свадебного торта на маргарине – карлик всей рожей в нем умазался, и настала их первая брачная ночь...
Мелкаш прекрасно понимал, что весь этот монолог опосредованно касался его лично и прилюдно выставлял в издевательском свете. Однако на тот момент ничего поделать не мог. Зато вскоре подстерег острослова на выходе из центрального ресторана «Звездный» и прямо на пороге заведения обвинил в «нахождении нетрезвым в общественном месте».
– Я что, не расплатился или нахулиганил? – негодовал Чалов, принявший двухсоточку «божьей слезы». – Выходит, в кабак теперь и вовсе не заходи – сразу грабки крутить лезете?! Для чего он тогда вообще? Совсем уж оборзел, Мелкаш!
– Я тебе, Чалкин, не Мелкаш, а товарищ сержант! – агрессивно заявил Ваня, к тому времени поднявшийся в звании от рядового милиционера. – Не уважаешь меня, так изволь уважать мои погоны!
– А я тебе не Чалкин, а Сергей Вячеславович! – парировал оппонент. – Изволь уважать мои гражданские права! А то быстро погон лишишься! Без них-то и ахнуть не успеешь, как прямо в сортире утопят! Полгорода в очередь встанут!
– Что-о? Открытая угроза представителю власти?! – возликовал Мелкаш. – Заявленная при свидетелях! Все слышали?
Однако идти в свидетели никто из наблюдавших конфликт отнюдь не торопился. Зато приятели Чалова позвонили из ресторана его матери, учительнице вечерней школы, сообщив об инциденте. А та тотчас явилась в милицию вместе с мужем и разгневанно накинулась на дежурного по ОВД:
– Когда моего сына возле ресторана ни за что схватили, он сопротивления не оказывал, люди видели! Да если он от вас хоть с царапинкой выйдет – всю смену засужу! Так на носу и зарубите! Если потребуется, я и в Москву поеду!
Что ж, в тот раз не судьба оказалась Ване палочно поквитаться за намеднишнее словесное глумление и давние маргариновые процедуры. Однако, выпуская Чалова наутро из вытрезвителя, мстительный сержант желчно пообещал:
– Ничего, я тебя однохренственно достану когда-нибудь.
На что шкодливый однокашник, ухмыльнувшись, тихо обронил:
– Грозилась мышь кошке, да издалека. Пожуем – увидим…
И еще. Ни единая заневестившаяся девушка этого райцентра нипочем не соглашалась принять ухаживания сержанта-стахановца.
– Прогуляться? С тобой? Ваня, да ты не офигел ли? – больно били отлупы по самолюбию «мента». – Чтоб уже назавтра меня до конца жизни на весь город припозорили? Да пошел ты сам знаешь куда…
Кто-то отказывал менее эмоционально:
– Мальчик, ты пойди сначала морковки пожуй… Тонны две. Глядишь – подрастешь, тогда и милости прошу. А пока…
Или еще обиднее:
– С детсадом, даже со старшей группой, дел не имею. А то посадят. За растление малолетки…
Однажды летом, после субботних танцев, на выходе из горсада Мелкаша остановила грациозная Лидка Косуленко – высокая, большеглазая, прозванная Косулей. Окончив школу, она готовилась поступать в столице «на артистку»…
– Ой, какая у вас фуражка красивая! – с улыбкой произнесла Лидка, любуясь головным убором, шитым на заказ в областном центре: с изогнутым верхом, высокой тульей и массивным лакированным козырьком. – А дайте померить!
И тут же сдернула форменный «аэродром» с головы Мелкаша, водрузив на собственную, с прической в эротичном стиле Мадонны. Притопнула туфелькой на высоком каблуке, одновременно неумело и смешно отдав честь.
– Ну как? Идет?
Плечистый старшина Столповский, напарник Вани, захохотал. А он сам натужливо соображал, как дальше вести себя по ситуации. Вроде бы «тащить и не пущать» в данном случае не проканывало. Вокруг как-то быстро скопились зрители; все смеялись, комментировали прикольное зрелище… И тут чья-то рука сзади сдернула с Лидки фуражку, и та мгновенно исчезла из поля видимости.
– Э-э-э, отдай! – заголосил Ваня, бестолково задергав руками. Шагнул вперед, но натолкнулся на сплошную людскую стену.
– Чего? – Лидка непонимающе пожала плечами. – Я-то тут при чем… Даже и не видела, кто это… посмел… Ладно, поздно уже, мне домой пора.
– Стоять! – не очень решительно произнес Ваня.
– Слышь, палочник, – заслонил своей массивной фигурой Лидку один из атаманов пригородки, Сашка Ахметьев, – ты, блин, к девушке не приставай. А то ведь и форма не спасет…
Вокруг милиционеров враз образовалось плотное кольцо воинственно настроенных парней. Даже Столповский почувствовал себя крайне неуютно, не говоря о самом Мелкаше. Тот уже понял, что его принародно развели, как пацана…
– Росляков, двигаем отсюда, – скомандовал его напарник.
– А… как же фуражка?
– Я те говорю, пошли! Сам виноват: не хрена было хлебальником торговать! А патрулирование пока никто не отменял. Потом с твоим драгоценным картузом разбираться будем…
…«Картуз» назавтра обнаружился близ горсада, чуть ли не на вершине пирамидального тополя. Чтобы достать утрату, Ване пришлось договариваться с водителем автовышки, занимавшимся опиловкой деревьев. Рассчитываясь двумя литрами водки за пятиминутную работу, Мелкаш едва не расплакался…
Когда же неделю спустя к нему в схожей ситуации и опять по поводу примерки фуражки обратилась другая девушка, Ваня проворно сдернул с головы многострадальный убор, прижал его к груди и почти прокричал:
– Нет! Не дам!
– Фу, какой жадный и невоспитанный! И как только таких в милиции держат? – под хохот многочисленных наблюдателей попеняла просительница.
…С месяц затем Мелкаш, выходя на смену, носил фуражку, туго пристегивая ее к голове подбородочным ремешком, что порождало новые шутки-приколы.
На количество срубленных «палок» это, впрочем, нисколечко не влияло. И вскоре по итогам года Ваню в райотделе признали лучшим по профессии, а районная газета напечатала хвалебную статью с крупным фото передового сержанта. Герой материала запасливо прикупил аж полсотни экземпляров этой четырехполоски.
В том же 1979-м он поехал в Москву поступать в высшую школу милиции. Там срезался на первом же экзамене, но напросился на прием к генералу – начальнику погонного вуза. Предъявил ему прославляющую горе-абитуриента газету плюс все заботливо прихваченные с собой почетные грамоты. Упомянул, что родом из многодетной семьи: у Вани действительно имелись две старших, и намного, сестры… И еще долго слезно канючил на тему, что, мол, без родной милиции он жизни просто не представляет, а стать офицером МВД – голубая мечта его детства. Окончательно Мелкаш добил начальника, поведав, что форму носит всегда, даже и в отпуске. «Чтобы и на положенном отдыхе, в любой точке страны, по мере сил поддерживать общественный порядок». На самом же деле мундир с собой брался для обеспечения личной защиты владельца.
