Автор Тема: Юрий Мухин  (Прочитано 62719 раз)

0 Пользователей и 3 Гостей просматривают эту тему.

Оффлайн MALIK54

  • Активист Движения "17 марта"
  • **
  • Сообщений: 15139
Юрий Мухин
« : 09/12/12 , 22:58:41 »
10 тезисов про Юрия Мухина
 Основной height=100colonelcassad

По просьбам читателей о Юрии Мухине.

1. С творчеством Мухина познакомился в конце 90х и уже тогда у меня сложилось обобщенное мнение о нем, которое за прошедшие годы принципиально не изменилось. С моей точки зрения, Мухин так же как и ряд других деятелей второй половины 90х, внес значительный вклад в нынешний нео-советский ренессанс. Без его работ по Сталину и Берия и борьбы с Катынскими фальсификациями, было бы трудно представить нынешний лево-патриотический дискурс.

2. С точки зрения наполнения его творчества, стоит разделять его на историческое и политическое.
Историческое в основном посвящено истории СССР 20-50х годов, политическое - его концепциям государственного строительства и борьбы с режимом.
Касательно истории, на мой взгляд, наиболее запомнились его усилия в реабилитации Сталина (пусть и грешившие излишней апологетикой), формирование версии на тему убийства Берия и наконец оформление полярной геббельсовцам позиции по Катыни. Часто говорят, что Мухин любитель или выражаясь языком Исаева - ламер. Отчасти это так, Мухин скорее публицист, нежели историк. И его работы несут на себе печать именно публицистики, хотя в своих книгах он старался сделать усилия по приданию им научного бэкграунда.
В этом собственно состоит известная проблема, так как на рубеже веков, вопросами защиты отечественной истории вынуждены были заниматься любители.А "настоящих историков", тогда днем с огнем было не сыскать.
Как известно, кадры решают все. А в 90х кадры были именно такие, что выбирать не приходилось, кто был - те и работали, хорошо ли, плохо ли. Что важно - результат этой работы можно зримо наблюдать со второй половины нулевых, когда похвалы Сталину перестали восприниматься как фричество, а "мухинская" версия Катыни, стала вполне себе распространенной и поддерживаемой частью общества.

3. Касательно Катыни, на которой Мухин сделал себя имя, с моей точки зрения он сделал важное дело, привлекая внимание общественности к слишком уж откровенным потугам по продвижению геббельсовской трактовки Катынского дела, причем эта версия, ныне обрела политический характер и даже вышла (до смерти Виктора Илюхина) на уровень Государственной Думы.
При этом безнадежные попытки доказать свою правоту в российских судах, таки дают определенные результаты, так как именно Мухин создал определенный прецедент, когда судья прямым текстом признала, что расстрел поляков осенью 1941 года не требует доказательств.
Разумеется, тема Катыни не исчерпывается Мухиным, но так как он был в числе первых, кто ее активно раскручивал, сторонников "советской версии" называют "мухинцами" в противовес "геббельсовцам". Ну тут собственно даже из противопоставления на мой взгляд понятно, что если сводить все к дуалистическому выбору, то лучше быть "мухинцем", нежели "геббельсовцем".
Если же смотреть более широко, то позицию по Катыни, каждый может формировать даже не читая ни одной работы Мухина, а просто изучая факты и документы доступные на данный момент. При этом и без Мухина, вполне можно прийти к выводу, что поляков расстреляли немцы осенью 1941 года. Лично я в этом особо не сомневаюсь, так что в общем, я с позицией Мухина по Катыни вполне согласен. "Сегодня мы все Мухины".

Позиция Мухина на тему Катыни в свое время была изложена в известном фильме "Катынская подлость" весьма популярном в патриотической среде.



4. Что же касается Сталина, то мне его работы понравились несколько меньше, так как они грешили излишней апологетикой. Разумеется, в те годы, когда выходили его книги про Сталина, такой стиль был возможно оправдан необходимостью борьбы с антисталинизмом, но в нынешние времена "эффективного менеджера", такой стиль уже выглядит устаревшим, так как историческая истина требует не очернения или восхваления Сталина, а его осмысления. Но собственно, эту претензию можно предъявить и к ряду других авторов "сталинианы" начала-середины "нулевых".
Говоря же о позитивных сторонах книг Мухина о Сталине, можно сказать, что Мухин не только ввел в оборот много ныне вполне расхожих фактов о Сталине, но и последовательно боролся с различными фальсификаторами, в том числе и из патриотического лагеря, которые в своих трудах опирались на антисоветские фальшивки.
Касательно же Берия, то его версия о том, что суда не было, а сам Берия был убит на собственной квартире в день "ареста", вполне себе не противоречива и опирается на ряд косвенных свидетельств, которые он раскопал и свел воедино.
С ней можно спорить или не соглашаться, но факт состоит в том, что версия об убийстве Берия, в современном звучании введена в оборот именно Мухиным.

5. В целом же, его творчество помимо упомянутой апологетики, не лишено тех или иных недостатков - нехватка научности, излишняя резкость или склонность к публицистике, спорные идеи и версии, все это так или иначе, делало его с точки зрения оценки его творчества на исторические темы, противоречивой фигурой даже в патриотическом лагере (не говоря уже о научном сообществе), коим он остается и до сих пор. Я не согласен, когда Мухина сравнивают с Резуном. Резун отрабатывает заказ, Мухин вполне искренен, в том числе и в своих явных или мнимых заблуждениях. За годы наблюдений за ним, у меня ни разу не возникло впечатления, что Мухин пишет не то, что думает. Мне далеко не все нравится в его творчестве. например я с ним полностью не согласен в оценках Г.К. Жукова и взвешенная позиция того же Исаева, мне куда как ближе. Но собственно, если не являться восторженным фанатом творчества Мухина, то в нем можно находить как то, с чем можно согласиться, так и то, с чем согласиться нельзя. Это вполне нормально для оценки любого историка, писателя и публициста.
Поэтому подводя итоговую оценку его деятельности на ниве истории, то с моей точки зрения, общественная значимость его работ оказалась выше исторической. Это не хорошо и не плохо - это данность, являющаяся следствием ситуации во второй половине 90х, когда вопросы реабилитации советского прошлого обрели общественно-политическое значение, а Мухин был в числе пионеров этой самой реабилитации.

6.Касательно же политической деятельности Мухина, то лично мне он запомнился своим концептуальным проектом об "Ответственной власти", который был одним из немногих проектов из патриотической среды, который выглядел проработанным и законченным, но вместе с нем утопичным в текущих реалиях. Мухина можно было бы ругать за эту утопичность, но было бы с чем сравнивать, так как в плане концептуальных идей и законченных проектов развития, лево-патриотический лагерь вообще не богат. Сама идея о тотальной ответственности, вполне понятна и по своему красива, но требует по сути ручного выстраивания сложнейшей государственной машины построенной на новых принципах.
Это задача социальной инженерии, уровня создания "советского человека". Как ее реализовать в рамках концепции Мухина, для меня осталось загадкой.