Так Росляков, образно выражаясь, свое зачисление в «вышку» наревел, и в плаксивую удачу недоделыша многие его земляки еще долго не могли поверить…
Прошел год. В один из воскресных июньских дней Мелкаш вновь заступил на смену – на сей раз он дежурил в опорном пункте (ОП), расположенном неподалеку от железнодорожной станции и по соседству с рестораном «Заря». Подъездная площадка перед ним хорошо просматривалась из окон ОП. Ваня и завел привычку прятаться в засаде за стеклом, отслеживая тормозивший у «Зари» транспорт. Увидев, как водитель автомобиля либо мотоцикла входит в ресторан, он быстренько прокрадывался на его крыльцо и через окно тишком наблюдал, закажет ли потенциальная жертва спиртное. Ага, есть! Уже употребляет! Попалась рыбка на крючок! Дальнейшая техника была отработана до мелочей…
Уже под вечер к ресторану подрулила черная «двадцатьчетверка» с нестандартными колпаками и фарами и госномерами соседней области. Из авто вышел крупный мужчина лет сорока с небольшим, облаченный в серый костюм, белую рубашку и светло-коричневый галстук с серыми узорами. Сопровождала мужа – а может, любовника – женщина лет на десять моложе его, с модельной внешностью, в бордовом, с изящным вырезом платье. Пара продефилировала в питейное заведение. Мелкаш немедленно покинул ОП и занял свой нештатный пост на крыльце «Зари».
С чувством глубокого удовлетворения сержант зафиксировал, как помимо тарелок с салатами и вторыми блюдами официант подал клиентам пузатый графинчик с прозрачной жидкостью и хрустальный стаканчик.
«Грамм двести беленькой заказал, – прикинул Ваня. – Наш клиент, с потрохами! Так, так… Опоньки! Заглотил!»
Предвкушающе ухмыльнувшись, он решительным шагом направился к «Волге». Ничтоже сумняшеся вывернул ниппели из всех ее колес и скромно отошел в сторонку. Большое, для тех времен представительское авто слегка осело.
Шины сержант поторопился спустить, учтя собственный горький опыт. Уже дважды, после того как Мелкаш торжествующе объявлял выпившим в «Заре» водителям, что тем самым они преступили закон, блюстителя порядка угощали чувствительным ударом в челюсть. А пока повергнутый на асфальт Ваня приходил в себя, злоумышленники живо укатывали из поля зрения. Оба они потом где-то скрывались, не ночуя дома. Будучи же наконец отловлены и доставлены в ОВД, твердо и нагло врали, что в районе кабака не появлялись еще со времен Адама. В свидетели к отмордованному милиционеру, ясное дело, никто не шел.
Меж тем здоровяк с сопровождавшей его дамой покинули ресторан.
– Ой-ё-ёй! – вытянулось у мужчины лицо. – Это что же такое творится? Ну кому, прах его побери, ниппеля столь срочно потребовались? Да я бы просто так подарил – штук десять в бардачке валяется… Товарищ сержант, а вы случайно не видели, какая сволочь это сотворила?
– А это я, – улыбаясь всем лицом, объявил Ваня и в доказательство слов достал из кармана форменных брюк реквизированные уплотнительные детальки.
– Не понял! – мгновенно покраснев лицом, гаркнул мужчина. – А на каком, позвольте спросить, основании вы посмели посягнуть на чужую собственность?
– Слава, Слава, успокойся! – всполошилась женщина. – Так и оглянуться не успеешь – гипертонический криз хватит!
– Нет, это у меня сейчас этот кретин по полной программе отхватит! – рявкнул Слава. – Товарищ сержант, потрудитесь предъявить ваши документы!
– Вы употребили алкоголь и собирались сесть за руль! – хорохорился Ваня. – И тем самым нарушили закон! А за оскорбление представителя власти будете отвечать отдельно! Пройдемте в опорный пункт для разбирательства. – И что есть силы засвистел, призывая на помощь собратьев по погонам.
– Да, употребил! И имею на то полное основание! – тем временем продолжал возмущаться Слава. – Но за руль садиться и не собирался. У меня жена дальше повела бы. Еще раз требую: документы свои предъявите!
– А у нее прав нет! – проигнорировал Мелкаш претензии автовладельца.
– Рая, покажи ему права! Но пока только их, ты поняла?
Женщина достала из сумочки водительское удостоверение:
– Пожалуйста, удостоверьтесь. Категории «А» и «Б» открыты. Спиртного я не пила. Вы удовлетворены? Или, может, на освидетельствование потащите?
Ваня испуганно поглядывал в сторону ОП, откуда особо бдительному менту на помощь, увы, никто не поспешал. Зато любопытствующих зрителей, из посетителей ресторана и подъехавших к нему, собралось уже человек десять.
– А теперь, товарищ сержант, вспоминай «Закон о милиции», – раздраженно перешел на «ты» Слава. – Согласно ему, обращаясь к любому гражданину, сотрудник органов прежде всего обязан отдать честь и представиться: назвать свою должность, звание, место работы, а также предъявить служебное удостоверение для ознакомления. При этом гражданин, по желанию, вправе переписать все данные документа. И лишь только после этого сообщается причина и цель обращения. Ты же поставил телегу поперед лошади. Да еще такую, которая не катит. Похитил мою собственность, привел дорогой автомобиль в нерабочее состояние, нахально бравировал этим. Тут уже уголовной статьей попахивает…
– Вы находитесь в состоянии опьянения в публичном месте, – уныло бубнил Мелкаш, отнюдь не горевший желанием засветить краснокожую «ксиву». – Этим нарушается общественный порядок. Приказываю проследовать в опорный пункт.
– А состояние опьянения бывает разной степени и само по себе поводом для задержания не является, если употребивший алкоголь ведет себя адекватно. Что я конкретно нарушаю, сформулируй. Ну? По-твоему получается, эдак полстраны в выходные можно смело паковать – никаких вытрезвителей не напасешься!
– Я обязан вас задержать, – дрожащим голосом блеял Ваня, натужно осознавая, что на сей раз вляпался конкретно: перед ним находился уж явно не рядовой обыватель. Но – как и в детстве – апатично тянул время. – Пройдемте…
– Основания для задержания бывают следующие, – наставительно произнес Слава. – Лицо застигнуто на месте совершения преступления – раз. Лицо опознано потерпевшим как совершившее преступление – два. Если на ком-то видны следы совершения преступления – три. Как, у меня головы отрубленной под мышкой не просматривается? Или хотя бы окровавленного топора? Еще, конечно, можно задерживать для выяснения личности, если нет никаких документов. Но у меня они имеются: и паспорт, и водительские права, и служебное удостоверение… Однако ты вот кто такой? Может, оборотень в погонах?