7. В отношении к властям, Мухин является антисистемным оппозиционером, который постулирует необходимость разрушения существующего режима, что и делает невозможным его встраивание даже в вне-системную оппозицию. Для нее он слишком радикален. Отсюда и притеснения властями Мухинской организации "Армия Воли Народа", которую довольно давно активно прессуют. В своей публичной политической позиции, Мухин вполне открыто декларирует, что готов использовать либералов как попутчиков, если это поможет демонтировать существующий либерально-олигархический режим. При этом своего отношения к либералам Мухин не скрывает, но в данном случае налицо классическая неразборчивость средствах и действие по принципу "меньшего зла". Результаты этого можно было наблюдать совсем недавно, когда Мухин выдвигался в КСО, а потом жаловался, что у либералов от оппозиции все устроено не лучше, чем у "Единой России". Тут собственно никаких открытий нет, так как и те и другие, суть есть части одного политического класса, и было бы странно, если бы их повадки серьезно отличались. Так что Мухин поставил сам на себе эксперимент и смог на собственном примере убедится, что сходств у либералов у власти и оппозиции куда как больше, нежели отличий.

8. С частью лево-патриотического лагеря Мухин так же разругался, причем по разным причинам. С одними, по причине их "охранительства" - Гоблин, Кургинян, с другими, по причине своей критики марксизма. В результате, последние пару лет сопровождались обильными перепалками Мухина с марксистами и "лево-патриотами". Тут собственно удивляться не стоит, будучи анти-системным оппозиционером, Мухин так или иначе расходится в тех или иных оценках и суждениях с системной и внесистемной оппозицией. И уж тем более он будет расходится с теми, кто прямо или косвенно одобряет и поддерживает существующий либеральный курс во главе с Путиным. Тут вряд ли стоит ожидать каких-то изменений, ну а сами причины этих конфликтов лежат помимо политических разногласий еще и в колючем характере самого Мухина, который зачастую за словом в карман не лезет, конфликт с Пучковым возникший на ровном месте это хорошо показал.

9. В целом, Мухин даже сейчас остается довольно видной фигурой лево-патриотического лагеря, пускай эта фигура и стоит несколько в сторонке. Причем если его наиболее громкие книги были написаны довольно давно, то вот его общественно-политическая деятельность в связи с Катынью, зримо наблюдаема и сейчас, так что этому аспекту своей деятельности он не изменил. Касательно его перспектив в политике - сомнения на этот счет имею я. Возраст, да и колючий характер не лучшие слагаемые политического успеха даже в случае революционных потрясений.

10. Лично мне, при всем моем скепсисе в отношении политических действий Мухина или же несогласия с некоторыми его выводами на исторические темы, он по своему симпатичен. За ним имеются немалые заслуги в деле реабилитации отечественной истории + он действительно хороший публицист, которого интересно читать (его сайт у меня давно в закладках и где-то раз в неделю наведываюсь к нему посмотреть, если ли чего интересного). Да, ему не хватает жилки профессионального историка, но чистая наука и не является сферой его деятельности. Поэтому я предпочитаю смотреть на него, как на видного лево-патриотического публициста не без ряда недостатков.

Hrizos

  • Гость
Юрий Мухин
« Ответ #1 : 28/03/13 , 10:32:56 »
Труд как позор

Юрий Мухин

(ЧАСТЬ 1)

http://communitarian.ru/upload/iblock/b2d/b2de3c32481eaa0c1fa341f9f474291c.jpg height=177

Можно понять Теодора Герцля, который как-то в отчаянии записал в дневнике:«Я придумал для себя подходящую эпитафию: „У него было слишком хорошее мнение о евреях“».

НЕБРОСКИЕ ОСОБЕННОСТИ СИОНИЗМА

Цель сионизма – создание для евреев своего собственного государства. Это цель официальная и против нее возразить нечего, да и нет смысла возражать. Возникла эта идея 200 лет назад. К тому времени евреи, благодаря своей международной сплоченности, захватили главенствующие позиции в финансовом деле, т. е. стали главными мировыми ростовщиками. Не все евреи, разумеется, а только определенная еврейская верхушка. Но достижения ее были впечатляющи. Апологет сионизма пишет: «В 1807 году в Берлине было больше еврейских банковских учреждений, чем нееврейских. Признавалось, что без них ни одно еврейское правительство не могло бы получать займы на протяжении всей первой половины XIX столетия. Приведем лишь один пример; только в первом десятилетии этого века более 80% правительственных займов Баварии было обеспечено еврейскими банкирами».


Вслед за банковским делом евреи стали энергично осваивать нарождающиеся отрасли человеческой деятельности – газетное дело и писательское ремесло, постепенно прибирая в свои руки общественное мнение стран пребывания. А это привело к тому, что уже во второй половине XIX века практически все страны Европы уравняли евреев в правах с коренным населением (к Первой мировой войне не сделали этого формально только Россия и Испания.) Реально такое положение могло бы привести к полной ассимиляции и исчезновению евреев через два-три поколения. Но этот процесс не пошел благодаря религиозной части еврейства (с исчезновением евреев исчезла бы необходимость и в раввинах), и эта часть начала выдвигать контр-идею – идею не ассимиляции, а создания своего еврейского государства. Эта идея находилась в стадии обсуждения и даже частичной или подготовительной реализации начиная с начала XIX века, но организационно оформилась в политическое движение евреев – сионизм – только к его концу. Это общеизвестные факты, которые свободно и легко обсуждаются.


Но есть у сионизма одна неброская особенность. Надо думать, что если не все, то по меньшей мере подавляющее число евреев не против того, чтобы в мире было еврейское государство, и даже готовы ссудить его строительство деньгами, но основная масса энтузиастов сионизма категорически отказывается в таком государстве жить. Заметьте, что даже сегодня, спустя 200 лет после возникновения идеи Израиля, и через 50 лет после его образования, в Израиле живет едва ли пятая часть евреев мира и уж, во всяком случае, их там меньше, чем в одном Нью-Йорке.


Таким образом, перед романтиками сионизма, перед людьми, положившими свою жизнь на алтарь создания еврейского государства, стояла задача огромной, неразрешимой трудности; в еврейском государстве должны жить евреи, а евреев, желающих жить в таком государстве, практически не было. (Очень мало желающих жить в Палестине было и среди самих романтиков сионизма, как говорится, «мы больше пользы принесем в тылу».)


Вот эта неброская особенность сионизма, которая легко видна даже сегодня (достаточно включить телевизор), но которая особенно бросалась в глаза всем в те времена, когда Израиля еще не было. Подчеркнем эту мысль: главным препятствием созданию еврейского государства было отсутствие достаточного количества евреев, которые бы согласились в нем жить.


Читая апологетов сионизма, я все больше прихожу к мысли, что сионизм для еврейской массы XX века был типичной еврейской аферой, предназначенной для халявного обогащения, этакой еврейской «Панамой».


Уже два столетия идут вопли о еврейском государстве, богатые евреи выделяли для него огромные деньги (только в 80-х годах XIX в. французский Ротшильд дал под еврейское государство 5 млн. долларов, чуть ниже вы поймете, что это была тогда за сумма), эти деньги куда-то девались, а евреев в Палестине ни на цент не прибавлялось.  Причем еврейская масса делала все, чтобы еврейского государства как можно дольше не было.


Повторю, государство без крестьян и рабочих невозможно. Ну нельзя создать государство, в котором одна треть населения играет в джаз-оркестрах, вторая треть смешит людей со сцены, а третья по телевизору и в газетах издевается над коренным населением. Кто эту ораву будет кормить? А сионизм как стремление евреев к своему государству возник в Западной, а не Восточной Европе, но там были уже эмансипированные евреи, т. е. евреи, полностью допущенные к бюджетным кормушкам западных государств. Тамошние евреи были «обеими руками» за Израиль, но работать этими руками на свою историческую родину никто и не помышлял. Для этого предназначены были евреи России, евреи, ограниченные чертой оседлости и законами, бедные евреи. Но бедные – еще не значит глупые. Поэтому российские евреи охотно получали от западных евреев деньги под сионизм, но жить в еврейском государстве и работать руками – накось выкуси!


Вот давайте мы, русские, представим, что нам нужно, чтобы переселиться на новую родину. Что бы мы от нее хотели? Правильно: теплый климат, дожди, плодородные земли, полезные ископаемые – то, благодаря чему легче жить. И вот смотрите: в середине XIX в. США предлагает международному еврейству штаты Аризона и Орегон всего за 10 млн. долларов для создания еврейского государства Новая Иудея. Прекрасный климат, плодороднейшие земли, масса полезных ископаемых. А евреи категорически отказываются! Как это понять? Да, в Иерусалиме иудейские святыни, но ведь святынями сыт не будешь. Богатый еврей из американской Иудеи вполне мог бы раз в году совершить паломничество в Иерусалим. Зачем строить государство в Палестине на скудной земле без полезных ископаемых, да еще и с враждебным населением? Если действительно строить государство, то тогда, безусловно, надо было выбирать Аризону или Орегон. Но там ведь тоже надо было работать руками. А вот если только поднимать тост: «На следующий год – в Иерусалиме!» – и только болтать о еврейском государстве и под эту болтовню собирать и собирать деньги, тогда Палестина, конечно, идеальна.


Отец сионизма Теодор Герцль был искренним энтузиастом еврейского государства, отдал этой идее все свои деньги, и когда англичане в 1903 г. предложили бесплатно под Новую Иудею Уганду – субэкваториальный климат, прекрасные земли, лес, медь, фосфаты, – Герцль за это предложение ухватился. Но русские евреи, которые должны были бы начать заселять Новую Иудею, категорически от Уганды отказались – им подавай только Палестину, которую англичане ну никак не могли дать из-за опасности восстаний на арабском Востоке. И это при том, что с 1882 по 1914 г. Россию покинуло 1,7 млн. евреев. Ехали куда угодно, но не в свое государство!


В «Еврейской газете» упоминается о сионистской организации «Билу», которая начинала первую в истории сионизма алию – организованное переселение в Палестину. Ведь это же еврейский анекдот! В 1882 г. в Харькове 300 членов этой организации получили подъемные деньги для организации сионистской колонии в Палестине. До Одессы доехало 100 человек, до Константинополя – 40, до Палестины – аж 16! Но и эти не прогадали: в 1910 г. они уже стали плантаторами. Можно понять Теодора Герцля, который как-то в отчаянии записал в дневнике:«Я придумал для себя подходящую эпитафию: „У него было слишком хорошее мнение о евреях“.».


Не хочу обижать тех евреев, для которых идея еврейского государства была Целью их жизни, но со стороны вся эта еврейская афера смотрится таким образом: Ротшильды и Гинцбурги ростовщическим процентом сдирали деньги со всего мира, а еврейский плебс под соусом сионизма сдирал деньги с Ротшильдов и Гинцбургов. Идиллия!


Но вернемся к обсуждению вопроса о том, что евреи, дескать, отвыкли от работы. Имеется в виду любая работа, а не только сельское хозяйство. Ведь где бы евреи ни жили, они не оставляют после себя культурных слоев. Когда археологи делают раскопки, они слой за слоем поднимают материальные свидетельства культурной деятельности живших в данном месте людей: осколки керамики и стекла, остатки тканей и кож, литые и кузнечные изделия. Но можно копать в гетто Испании или Голландии, в Варшаве или Минске хоть до центра Земли, и никаких культурных слоев от евреев обнаружено не будет. Среди них никогда не было ремесленников: не было еврейских гончаров и стеклодувов, кузнецов и литейщиков, ткачей или столяров. А это наводит на раздумья: а за счет чего они жили? Речь идет не о банкирах и ростовщиках: здесь все понятно. А за счет чего жили миллионы еврейского плебса? Не пахали, не ковали, не ткали – чем питались? Даже если плохо питались, то за счет чего или кого?

 


О ЕВРЕЙСКИХ ЗАНЯТИЯХ


Это не тайна, масса очевидцев описывает источник существования евреев вполне определенно – евреи в стране пребывания втискивались между производителями: навязывали себя в качестве торговых посредников между ремесленниками и крестьянами. Они всегда образовывали и составляли паразитический класс. Сегодня апологеты сионизма это яростно отрицают. Вальтер Лакер в своей монографии пишет: «Отдельные обвинения, предъявлявшиеся евреям, – такие, как массовая эксплуатация, – были смехотворны: в подавляющем большинстве евреи не имели ни гроша за душой. Евреи из Могилева, составлявшие 94% всего городского населения, не могли бы зарабатывать средства к жизни, эксплуатируя оставшиеся 6% населения города».


Лакеру – прежде чем это писать – следовало бы задуматься: если евреи ничего не производили и не имели гроша за душой, почему они не умерли с голоду? И при чем здесь «население города»? Да, в Могилеве 94% были евреями, но ведь 100% крестьян в округе были русскими и поляками, кузнецы Тулы и Новой Гуты на 100% были русскими и поляками, ткачи Лодзи и Иванова были поляками и русскими на те же 100%. Если уж быть точным, то в Могилевской губернии на 1911 г. проживали: русских – 86,1%, поляков – 1,3%, евреев – 12,1%. И евреи скупали дешевле у одних и продавали дороже другим. На это и жили. Бедно, мерзко, но отказываться от этой, по сути паразитической жизни не собирались. Причем ни о какой честности в этом посредничестве и говорить не приходится. Писатель Всеволод Владимирович Крестовский служил в уланском полку в конце XIX в. на западе России – в Белоруссии и Польше – и прекрасно описал манеры еврейских «услуг». Простите за длинную цитату из очерка «Базарный день в Свислочи».


«Каждый воскресный день в Свислочи с раннего утра подымается особенное движение. Жидки торопятся выслать своих „агэнтов“ на все выезды и ближайшие перекрестки дорог, ведущих к местечку. Это в некотором роде сторожевые посты „гандлового люду“. Но зачем такие посты нужны свислочскому люду гандловому? Нужны они затем, чтобы перенимать на дороге крестьян, доставляющих на базар свои сельские продукты. Везет себе белоголовый хлоп на своем возу „каранкову“, а то и целую „корцову“ бочку „оброку“ или „збожа“ и уже рассчитывает в уме своем предстоящие ему барыши, как вдруг на последнем перекрестке налетает на него с разных сторон ватага еврейских „агэнтов“. Хлоп моментально оглушен, озадачен и закидан десятками вопросов, летящих вперебой один другому: „А что везешь? А что продаешь? А сколько каранков? А чи запродал вже кому? А чи не запродал?“ Хлоп не знает, кому и что отвечать, а жидки между тем виснут к нему на задок, карабкаются на воз, лезут с боков и с переду, останавливают под уздцы лошаденку, тормошат ошалелого хлопа, запускают руки в овес или в жито, пробуют, смакуют, рассматривают, пересыпают с ладони на ладонь и при этом хают – непременно, во что бы то ни стало, хают рассматриваемый товар, а другие – кто половчее: да поувертливее – насильно суют хлопу в руку, в карман или за пазуху сермяжки кое-какие деньжонки, и не столько денег, сколько запросил хлоп, а сколько самим вздумалось по собственной своей оценке, которая, конечно, всегда клонится к явному ущербу хлопа, и если этот последний не окажет энергичного сопротивления с помощью своего громкого горла, горячего кнута и здоровых кулаков, то та партия жидкое, которой удалось, помимо остальных агентов, всунуть в руку продавца сколько-нибудь деньжонок, решительно овладевает и хлопом, и его збожем, и его возом.