И тут нервы у Вани дрогнули и он трусливо рванулся в сторону опорного пункта. Но дама с модельной внешностью неожиданно подставила сержанту подножку, а потом как-то ловко-привычно выкрутила ему руку. Мелкаш взвыл. От ОП уже мчались выручать поверженного сослуживцы. Двое на ходу угрожающе размахивали «дубиналами», третий суетливо лапал пистолетную кобуру и всё не мог ее открыть: заколодило…
– Стоять! Полковник милиции Веснин! – вскинул ладонь с раскрытой красной книжицей Слава. – А это – моя супруга, она майор милиции. Мелкий воришка ваш или, может, восьмое чудо света для блезиру форму нацепило?
…Полковник оказался начальником ГАИ УВД соседней области. Его жена – кадровичкой ОМОНа.
– Да посмей вы только палками воспользоваться, она бы всех мигом на асфальт положила, – предостерег Веснин. – Мастер рукопашного боя, призер всесоюзных соревнований. Голыми руками к праотцам отправить способна. Ну, теперь нам хотелось бы с вашим начальником ОВД поближе познакомиться…
В последующие полтора часа Мелкаш сотню раз пожалел, что явился на белый свет. Срочно прибывший на место ЧП подполковник милиции Антоненко, вникнув в суть конфликта, посоветовал сержанту после смены повеситься на ближайшем подходящем для этой цели суку.
– Так для всех проще будет, – без тени улыбки заявил глава райотдела упоровшему огромнейший косяк подчиненному. – А для тебя – в первую очередь.
– Недурной выход, – согласился Веснин. – Но пока пусть идет и накачивает столь героически спущенные им колеса. Заодно и сам поднакачается…
В доперестроечные времена автомобильные насосы были исключительно ручными, посему, еще не покончив со второй шиной, Ваня уже истекал потом. Трудиться ему пришлось принародно – чуть ли не все посетители и работники ресторана высыпали на улицу. К ним постепенно присоединилось несколько жителей окрестных домов; в сторонке, отдельной мрачной группой, маялось местное милицейское начальство…
Из толпы то и дело раздавались всяческие советы и подбадривания круто лажанувшегося. Кто-то даже притащил фотоаппарат, пообещав непременно передать снимок ломающего спину Мелкаша в районную газету.
Тем временем начали сгущаться сумерки, а небо нахмурилось, грозя дождем.
– Ну, товарищ сержант, хотя бы через руки что-то дошло? – попинав наконец-то отвердевшие колеса, обвиноватил тяжело дышащего мента-туполома Веснин. – Итак, переходим ко второму действию нашей трагикомедии. Если бы не ваше абсурдное злоупотребление, мы с женой давно пили бы чай дома. А теперь, учитывая, что вот-вот разверзнутся хляби небесные… Вы в курсе, что от Большой до Малой Приваловки асфальт отсутствует?
Ваня согласно шмыгнул носом. На трассе, соединявшей два областных центра, этот кусочек в несколько километров окрестили «гнилым аппендиксом». Ведь стоило только над ним пролиться хотя бы ситничку, как дорога моментально превращалась в сплошное месиво, преодолеть которое было под силу лишь тракторам да тяжелым трехмостовым грузовикам-монстрам.
– Так вот, – продолжил Веснин, – извольте где угодно изыскать трактор и сопровождайте на нем нашу машину. Пока не минуем «гнилой аппендикс». А то не хватало нам еще всю ночь транспорт из грязи вручную выталкивать. Зна-аем! Приходилось уже… врюхиваться…
– Да где ж я его вам сейчас рожу? – дебильно вытаращил глаза Мелкаш. – Воскресенье, вечер…
– Ваши проблемы, – пожал плечами Веснин. – Товарищ подполковник, вы со мной согласны? – Это уже предназначалось начальнику райотдела.
– Так точно, – нехотя подтвердил Антоненко и погрозил кулаком «виновнику торжества». – Ну, чепэшник ходячий… – Для тебя и пятнадцать лет расстрела маловато будет!
И, отчаянно ругаясь, направился в ресторан, чтобы оттуда позвонить домой директору автохозяйства.
Ночную аренду трактора пришлось оплачивать Ване. В копеечку влетело! А сам «ниппельный случай» вошел в историю городка легендой. Попутно заметим, что письменных претензий чета Весниных оформлять не сподобилась. То ли пожалели сержанта с толоконным лбом, то ли просто не захотели заморачиваться с нудным судебным разбирательством, на которое пришлось бы ездить издалека и неизвестно сколько раз. Нет, Антоненко-то поначалу хотел заставить Рослякова написать рапорт на увольнение по собственному желанию. Но Мелкаш упал начальнику в ноги и так безутешно заголосил, обещая, если только его оставят на службе, вдвое поднять показатели ОВД, что подполковник плюнул на всё и – до сих пор неясно почему – отправил Ваню в областное УВД. Где на мандатной комиссии отбирали передовиков, командируя потом прошедших фильтр в Москву для несения там службы в период подготовки и проведения Олимпийских игр.
На малую родину Мелкаш вернулся с ходатайством о представлении его к медали «За отличную службу по охране общественного порядка», которую спустя три месяца и получил. А чуть позже его, к изумлению сослуживцев, перевели в столицу. Там следы ретивого мента и потерялись: в отличие от других сменивших местожительство уроженцев райцентра, он наезжать домой – по случаю либо во время отпуска – избегал много лет.
Но вот, уже после несостоявшегося конца света, на следующую Пасху, смотрящий района Сергей Чалов, за плечами которого было уже четыре «ходки к хозяину», приехал на городское кладбище за рекой – поклониться могилам родителей. И у входных ворот погоста едва не столкнулся с выходящим из них подполковником в милицейской форме – маленьким, но с пузцом.
Чалов изучающее уставился на пожилого седоусого офицера: что-то знакомое, детское проглядывало на его одутловатом лице.
– Ваня? Мелкаш? Ты, что ли? – не поверил он глазам. – Какими судьбами?
Однако подполковник отвел в сторону напряженный избегающий взор и настороженно заявил:
– Вы ошиблись, гражданин. Я вас впервые вижу…
И поспешил к припаркованному неподалеку джипу с наворотами. Когда же пузатенький отворил водительскую дверцу, Чалов выцепил взглядом объемную подушку на кожаном сиденье иномарки.
«Он или не он? – соображал отвергнутый. – Да шут его знает… Хотя вроде похож… Испугался меня, что ли? «Каким ты был, таким остался»? Вечным парашником, пусть нынче и на богатой модной тачке?»
Джип к тому времени отъехал, с места развив приличную скорость.
– А-а, да какая, по большому счету, разница! – махнул рукой Чалов.
Сплюнул и, повернувшись к воротам кладбища, трижды осенил себя крестом, прежде чем переступить границу места вечного упокоения.