…Составляется обычная стратегема следующего рода: прежде всего жидки торопятся сбросить на землю мешки с овсом или житом, лишь бы только скорей с возу, долой, дабы потом иметь ясное доказательство, что товар уже продан, на тот случай, если бы несговорчивый хлоп вздумал упираться и если бы какими-нибудь (впрочем, весьма трудными) судьбами удалось ему прибегнуть к помощи властей или постороннего люда. Последние случаи весьма редки, но прозорливый еврейчик всегда уж ради собственного спокойствия постарается оградить и обезопасить себя и свое дело со всех возможных сторон… Пока одни меряют, пересыпают да отсыпают, другие стараются разными приятными разговорами и расспросами отвлечь внимание хлопа от совершаемого дела, и этот маневр всегда почти удается им как нельзя лучше. Зерно умышленно просыпается из меры на землю и спешно подметается метлами в какой-нибудь укромный уголок, ибо просыпка этого рода в общий счет не идет, хотя, в конце концов, и составит собою несколько лишних гарнцев, дающих возможность к лишнему гешефту.


…Но вот перемерка да пересыпка окончена, оброк спешно убран в еврейские амбары, и хлоп, ощущая ничтожность насильно всунутого ему задатка, начинает требовать окончательного расчета; но евреи с крайним удивлением ответствуют, что деньги-де уже получены им сполна, что никаких более расчетов нет и что надо, дескать, Бога не бояться, требуя с них вторично уже полученную плату. При этом для окончательного ублагодушенья хлопа ему иногда подносится еще один келих водки; а буде хлоп упирается – то расправа с ним коротка: ворота настежь, оглобли поворочены и – в шею! Озадаченный, раздосадованный, разочарованный и огорченный хлоп посмотрит жалостно на доставшиеся ему скудные гроши, перекинет их раздумчиво с ладони на ладонь, почешет за спиною и, сообразив, что на такую ничтожную сумму не приобретешь ничего путного для своего хозяйства, махнет рукой и повернет до корчмы, где и спустит до конца всю свою злосчастную выручку
».


Крестовский попрекает королевскую власть суверенной Польши, которая впустила в страну евреев:


«В равной же мере правительственная власть покровительствовала и евреям, которые после германских гонений, обретя здесь в некотором роде новую Палестину, переселялись в нее целыми тучами и, наконец, как саранча, покрыли собою весь громадный край. С захватом всей торговли и промышленности в еврейские руки рынки весьма скоро потеряли то благотворное значение для общества, какое они всегда имеют в государствах, органически и правильно развивающих из себя свои экономические силы и не подверженных таким паразитным, чужеродным наростам, каким в старой Польше было еврейство. Базарные площади облепились со всех сторон гостеприимными шинками, куда евреи всячески заманивали крестьян, приезжавших на торг, и где слабодушный хлоп нередко пропивал последнюю копейку, как и ныне пропивает ее. Базары сделались благодаря шинкам да корчмам притонами разгула, пьянства и нравственного растления.


Благосостояние крестьян чахло, гибло и пришло, наконец, к тому, что в настоящее время, когда крестьянин стал свободным землевладельцем, земля его, принадлежащая ему de jure, на самом-то деле принадлежит корчмарю-еврею, ибо нет почти такого крестьянина, который не состоял бы в неоплатном и вечном долгу этому корчмарю своей деревни. Евреи веками высасывали крестьянские пот и кровь, веками обогащались за счет хлопского труда и хозяйства. Такой порядок вещей давно уже породил в высшей степени напряжение, ненормальное состояние, продолжающееся и по сей день и отразившееся инерцией и вредом на все классы производителей. Довольно будет, если мы для более наглядного примера скажем, что в 1817 г. на 655 ярмарочных и торговых мест одной лишь Гродненской губернии было 14000 шинков и корчм, содержимых исключительно евреями, стало быть, более чем по 12 на каждое место! Четырнадцать тысяч кабаков в области, которая имеет всего лишь около 6000 разного рода поселений – местечек, деревень, усадеб, фольварков и т. п.!
»


А теперь, используя очерк Крестовского, рассмотрим, чем заканчивается для русских и польских мастеровых подобная скупка евреями сельхозпродуктов у русских и польских крестьян. Крестовский об этом пишет, рисуя жизнь базара:


«Но более всего, по всевозможным направлениям, во все концы и во все стороны снуют и шныряют жиды, жиденята, и все куда-то и зачем-то торопятся, все хлопочут, ругаются, галдят и вообще высказывают самую юркую, лихорадочную деятельность. Они стараются теперь перекупить все то, чего не удалось им захватить в свои руки с бою на аванпостах. Но главные усилия братий израилевых направлены на дрова, на хлеб зерновой, на сено, т. е. на такие все предметы, на которые, в случае большого захвата оных в еврейские руки, можно будет тотчас же повысить цену по собственному своему произволу».


То, что Могилев и другие города на 94% состояли из евреев, означает, что всю торговлю они монопольно взяли в руки, ведь город – это место обмена товарами между промышленностью и сельским хозяйством. Следовательно, они по монопольно низким ценам скупали сельхозпродукты и промышленные товары и по монопольно высоким – продавали их. Заодно они скупали и местное царское начальство, которое должно было бы прекратить этот еврейский произвол. Надо ли удивляться, что, когда численность еврейского населения превысила 5 млн, человек (в 1897 г. – 5 215 800 человек), трудящийся люд Польши, Литвы, Белоруссии и Украины уже не способен был прокормить, кроме своих помещиков и царя, еще и такую прорву паразитов. Были и погромы.


«Еврейская газета» удивляется, что Александра II убили тогда еще полностью русские народовольцы, а громить стали евреев. Она бы еще больше удивилась, узнав, что те русские народовольцы одобрили эти погромы, заявив: «Народ громит евреев вовсе не как евреев, а как жидов, эксплуататоров народа». Учитывая такую позицию народовольцев, царское правительство при подавлении «еврейских погромов» убило 19 христиан, защищая жидов, которых оно считало евреями. Потом, когда народовольцы превратились в партию эсеров с еврейским ЦК, они погромы уже не одобряли…


«Еврейская газета» уверена, что евреи не занимались сельским хозяйством потому, что боялись еврейских погромов. В этом выводе причина нагло подменена следствием. Занимались бы евреи, как все остальные народы, производительным трудом, не было бы и погромов. Кроме того, мало кого в мире так громили, как русских. И монголы, и татары, и тевтонцы, и «несть им числа» на протяжении веков разоряли Россию, уводя земледельцев в полон. И ничего – хлеб сеять не разучились.

Hrizos

  • Гость
Re: Юрий Мухин
« Ответ #2 : 29/03/13 , 13:50:39 »
Труд как позор
Юрий Мухин

(ЧАСТЬ 2)

http://communitarian.ru/upload/resize_cache/iblock/08a/298_221_1/08a70affab92e44f2a25b4229b9f263f.jpg height=198


В конце 1930-х на специально созванной конференции многие страны отказались принимать еврейских переселенцев. Наиболее точно причины сформулировала объединенная делегация Никарагуа, Коста-Рики, Гондураса и Панамы: «Ни одно из четырех государств не может взять на себя финансовую заботу об устройстве хотя бы одного беженца. Коммерсантов и интеллектуалов у нас и так сверх меры, для нас это нежелательные элементы».

 

ЕВРЕЙСКАЯ ТРАГЕДИЯ


 

Поскольку это дела давно минувших дней, может возникнуть вопрос: хорошо, это в дремучей России XIX века крестьянство смотрело на евреев как на эксплуататоров – как на жидов, но в «цивилизованных» странах, тем более в 30-х годах XX века ситуация была уже другой? Похоже, что нет.


В конце 30-х Гитлер в Германии по сговору с сионистами провел целый ряд законов, ограничивающих гражданские права евреев и стимулирующие их к выезду в Палестину; 200 000 евреев согласились выехать, но не туда. Вряд ли здесь дело обошлось без влияния еврейского лобби во всех странах, но остальные государства мира категорически отказались принять у себя это мизерное количество переселенцев. Причем отказывались принимать евреев государства, которые в это время активно принимали переселенцев со всех стран, скажем, США и даже Австралия. Для евреев сложилась чрезвычайно оскорбительная ситуация, поскольку в эти же годы мир принял только из Польши 1,9 млн. поляков, украинцев и белорусов, и ни одна страна не протестовала против этих переселенцев. А тут всего – 200 тысяч – и ни в какую!


Чтобы разрешить этот вопрос, летом 1938 г. на французском курорте Эвиан была организована международная конференция. Из 50 приглашенных стран только 30 прислали своих представителей, таким образом каждой приславшей делегатов стране полагалось бы в среднем принять по 7000 евреев. Но все страны от этого отговорились и пожалуй, наиболее точно причины сформулировала объединенная делегация Никарагуа, Коста-Рики, Гондураса и Панамы: «Ни одно из четырех государств не может взять на себя финансовую заботу об устройстве хотя бы одного беженца. Коммерсантов и интеллектуалов у нас и так уже сверх меры, для нас это нежелательные элементы».


Таким образом то, что евреи не занимаются производительным трудом, является не столько особенностью евреев, сколько их трагедией. А это еще более требует разобраться в причинах такого положения дел.
   

ОБ ИНТЕЛЛЕКТЕ

 

Следует также несколько подробнее остановиться и на причине, которую выдвигает «Еврейская газета» – на том, что у евреев за тысячелетия «гонений» мозги отсохли начисто, и они теперь не способны заниматься творческим трудом, особенно таким, как хлебопашество.


Творчество – это нахождение решений в жизненно важных вопросах, которые до этого, по крайней мере, тебе не были известны. Люди, занимающиеся производительным трудом, творят непрерывно, поскольку обстоятельства труда все время изменяются, причем в сочетаниях, которые они до этого не встречали. Люди вынуждены на эти изменения отвечать творческими решениями. Земледелие – это чрезвычайно творческая область деятельности человека, недаром оно очень часто является развлечением и увлечением сотен миллионов человек. Это дачи у нас или, скажем, почти поголовное увлечение англичан садоводством и цветоводством.


Как– то меня (возможно, не подумавши) пригласил на свою передачу «Хмурое утро» Александр Гордон, мы там мельком коснулись вопросов творчества, и он, как крайне нетворческую работу, привел в пример валку леса. Мне не пришлось ответить на это замечание, но я в развитие этой темы сказал бы, что работа лесоруба на порядок более творческая, чем работа телеоператоров А. Гордона. Ведь у них изо дня в день рутинная работа: съемки в одной и той же студии, освещение то же, Гордон с собеседником сидят на одном и том же месте, – это все равно, что на конвейере гайки закручивать. А у лесоруба не бывает ничего повторяющегося – ни расположения деревьев, ни местности и ни одного дерева, похожего на другое. Мозги у лесоруба должны все время творчески искать наивыгоднейший прием работы. А у крестьянина, по сравнению с лесорубом, работа в сотни раз более творческая, поскольку валка леса для крестьянина – лишь эпизод его деятельности.


Выше я привел пример из Крестовского о том, как евреи облапошили крестьянина, фактически украв выращенное им зерно. Но разве они для этого применили больше творческих решений, даже в плане облапошивания, чем крестьянин для того, чтобы это зерно вырастить?


Действительно, евреи очень охотно занимаются работой малотворческой. Много ли творческих усилий надо, чтобы сидеть в лавке и подсовывать покупателям тухлую селедку? Издревле умные люди, люди творческие (мудрецы) почитались всеми – и богатыми, и бедными. Напомню, что еще пару веков назад наименее почтенной работой была работа комедиантов – актеров, музыкантов и т. д. Их любили за то, что они развлекали и скрашивали однообразие жизни, но впускать через парадную дверь брезговали – только через кухню! Сейчас нас уверяют, что комедиантство во всех его видах – очень творческая работа. Откуда? В связи с чем это копирование чьей-то жизни (игра) требует ума больше, чем сама жизнь? То же относится и к писателям – в связи с чем описание жизни требует ума больше, чем реальная жизнь? Если актерская игра это творчество, то тогда почему не дают «Оскара» собакам, которые часто исполняют в фильмах свои роли гораздо более блестяще, чем актеры? Почему запоминание нот и каждодневное их воспроизведение является более творческой работой, чем выдача пальто в гардеробе? Да, для работы в гардеробе талант не нужен, тут любой справится, а для игры на скрипке нужен. Но ведь талант – это не творчество, не работа мозгами.


Сколько у нас было этих актеров, музыкантов, комедиантов, чьими именами уже пару сотен лет пресса забивает мозги читателям. А оставили нам эти люди хоть одну умную мысль, совершили они хоть один умный общественный поступок?


Можно сказать, что среди евреев много ученых, а ученый – человек творческий. Это действительно так, но дело в том, что среди ученых очень мало евреев: евреев много среди тех, кто под соусом науки кормится из налогов «этой страны» – всяких там кандидатов наук и бакалавров, докторов и академиков. Заметьте, что до тех пор, пока государства не начали выделять деньги под научные исследования, до тех пор, пока наукой занимались за свой счет и по велению души, ученых среди евреев не было. Но как только финансировать науку стали из бюджета, евреи валом повалили «в науку», и у нас чуть ли не каждый второй доктор наук – это ученый еврей. Ученых евреев много, а что толку для общества?


Но, возвращаясь к теме, «Еврейская газета» где-то права – действительно, евреям в среднем было непросто заняться таким многообразно-творческим делом, как крестьянский труд. Но это ли все определяло? Евреи в среднем далеко не так тупы, как хочет нам это представить «Еврейская газета». Мои оппоненты сами пишут, что отказ евреев от крестьянского труда был не стопроцентным. Десятки тысяч евреев трудились на земле и делали это, как и русский крестьянин, с удовольствием. Если евреи занимаются производительным трудом в промышленности, то и тут они в среднем работают не хуже, чем другие рабочие. Если еврей патриот и не прячется в тылу, тогда он, как правило, хороший солдат (впрочем, армия Израиля это доказывает уже более 50 лет).