+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++======

Геннадий


Весьма .....не плохо! Понравилось, но необходимо продолжение про то, как Мелкаш выучился в школе КГБ и ,,,,,,,возглавил РОССИЮ!


https://zen.yandex.ru/media/molokols/melkash-5b49d4aa88b68f00a9860537

харчиков евгений:
suzemka

* 16 января 2019, 10:31ТЫР-МИ-ДОР




Как же я мог забыть про этот день? Мы ж его даже отмечали! Совсем память никуда. И что с Витькой дальше было — тоже неизвестно. Выжил он вообще, нет? - чёрт его знает. Если не выжил — значит, как в воду глядел. И то сказать: при нашей с ним работе попробуй выживи!



...Витьку выгнали со второго курса какого-то пединститута. Не то из Вязьмы, не то из Смоленска. Народ у нас старается далеко от Хутора на учёбу не отъезжать: сел на электричку, и вот тебе через пару часов родной дом. То есть, картоха с капустой, сало, варенье и все дела. Поэтому — Вязьма и Смоленск. А из Москвы или Киева попробуй за собственным добром доехать?! - вот именно...

Витька, как потом выяснилось, на учителя истории пробовал. На Хуторе он один из самых образованных получился. А в Сельхозтехнике — так вообще чуть не академик. И рационализатор не хуже Мичурина: сам свой аппарат перебирал и улучшал всю дорогу. Я ж на ту пору ушёл с переводческого и дальше учиться пока не собирался. Из хуторского биоценоза уже практически выпал, а в Сельхозтехнику пошёл, чтоб стаж не пропадал.

И сразу нарвался на Витьку.

...Между прочим, он был единственным человеком на Хуторе, кто, узнав, что я говорю по-английски, не спросил: «А как по-ихнему будет «пошёл на хер»? Остальные все как один спросили, как будто прям завтра к какому королю в гости намылились. С этим английским, я заметил, у многих непонятки. Что уж тут про Хутор! И выше люди бывают. Полковник один как-то раз в лице изменился, фуражку набекрень сдвинул и спрашивает:

- А в английском языке мягкий знак есть?
- Нет, - говорю.
- Вот и я слышал, что нету, - затосковал полковник. - Ты, кстати, не первый, кто это сказал. Я только ни у кого добиться не могу, как это они без мягкого знака слово «конь» говорят...

Но Витька, повторяю, таких вопросов не задавал. Два курса на историческом даром не прошли. Он меня прямо из отдела кадров забрал, когда я устраиваться пришёл.

- Агафон! - протянул мне руку начальник отдела и спросил: - Что-нибудь делать умеешь?
- Не умею, - сказал я.
- А хочешь уметь?
- Да не особо, - признался я.

Агафон мне почему-то сразу понравился и я решил ему не врать. А сам Агафон пососал карандаш и опять спросил:

- А чё ж тогда пришёл?
- Так вы ж обязаны меня взять. В Советском Союзе безработных нету.
- Что да — то да, - вздохнул Агафон и тут же поправился, - в смысле, что нет — то нет. Ну, и куда тебя такого? Ты грохота боишься?