То есть, и Солженицын, и «Еврейская газета», взявшись разрешить вопрос, почему евреи не работают на земле, по сути его только запутали. Реально ни один из предъявленных ими ответов на вопрос ответа не дает и является пустым умствованием.


Упреждая юдофобов, спрошу – может, евреи ненавидят ручной труд? А каким трудом является игра на скрипке или рояле? Или труд хирурга? Возможно, они не любят физически тяжелую и изнуряющую работу? А какой народ такую работу любит? Для того голова и нужна человеку, для того и нужно творчество, чтобы эту работу облегчить.

Вопрос об отвращении евреев к производительному труду остается, и на него интересно найти ответ. Но попутно обращу внимание еще на два его аспекта.

 

 

НЕУЖЕЛИ ЕВРЕИ ТАК ГЛУПЫ?

 

По моим наблюдениям, евреи гораздо менее алчные и жадные, чем им это принято приписывать, но все же материальный уровень жизни ими ценится никак не меньше, чем у остальных народов.


Русские цари, переселяя евреев на земли в Херсонской губернии, хотели сделать достаток евреев большим. У меня нет примера уровня жизни крестьянина Херсонской губернии второй половины XIX в., но есть пример достатка русского крестьянина в Заволжских степях, описанный в воспоминаниях В. Шарапова (датируется началом прошлого века).


«Место моего рождения – село Куриловка Новоузенского района Саратовской области (тогда еще губернии). Это левобережное Заволжье, места степные, с континентальным климатом.

…Осваивались эти заволжские степи русскими, украинцами и другими народами России постепенно, а началось это еще до походов Ермака. Большинство переселенцев были беглые крепостные. Эти свободолюбивые, не побоявшиеся уйти из родных деревень люди преобразовали своим трудолюбием дикие, необжитые пространства.

…Дом, который строил мой дед, был двухэтажным. На первом этаже размещалась большая кухня с русской печью и малым погребом, а также столовая с огромным столом и мощнейшими скамьями вдоль него. В переднем углу – образа с постоянно зажженной лампадой. Пол был застелен кошмой из верблюжьей шерсти, на ней можно было резвиться вместе с кошкой.

Второй этаж состоял из зала для приема гостей по праздникам, а также трех небольших спальных комнат.

Подниматься на второй этаж в обуви запрещалось, пол был покрыт масляной краской и застелен самодельными дорожками. В гостиной был небольшой иконостас и масса комнатных растений.

В летнее время на второй этаж подняться можно было прямо со двора, минуя кухню: на балкон, а оттуда в гостиную.

Напротив дома, на дворе, находилась летняя кухня для приготовления пищи (печь летом топилась раз в две недели, исключительно для выпечки хлеба).

Кроме кухни во дворе находился амбар, в нем не только хранилось зерно, но также висели с ноября по март туши забитых осенью баранов, свиней и коров (в то время зимних оттепелей не было). Под навесом  складывались кизы, или кизяки – главное местное топливо из навоза и соломы, тщательно промешанных и просушенных в знойное летнее время.

Вот, пожалуй, и все обустройство переднего, „чистого“ двора, имевшего, конечно, ворота и калитку для выхода на улицу.

В задней части первого двора находились ворота, ведущие на второй двор. Там стоял большой сарай с основным погребом, заполняемым весной привозимыми с речки льдинами. В самом сарае хранились упряжь, телеги, сани, бороны, плуги, сеялки и прочий нехитрый крестьянский инвентарь. В центре этого второго двора был чистый колодец с журавлем для питьевой воды, а возле него помещение для кур, уток, гусей, индюшек и даже цесарок (павлинов, правда, не было. – Ю.М.). Далее следовал третий, скотный двор с конюшней для лошадей и верблюдов, овчарней и свинарником. На этом дворе располагался второй колодец, к которому примыкала колода для водопоя скота, а также скирды сена и сарай для хранений овса. И, наконец, после третьего двора, ближе к речке, располагалась баня.

Подобная планировка была у каждого куриловского дома
».


А вот описание быта белорусского еврея той же эпохи, сделанное Крестовским попутно. Причем это далеко не бедный в своей среде еврей, поскольку он владел корчмой и правом торговли водкой на очень бойком месте.


«Вот и корчма перед нами – низенькая, маленькая, грязненькая, с черной соломенной кровлей, на которой разросся порыжелый мох, и торчат засохшие стебельки бурьяна. Из низенькой закопченной трубы дым валит. Длинный журавель скрипит над криницей, из которой батрачка тянет бадью. Две лохматые собаки, тощие и злые, бросаются на лошадей и на Шарика, который, в виду столь грозного неприятеля, поджав хвостик, старается поскорее затесаться в середину между людьми и конями.

– Эскадрон, стой!… Послать взводных вахмистров с котелками!

…В маленькой, низенькой корчемке топилась печь, и дым ел глаза: ветром выбивало из трубы. Замурзанные жиденята в одних рубашонках ерзали голым телом по холодному, сырому, грязному земляному полу; две еврейки в каких-то смоклых лохмотьях с ухватами возились у печки, готовя щуку и кугель к наступающему шабашу
».


А в это время миллионы евреев жили в десятки раз хуже вышеописанной семьи. Вопрос: почему они не хотели жить в просторном двухэтажном доме, иметь десятки голов скота и несчитано – птицы? Почему предпочитали нищую, убогую жизнь? На этот вопрос не ответишь солженицынскими глупостями про «родную землю» и баснями про отвыкание от работы.


Еще момент. Иудейство, христианство и мусульманство базой имеют один и тот же источник – Ветхий завет. И согласно ему, Бог, изгоняя Адама и Еву из рая, обязал всех людей добывать хлеб свой в поте лица своего. Отказываясь непосредственно «добывать хлеб свой», евреи превращаются прямо-таки в антибожью секту. У евреев должны быть веские основания не поступать так, как постановил Бог.

 

 

КАКОВ ПОП…


 

Прежде чем изложить свою версию, хотел бы напомнить читателям два момента. У меня была дискуссия с раввином, в ходе которой я, к примеру, выяснил, что для еврея религия и его вера – это не то, что написано в священных книгах, а то, что ему втолковывают раввины. Этот момент следует оценить, поскольку такого, пожалуй, нет ни в одной религии мира. Раввины как бы непрерывно подправляют иудейскую веру. Наверное, это удобно и для верующих, но, безусловно, это очень удобно для раввинов.


Второй момент: раввинов позорит и лишает сана производительный труд. Это очень интересный момент, и для меня нет сомнений, что это изобретение самих раввинов, благо их религия очень гибкая.


Смотрите, что получается. В старом еврейском обществе наиболее уважаемыми людьми в кагале были раввины, а каков поп, таков и приход. Быть уважаемым означало быть, как раввин (раввин – дословно «учитель»). Иными словами, устраиваться в жизни, как раввин. Годился и по сей день годится любой труд: ростовщика и проститутки, вора и спекулянта, ученого и завскладом, врача и библиотекаря, – но только не производительный. Никто не запрещал еврею быть крестьянином или ремесленником, но тогда еврей в кагале попадал в касту глупых, а потому презираемых. Он был тем, у кого не было ума устроиться, «как раввин» (именно раввины закрепили это состояние еврейства: «нет более презренного занятия, как земледелие» (ХХIV, Иебамот, 63а), зато «единственное же занятие, достойное еврея, кроме изучения талмуда – это торговля» (Иебамот, 63а) – прим.ред.).


Человек может многое вынести, даже всеобщую ненависть, но не переносит презрения. Всеобщее презрение часто ведет к самоубийству, как ни сдерживает человека инстинкт самосохранения. Думаю, именно поэтому евреи предпочитали иметь живот, приросший к позвоночнику, но не опускаться в глазах своих сородичей до крестьянского труда.


Был выход: плюнуть на сородичей. Но тогда ситуация складывалась еще хуже. Евреи тебя презирали как отщепенца, а коренные жители – как жида. Если бы все евреи стали заниматься производительным трудом… А то ведь они своим паразитизмом продолжают мозолить глаза коренному населению. И коренные не могут забыть, что ты – один из них.


Как ни странно, в царской России было легче. Еврей мог принять православие, и тогда если не о нем, то уж о его потомках забывали, каких они кровей. Смена веры была Рубиконом, присягой на отказ от жидовства. В СССР с его победой атеизма еврей лишился возможности официально объявить, что он не жид. И никакой интернационализм тут не помогал. Для своего кагала еврей-трудяга был отщепенцем, у которого не хватило ума «устроиться», а остальным нациям «устроившиеся» жиды не давали забыть, кто он.


Вот сценка из жизни. У нас в цехе работал токарем еврей-пьяница. Кстати, токарем он был прекрасным. Как-то опоздал на работу – провел ночь в вытрезвителе. Обеденный перерыв, работяги за разметочной плитой играют в домино, чувствуется, что ему сочувствуют – ведь пьянице еще предстоят разборки в профкоме, снятие 13-ой зарплаты и т. д. Наконец кого-то прорывает: «Ты, Боря, какой-то жид неудачный. Все жиды завскладами да начальниками работают, а ты, мало того, что ты работяга, так еще и забулдыга! Ты что, не мог с нами выпить? Мы бы тебя домой отвели. Пьешь с кем попало…», – и т. д. и т. п. То есть, коренные такого еврея, безусловно, считают своим, но забыть об остальных не могут: не слепые и видят, что в городе, в котором каждый пятый – еврей, в цехе на 100 человек рабочих только два еврея. А раз забыть не могут, автоматически прорвется: «жид неудачный».


Вообще-то перед евреем, занимающимся производительным трудом, не грех и шляпу снять. Ему надо иметь ой, сколько мужества, чтобы противостоять презрению тех и невольным оскорблениям этих.


Подведем итоги. Судя по всему, ситуация в еврействе развивалась в такой последовательности.


Сначала раввины, пользуясь тем, что все законы в их руках, оговорили себе привилегию – право не работать и жить на шее у кагала. Но оговорили, как им казалось, «умным» образом – сделали труд для себя позором. Полагали, видимо, что сию данность все примут и относиться это будет только к раввинам, но фактически подобное положение вещей привело к тому, что производительный труд стал позором для любого еврея.


Эра всеобщего атеизма, падение авторитета раввинов не изменили положения, поскольку к этому времени умами всего мира владела еврейская пресса, которая компостировала мозги самим евреям: они, дескать, очень умный народ, таких умных грех использовать на полях и в цехах. Разве уж только какой дурак родится…


Вот причина, по которой евреи не могли, да по уму и до сих пор не могут, создать своего государства. Оно немыслимо без людей производительного труда, и догадайся арабы замириться с Израилем, устрани они угрозу ему, а вместе с ней и помощь евреев всего мира,- Израилю наступит конец. Те немногие евреи-трудяги, которых накопил Израиль, огромное количество жидов, сбежавшихся туда, содержать не смогут. Израиль рухнет. На мой взгляд, в этом причина многих, если не всех еврейских бед. Это действительно уникальный народ, поскольку в мире больше нет народа, в котором труд считался бы позором.

http://communitarian.ru/publikacii/filosofiya_antropologii/trud_kak_pozor_chast_2_28032013/

Оффлайн Админ

  • Активист Движения "17 марта"
  • **
  • Сообщений: 9556
Юрий Мухин
« Ответ #3 : 06/06/13 , 11:41:29 »

РУССКАЯ АРТЕЛЬ: ПОЗНАТЬ СЕБЯ. Часть 1 

Опубликовано:      Источник: http://ymuhin.ru/node/923/russkaya-artelx-poznatx-sebya-chastx-1
 
 Написал большую работу, не имеющую сиюминутного значения, и хочу обсудить ее на сайте. Из-за размера буду давать ее частями, возможно, перемежая другими, более оперативными материалами. Данная работа об организации трудовых коллективов, состоящих из русских людей, о трудностях этого дела, о путях разрешения этих трудностей. Честно говоря, я не уверен, что все свойства русских работников, которые ниже будут рассмотрены, не присущи и иным народам, но, с другой стороны, а какое нам до остальных народов дело? Нам бы с собою разобраться. Проводя коллективизацию сельского хозяйства, большевики создавали из русских крестьян трудовые коллективы, при этом, большевики были уверены, что создают точное, ну, почти точное подобие русской артели, почему и называли колхозы артелями и даже первые типовые уставы колхозов назывались уставами артели. Веками русские люди работали в артелях и, казалось бы, какие могут быть трудности с организацией артелей? Но коллективизация – создание трудовых коллективов из русских людей по проектам большевиков - вызвала огромные проблемы, закончившиеся голодом на Украине и в областях казачьих войск – на Дону и Кубани. У этого голода есть свои причины, не связанные с коллективизацией, однако, возникла мысль проверить, а не внесла ли непродуманная коллективизация и свою лепту? 
Куда подевалась солома?

Идею этой проверки подсказал пересланный мне архивный документ, о котором появились сомнения в его подлинности:   «Докладная записка заместителя наркома земледелия СССР А.В.Гриневича наркому земледелия СССР Я.А. Яковлеву о хозяйственном положении Зиновьевского района УССР. 25 апреля 1932 г Не ранее 25 апреля 1932 г.1

Совершенно секретно
Ознакомившись на месте с ходом весеннего сева в Зиновьевском р. УССР, считаю обязанностью члена партии сообщить Вам о том общем хозяйственном положении, в котором сейчас находится этот район. Тем более я считаю необходимым это сделать, что в таком же положении, как и Зиновьевский р., находится еще ряд районов Украины, по моим соображениям, не менее 15—20 районов. В ряде других районов Украины положение лучше, но также угрожает серьезными последствиями в отношении сева и проведения уборочной кампании.   Опишу факты. На 1 июля 1931 г., по данным сельхозналога, в районе имелось 18 908 лошадей. По данным переписи, на 1 февраля 1932 г. было 11 934 лошади. По данным сельсоветов, на 25 апреля 1932 г. осталось 9026 лошадей, т.е. менее, чем за год, убыль конского состава превышает 50 %. Мало этого. Из оставшегося конского поголовья не менее 50 % необходимо немедленно снять с работы, т.к. работа на них приведет к немедленной гибели и этой части поголовья ввиду ее крайнего истощения. Мне приходилось видеть самому не одну сотню лошадей, и я убедился, что этот вывод является неизбежным, если мы не хотим потерять оставшееся конское поголовье в районе. Даже и наиболее здоровая группа лошадей с трудом работает в поле, и часто приходится впрягать к паре лошадей еще пару коров. На поле можно видеть при севе постоянно останавливающихся лошадей, едва могущих двигаться.   С началом сева, в связи с вовлечением в работу лошадей, падеж конского состава вновь поднялся, и за время сева в районе пало до 600 лошадей. Таким образом, тягловой силе района нанесен серьезный удар, который отразится в еще большей степени во время уборочной кампании.   