Я вспомнил, как у нас в армии танк упал с железнодорожной платформы и сказал, что грохота не боюсь.

- Ну что, Виктор, возьмёшь? - спросил Агафон.

Тут я заметил, что в углу сидит человек в замызганном комбинезоне, надетом на на голое тело, и такой же замызганной кепке.

- Возьму, чего не взять, - сказал человек и поднялся. - Витька меня зовут.
- Тогда сегодняшним числом оформлю, - сказал Агафон. - Прямо с 14-го июля будешь числиться...Мы с Витькой вышли из конторы. Ярко светило июльское солнце. Было жарко. Бабка на той стороне улицы материла гусей. Гуси то слушали бабку как зачарованные, то неожиданно все разом начинали ей резко возражать.

- Вот тебе шесть рублей, - сказал Витька, вытягивая из кармана деньги с семечками, - возьмёшь поллитру и колбасы ливерной. Отметим. Через проходную не ходи. Иди через забор — там двух пролётов не хватает.

Я двинулся к магазину.

- По четыре-семьдесят не бери! Возьми по пять — двадцать пять! - вдогонку крикнул Витька.

Когда я вышел из магазина, бабка и гуси уже разошлись, так ни до чего, видимо, и не договорившись. Витька стоял у проломленного забора, опираясь о кривой столб и с интересом наблюдал, как два хмыря волокли сварочный аппарат.

В тот момент, когда я подошёл, один из хмырей осторожно выглядывал на улицу в поисках возможных ментов, а второй, наоборот, смотрел на территорию Сельхозтехники в поисках возможной погони. Аппарат лежал на земле.

- Он же тяжёлый! - пнул его Витька. - Вы б хоть тележку взяли.
- Время нема! - просипел первый хмырь. - Пока туда-сюда — поймали бы.
- Дело ваше, - сказал Витька, - без тележки далеко не дотянете...
- Дак помог бы! - предложил второй хмырь.
- У нас свои дела, - сказал Витька и кивнул мне: - Идём!

За углом, размахивая бензобаком от «уазика», разорялся Андрюха Зелёный:

- Токо шо здесь был! На минуту отойти нельзя! Вить, ты сварочный аппарат не брал?
- У нас свои дела, - опять сказал Витька. - А тебе что, башку починили уже?
- Конечно, починили! - Андрюха ткнул в замазанный зелёнкой свежий шрам на лбу. - Видишь, обратно варить собрался, значит, починили.
- То, что ты обратно бак варить собрался, получается, не починили всё-таки. Мало тебе того взрыва?

Как я потом выяснил, две недели назад Андрюха заваривал трещину в баке, бак взорвался и стукнул Андрюху по лбу. Его откачивали в Брянске, а вчера он вернулся и сразу нашёл себе другой бак. Тоже треснувший.

...Мы с Витькой уселись на старой шине от трактора. Водка и стакан стояли между нами: так их было не видно со стороны. Просто сидят два человека и разговаривают.

Витька налил и протянул стакан мне:

- С праздником!
- А какой праздник? - спросил я.
- Наш с тобой. Профессиональный. День взятия Бастилии.
- Вить! - спросил я снова. - С чего нам это праздновать? Где Хутор, а где та Бастилия?
- Агафон! - окликнул Витька куда-то спешившего кадровика. - Ты его оформил уже?
- Оформил, - сказал Агафон, резко сворачивая к нам.
- А кем?
- Как и договаривались, - сказал Агафон, протягивая руку к стакану. - Помощником оператора гильотины.
- Кем?! - обалдел я.
- Помощником оператора гильотины, - повторил Агафон, выпив. - Витька — оператор, ты — помощник. Ты ж сам сказал, что грохота не боишься.
- Вот именно, - поддакнул Витька. - А ты говоришь, при чём тут Бастилия. Допивай, роялист, сейчас я тебя на Гревскую площадь поведу...***Гревской площадью Витька называл закуток в слесарном цеху, где стояла гильотина. Аппарат был здоровый — метра два высотой и в длину метра три. А нож вообще был толщиной сантиметра четыре.

- Здравствуй, Железная Дева, - сказал Виктор. - Заждалась ты меня, по Бурбонам соскучилась. Ну-ну, успокойся: сегодня не работаем.

Я с опаской посмотрел на сооружение. Агафон зачем-то поволокся за нами следом. Витька привычно обошёл гильотину, заглянул под нож, потыкал в какое-то место куском арматуры и выругался:

- Никуда пружина совсем. Спуск заедает. Давно начальнику цеха говорю: гильотину целиком перебирать надо.
- Дашь нажать? - спросил Агафон.
- Потом, - сказал Витька. - Ты, санкюлот, иди отсюда, я человека профессии учить буду. Чисто теория. Работать не будем: выпили. То есть, сплошные догмы.
- Пойду, - согласился Агафон. - Там у Зелёного сварочный аппарат увели.
- Зелёный без этого аппарата только целей будет, - заметил Витька.
- Так-то оно так, - вздохнул Агафон, - а всё равно искать надо...
- А это у него фамилия — Зелёный? - спросил я.
- Скорее, признание заслуг, - ответил Витька. - Всю жизнь в зелёнке. То руку куда-нибудь сунет, то ногу. Один раз на борону упал. Теперь вот баком по башке прихватило.
- Пойду, - повторил Агафон и двинул на выход.

За воротами завыла сирена. Мы вышли на территорию. Из ментовского уазика два мента достали двух хмырей и сварочный аппарат.

- Ваше добро? - спросили менты у Агафона.
- Да, кажись, наше, - ответил Агафон. - Люди - не, а техника наша. Сейчас Зелёного позову. А где нашли?

Старший мент кивнул на хмырей:

- Эти возле больницы продать хотели. Четыре покупателя и все на костылях. Вон стоят, на нас пялятся!

Мы повернули головы. За проломом в заборе, на той стороне дороги, под дубами у входа в больницу, действительно стояли четверо одноногих и один даже показывал костылём в нашу сторону.

- Недалеко ж вы его утянули, - меланхолично сказал Витька хмырям. - Говорил, тележку надо.
- Сам не помог, а сам теперь это... - обиженно просипел старший хмырь.

Из-за цеха вылетел Зелёный.

- Нашли?! Ну, спасибочки! Сразу варить побегу: у меня там бак за цехом дожидается.

Он крепко пожал руки ментам, Агафону, мне, Витьке и хмырям. Потом подхватил аппарат и исчез за углом.

- Ишь, здоровый какой! - с завистью сплюнули хмыри. - И тележки ему не надо.
- Зайди потом в отделение, - сказали менты Агафону. - Оформим и кражу и возврат.

Агафон кивнул. Из-за угла раздался вой. Все повернулись туда.

- Сссу-у-у-ки! - орал невидимый Зелёный. - Кто бак стырил?!!! На минуту ж оставил!!!
- И правда, здоровый, - удивился старший мент, задирая голову, - смотри как орёт, аж через крышу слышно.
- Дак это... почему через крышу-то? - спросил его напарник. - Он же из-за угла орёт.

Старший посмотрел на него как на младенца:

- Ты в армии где служил?
- В танкистах.
- А я  на локаторе. Волны, они, знаешь как распространяются? Над поверхностью. Из-за угла они не могут. Токо через крышу. Земля ж круглая, неграмотный. Вот так вот волны проходят, смотри!

И, поискав похожую на Землю поверхность, мент провёл ладошкой над головой у Агафона.***...Гильотина предназначалась для того, чтобы из больших железных листов рубить полосы для рессор. Мы с Витькой брали лист, втаскивали его на станину, после чего я лист двигал, а Витька нажимал кнопку. Нож с грохотом падал вниз, перерубая металл и очередная полоса, жалобно лязгнув, отлетала в сторону. Иногда далеко. Иногда — через всю «Гревскую площадь», так что люди опасались ходить мимо нас.

- Это правильно, - одобрял Витька, - всякий народ должен бояться гильотины. И у всякого народа она должна быть.

При этом Витька считал, что лишним людям возле его аппарата делать нечего. Приходящее начальство он совсем не жаловал. Иногда к нам опасливо заглядывали с бумажками или начальник цеха или главный инженер и, стараясь переорать грохот, спрашивали:

- Грищенков! Ты когда для ЗиЛов рессоры рубил? Число помнишь?
- Восемнадцатого брюмера! - орал в ответ Виктор. - Аккурат на Луи Бонапарта!
- Тю! - плевалось начальство. - Когда ты уже по-японскому говорить перестанешь?!

Иногда заходил Зелёный. Его уазик по-прежнему торчал у всех на виду и с него ночами потихоньку тырили всё, что можно. Бака нигде не было. Андрюха горевал. Сварочный аппарат он, в ожидании лучших времён, по согласованию с Агафоном, снёс к себе в погреб, благо старую картошку уже съели, а новую ещё не копали, поэтому места в погребе было много.

Однако Зелёный заходил редко да и то, в основном, за зелёнкой. Так как участок считался травмоопасным, то на стене у нас висела аптечка. Правда, кроме зелёнки и замасленной книжки Кропоткина «Великая Французская Революция», там давно ничего не было, а сам Витька полагал, что случись на участке какой непредвиденный термидор, зелёнка уже не поможет. Потому и гонял всех от гильотины. Даже появление на рабочем месте собственной невесты не приветствовал. Я её видел только раз.

- Мария-Антуанетта, - представил невесту Витька. - Пока живая.
- Люська, - протянула руку Мария-Антуанетта и спросила, - яблоков хочете?

В руке у неё была сетка с белым наливом. Витька, по всему видать, держал Люську в строгости.

- Чего пришла, аристократка? - спросил он её. - Шла б к себе на Бульвар Инвалидов.
- Какой ещё Бульвар Инвалидов? - не понял я.
- Она у меня в Собесе работает, - пояснил Виктор.
- Вот как дала б я тебе по голове этими яблоками!.. - с чувством сказала Люська, обидевшись за Собес. - Дождёшься пока тебе голову отсекёт — сам же к нам тогда и придёшь за пособием...
- Скорей ты меня, Люсь, зарежешь когда-нибудь, - сказал ей Витька, доедая огрызок, - как Шарлотта Корде своего Марата. Или я сам погибну как Дантон.
- Как гандон! - в сердцах сплюнула Люська и отвернулась. - Тю! Перед людями стыдно, второй год «живём», а он всё делает вид, что только «ходим»...
- Ну, пошли вечером погуляем, - предложил Витька, - на «Зиту и Гиту» сходим. Только я сначала профилактику гильотине сделаю.
- От же ж ты меня выбесил своей мясорубкой этой! - ругнулась невеста.
- Короче, ты гулять идёшь или нет? - насупился Витька.
- Я тебе не корова, чтоб гулять, - надменно ответила Шарлотта. - Мне уже двадцать первый год. Кто меня, перестарка, возьмёт потом? Лучше я сама уйду. К другому уйду. Найду только, да и всё тогда...
- Видел? - спросил меня Витька. - И вот с таким третьим сословием приходится жить. Точно зарежет, даже в ванну лезть необязательно...По сути, к нам допускался только Агафон, которому Витька иногда давал нажать кнопку. Агафон сначала замирал от восторга и доверия, потом крестился и спрашивал:

- Можно, да?

Витька кивал. Агафон опять крестился и боязливо нажимал кнопку. Очередная полоса летела через цех.

- Ух ты! - всякий раз восхищался Агафон. - Кто её, чертяку, только выдумал!
- Доктор Гильотэн, - так же каждый раз отвечал Витька. - Гений французского народа. Ты, жирондист, иди к себе в отдел кадров, нам работать надо. Гильотина не должна простаивать.***...Лето выдалось жаркое. Даже бабке-гусятнице наскучило постоянно материть своих гусей, а сами гуси, лёжа на дороге, время от времени посыпали себя, подобно старым евреям, мелкой что пепел пылью. Когда часам к пяти тень от цеха накрывала, наконец, шину, появлялся или Агафон или Зелёный и Витька выключал рубильник.

- Ну, шо, Конвент? - обращался он к нам. - Может, выпьем за Верховное Существо?

Мы шли в магазин, а потом усаживались отдыхать. После водки Витька и сам к Железной Деве не подходил и меня к ней не пускал.

- Революция, как правило, пожирает своих детей, - наставительно говорил он, - особенно сильно выпивших.

В минуты безделья он доставал из аптечки Кропоткина, перелистывал его минут пять, потом откладывал книжку в сторону и, выругавшись, говорил мне что-нибудь вроде:

- Всё-таки, Талейран этот — сука редкостная, чтоб ты знал.
- Буду иметь в виду, - отвечал я. - Встречу — морду набью.

Агафон, которого постоянно тянуло к красной кнопке на ободранном боку гильотины, мало-помалу тоже повадился пользоваться Витькиными словечками. Однажды, когда я отказался что-то подписать, Агафон сказал, что я  - «хронда».

- Кто? - не поверил я своим ушам.
- Хронда ты, - повторил Агафон.
- А кто это?
- Ну, это который вечно несогласный. По-нашему — мудак.

Агафон в своём отделе кадров особо занят не был, поэтому начальство постоянно вешало на него дополнительную работу. Например, он писал письма колхозам, объясняя, почему их трактор или комбайн так до сих пор и не отремонтирован. У Агафона перед столом висел перекидной табель-календарь с Аэрофлотом, где все дни каждого месяца стояли в одну строчку. Сообразуясь с этой строчкой он и писал: «Сроки ремонта вашего трактора сдвинуты вправо». Насколько я помню, влево сроки вообще ни разу не сдвинулись.

Ещё он отвечал за социалистическое соревнование и постоянно придумывал, с кем бы это нам посоревноваться. Выпивая на тракторной шине, Агафон вслух перебирал варианты:

- Смотрите, как можно... - говорил он. - Допустим, «Бригада работников гильотины вызывает на соцсоревнование...». Ну, кого?.. Бригаду плотников, может? Не?
- Почему плотников?
- Ну, у них хотя бы топоры... Гильотина против топора. Как вам?
- Агафон, угомонись, - говорил я.
- Абсолютист ненормальный, - соглашался Витька. - В Брасовском районе, говорят, верёвки делают. Так ты ещё с ними предложи посоревноваться. Гильотина против верёвки. В условиях развитого социализма.
- Ну, я не знаю! - разочарованно протянул Агафон. - Вам по фигу, а от меня райком отчёта требует...***...Самым жутким в моей работе был момент заедания гильотины. Время от времени чёртова Железная Дева крякала, нож перекашивался и застревал. Витька чертыхался и переворачивал кепку козырьком назад. Вообще, кепку он не снимал никогда, только вертел её на голове туда-сюда. Нормальное положение гильотины — кепка козырьком вперёд, если беда — кепка козырьком назад. Витька без кепки — что Боярский без шляпы. А козырёк назад, это чтоб не мешался, когда Витька лез разбираться.

- Застряла, - констатировал он, переворачивал кепку и, вывернув шею, совал голову под нож.

Вид Витьки, моргающего под готовым сорваться ножом, напоминал мне худшие дни Луи Капета, Камиля Демулена и Сен-Жюста, вместе взятых. Включая Жюльена Сореля. Я тоже допускал свободомыслие, но в менее кардинальных по ответственности перед Отечеством пределах.

Выяснив причину неисправности, бесстрашный вольтерьянец брал арматурину и инструктировал меня:

- Ты слышь, это... Робеспьер, ты, главное, кнопку по чуть-чуть нажимай, по слегка. Чтоб я хоть отскочить успел.

Однажды, когда дело было совсем серьёзно, Витька посмотрел из под ножа в мою сторону и голосом Дантона, хотя и по-русски, произнёс:

- Помни, Максимилиан, ты идёшь за мной. Агафон свидетель...

Я к горячему утюгу притрагивался не так быстро, как к той проклятой кнопке. С каждым моим прикосновением к ней нож скрипел и падал вниз на один-два сантиметра.

- Ещё! - хрипел приговорённый, скрежеща арматуриной в чреве страшного аппарата.

Понятия не имею, как Витька догадывался, когда ему нужно выскочить. Но делал он это виртуозно и всегда в последнюю секунду. С жутким лязгом в миллиметрах от ускользающей Витькиной головы нож падал в паз и на «Гревской площади» наступала долгожданная тишина...***Хреново было наше дело. Рессоры в колхозах ломали каждый день (как специально, как будто там сплошняком вредители засели), а гильотина заедала по три-четыре раза на дню. Отсечь Витьке голову было раз плюнуть. Не так нажал и — здрасьте. Но беда пришла не с той стороны, откуда я её ждал. Не от гильотины. А от революции вообще.

Как-то раз Агафон сунул мне листок с призывом явиться в районный отдел милиции.

- Прям счас иди, - сказал он, - шо-то там они тебя за прописку спросить хочат.
- Перебьются, - сказал я. - Мы с утра на Т-150 рессоры рубим. Уборочная идёт!
- Менты не глумней тебя, - заметил Агафон. - Сказали счас — иди счас. Мой тебе совет.
- Иди, - сказал Витька. - Подождут колхозы, не хер было спьяну рессоры по ямкам ломать.

Я переоделся и пошёл в ментовку. На выходе мне попался Зелёный, который тащил сварочный аппарат.

- Бак нашёл? - спросил я.
- С Кокоревки привезли! - радостно сообщил Зелёный. - Огонь, а не бак! Токо горловина отвалилась. Приварю да ездить буду.***- Ты не виляй, не виляй. Были разговоры? - были! Высказывался он? - высказывался! Книгу какую-то читает? - всю дорогу читает!Уполномоченный прошел по кабинету и снова уселся напротив меня. Ментов он предварительно выгнал и теперь мы были в кабинете вдвоём.

- Характеристика на тебя хорошая, - задумчиво сказал он, перебирая бумажки. - Но ситуация паскудная. Сигнал поступил. Крепкий сигнал. Ты лучше сам рассказывай. Но учти — нам и так всё известно. Просто вас, дураков, от тюрьмы спасти хочем. Шо он там за революцию готовит, Грищенков твой? И, главное, вот это...

Уполномоченный надел очки и по слогам прочёл с одного из листков:

- Рэ-Бис-Пьер... И это... Тыр-Ми-Дор... Это про что? Ноты такие?
- Это про французскую революцию.
- Французская-то Грищенкову зачем? Нашей ему мало?

Уполномоченный откинулся на стуле и устало продолжил:

- А я-то думал! Французская! То уже не моего ума дела. У Франции свои органы найдутся. Да и не пустит его туда никто... Кстати, ты не в курсе, на когда намечается?
- Что намечается?
- Ну, революция эта...
- Да она двести лет назад была!
- Тю! - сказал уполномоченный. - Так я и знал. Ерундой вы там в Сельхозтехнике занимаетесь. Только людей от дела отрываете.
- Так я пойду, если разобрались?
- Иди, - зевнул уполномоченный, - а Грищенкову передай, чтоб язык придержал. Хорошо, это я про ихнюю революцию знаю, а мало ли он на кого неграмотного наскочит... тыр-ми-дор хренов...

Я забрал со стола паспорт и поднялся.

- Стой! - неожиданно сказал уполномоченный человеческим голосом. - Ты ж, тут написано, вроде, по иностранным языкам?
- Ну? - остановился я.
- Слышь, а у них, в этом французском, буква «ы» есть, нет?
- Нету! - уверенно ответил я, хотя в романских языках вообще не соображал. - А что?
- А ничего... - отмахнулся уполномоченный. - Поэтому никакой солидарности: слово «мы» сказать не могут, нам самим всё приходится... Иди, рэ-бис-пьер, не мозоль мне глаза.***...Когда я вернулся, то обнаружил Витьку без кепки. Без кепки Витька оказался лысый. Две её половинки он задумчиво вертел в руках.

- Ну, как поход граждан на Версаль? - спросил он про ментовку, продолжая вертеть половинки.
- Тобой уже КГБ интересуется, - сказал я. - Из-за революции. А что с кепкой-то?
- Агафон кнопку нажимал, - ответил Витька. - Кепку ножом и снесло. Ну, какой из него помощник оператора? - совершенно гильотину не чувствует. Хорошо, ты вернулся. Я сейчас полезу посмотрю, а ты встань на кнопку...
- Знаешь, Вить, - сказал я. - Пойду-ка я к Агафону да и уволюсь. Пускай тебе кто-нибудь другой голову отрубит, а с меня достаточно.

Витька вытер лысину половинкой и грустно посмотрел на меня:

- Четвертого помощника теряю. Так смену никогда не вырастишь. Ладно, пошли к шине, Агафон за ошибку проставляться будет.

Мы отправились к шине. Агафон уже резал ливерную колбасу.

- Только тебе ж отрабатывать придётся, - предупредил он, разливая. - По закону.
- Куда хочешь, только не на гильотину, - сказал я. - Ты сам чуть Витьку не угробил, должен понимать.
- Может сварщиком тебя поставить? - задумался Агафон. - Всё равно аппарат простаивает.
- Как простаивает? - спросил я. - А Зелёный?
- Зелёного опять баком по башке охерачило, пока ты к ментам ходил, - сообщил Агафон. - Всю вашу зелёнку на него вымазали и в больницу повели.
- Это я забыл тебе сказать, - подтвердил Витька.
- Слушайте, мужики! - решительно сказал я. - А нету в Сельхозтехнике для меня чего-нибудь более безопасного? Может, сторожем? А?
- Ладно! - махнул рукой Агафон. - Уволю я тебя без отработки, не переживай. Хоть сегодня. На хер закон.
- Жалко, что уходишь, - сказал Витька. - Но зато у тебя в руках, считай, профессия...***...Прошли годы, но я запомнил Витькины слова. В общем, если опять наступит термидор, если граждане снова пойдут на Версаль, если будет ещё одна Вандея, а специалистов не найдётся, то я, конечно, могу встать к гильотине и тряхнуть стариной. Руки-то помнят!

И всё-таки, очень надеюсь, что этого не произойдёт. Не понравилось мне это дело. К тому же, я понятия не имею, что там дальше было с Витькой и Агафоном: кто из них лежит, а кто сидит.

Потом, конечно, много чего было. Потом, например, я работал машинистом аппарата под названием «Каландр-Верке», куда людей вообще бесследно засасывало, но это совсем другая история. На Хуторе я и сейчас появляюсь, но Сельхозтехника, хоть и оказалась крепче Советского Союза, продержалась недолго и в конце концов развалилась. Спрашивать про мужиков стало не у кого.

Да и сам я повадился многое забывать, в этом году вон даже день взятия Бастилии не отметил, но, при этом, как Витька моргал под ножом — помню отчётливо. И свои ощущения тоже. Прав он был, когда говорил, что гильотина убивает быстро, а время — надёжнее. А мне, честно говоря, спешить некуда. Я и подождать не против. И, выбирая между временем и гильотиной, я точно выберу время. Как специалист. Ну их, эти термидоры...

харчиков евгений:

Навигация

[0] Главная страница сообщений

[#] Следующая страница

Перейти к полной версии