Между тем район располагает огромными сельскохозяйственными возможностями. Озимые, которых засеяно около 100 тыс. га, взошли прекрасно. На сев яровых район, за исключением картофеля, имеет посевной материал, правда, часто не тех культур, которые намечены по плану.   Однако при том разгроме, который произошел в составе тягловой силы района, и при условии, что район не имеет никакой возможности поддержать оставшуюся тягловую силу кормами, т.к. их совершенно нет в районе (нет даже яровой соломы, и лошади кормятся озимой соломой с примесью силоса), истощение конского состава носит характер длительный, благодаря чему даже при нормальном корме трудно его восстановить, т.к. значительная часть лошадей, по-видимому, на почве длительного недокорма имеет заболевание туберкулезом.   

Убыль коров меньше, однако, она имеет место довольно в больших размерах. Из коровьего поголовья со времени переписи на 1 февраля 1932 г. — 11 374, осталось — 8599 голов.
   Район коллективизирован на 98 %. В результате прошлого производственного года колхозники, по данным 70 колхозов, получили хлеба в среднем по 76 кг на едока, и этим они должны питаться круглый год. Естественно, что уже с марта мес. среди значительного количества колхозников наблюдается голодание. Имел место ряд случаев опухания от голода. В настоящее время, по сообщению районных работников и по тем наблюдениям, которые мне пришлось сделать в деревнях, хлеба у колхозников почти нигде нет.   

Район содержит несколько десятков питательных пунктов для детей колхозников. Работающим на полях работникам отпускается в виде государственной помощи 200 г хлеба ежедневно, а трактористам — 400 г. При этом тех фондов, которые имеются в районных организациях для оказания продовольственной помощи только работающим колхозникам, может хватить примерно до 5 мая. После чего в случае неоказания помощи со стороны полевые работы стоят под угрозой срыва, и поздние культуры могут быть не засеяны. Между тем поздние культуры составляют в районе около 2/3 сева. Или же местные организации вынуждены будут расходовать посевной материал на продовольствие.
   

Районные организации, опираясь на рабочие городские организации, ведут огромную работу сейчас в колхозах в связи с севом. Часто почти в каждой колхозной бригаде есть представитель городских организаций. Всего до тысячи людей послано районом в колхозы. Этим в значительной степени объясняется то, что работы к севу все же ведутся более или менее успешно, а также то обстоятельство, что посевной материал не растаскивается в значительном количестве на продовольствие. Однако при отсутствии помощи районные организации не в состоянии будут удержать от этого.
   

В результате описанного мною положения резко снизился хозяйственный интерес колхозника. Вследствие того, что в результате хозяйственного года колхозники исключительно мало получили в качестве вознаграждения за свой труд, среди колхозников появились настроения бесполезности вкладываемого ими труда и настроения, требующие гарантии, что в будущем не повторится то, что в нынешнем году.
   

Такое тяжелое положение района создалось, по моему убеждению, в основном, помимо организационной слабости колхозов, вследствие значительной переоценки мощности района и его ресурсов при подходе к хлебозаготовкам истекшего года. Аллилуйскому поведению руководящего состава в то время местных работников, не знавших истинное положение вещей в деревне и кричавших, что хлеба для выполнения плана хлебозаготовок в деревне достаточно и что все дело — уметь его взять, а также в кулацких настроениях и также в том, что высшие советские и партийные организации также не сумели разглядеть истинное положение района: в то время, когда уже в районе была значительная убыль конского состава, продолжавших нажимать на выполнение хлебозаготовок, считая, что все дело в неумении местных органов взять хлеб.
 

Я считаю особенно важным то обстоятельство, что район доведен до такого состояния при условии, когда урожайность прошлого года хотя и была пониженной, однако было достаточно не только для продовольствия людям и корм скоту, но и для сдачи довольно значительных излишков по хлебозаготовкам, т.к. это обстоятельство особенно влияет на разложение в колхозах. Урожай 1931 г., по данным районных организаций, оценивался так: озимая пшеница с га — 10 ц; рожь с га — 8 ц; яровая пшеница с га — 38 ц; овес с га — 5 ц; гречиха с га — 3 ц; ячмень с га — 8 ц; просо с га — 9 ц; кукуруза с га — 13 ц; подсолнух с га — 10 ц; соя с га — 6 ц.
  В таком же положении, как Зиновьевский р., находится и рядом расположенный Ново-Миргородский р., а также еще несколько районов Одесской обл., ряд районов Киевской обл. и некоторые другие. В связи с этим я считаю необходимым оказание немедленной помощи этим районам Украины отпуском кормов для лошадей, а также продовольствия для помощи колхозникам. Вместе с тем, необходимо учесть, что в особо тяжелое положение сельское хозяйство этих районов попадет ко времени уборочной кампании. Поэтому необходимо немедленно принять меры к усилению тягловой силы этой части Украины путем относительного большего увеличения, чем другим областям, завоза на Украину и, в частности, в эти районы тракторов и грузовиков, а также организованной закупки для них лошадей в других областях. 

Заместитель народного комиссара земледелия Союза ССР А. Гриневич.
Р. S. Тот факт, что район действительно голодает, лучше всего подтверждается исключительными размерами ухода населения из района. С 1 января 1932 г., по данным сельсоветов, ушло из района 28 300 человек (в районе сельского населения около 100 тыс. человек). Ушло 160 трактористов, т.е. весь квалифицированный состав трактористов.2   Примечания: 1 Датируется по содержанию документа 2 Абзац вписан от руки».   

Мне этот документ тоже не сильно нравится, хотя, возможно, он и подлинный. На 38 ц яровой пшеницы с га, я бы не стал обращать внимания, поскольку, не исключено, в данном случае просто упущена запятая между 3 и 8. Это нормально – урожай яровой ниже озимой.   На ненормальность документа должно указывать другое - полное отсутствие в нем сведений о быках (волах). А это тот район, в котором пахали только на них, я еще в 50-х примерно в этом районе возил на тракторную бригаду воду на быках, еще и тогда быки были тягловой силой. Лошади были предназначены для боронования, для перевозки грузов и людей и в помощь быкам при уборке урожая, поскольку и жатки тянули в основном быки.

     

Если же документ подлинный и его текст не сокращен, то это означает только одно – к 1932 году настоящего тягла для этих районов (быков) совершенно не осталось – все были вырезаны, съедены или проданы. Это так хорошо подтверждает мое объяснение голодомора, что даже я не верю в 100% уничтожение быков. Коровы-то остались, значит, каждый год появлялись бычки. Возможно, Гриневич о них написал что-то такое, что фальсификаторам не понравилось, а ничего разумного они придумать не смогли и просто убрали эту часть текста.   

Числа тоже подозрительны. Зиновьевский район Одесской области – это нынешняя Кировоградская область Украины. В те годы она входила под таким названием вместе с нынешней Николаевской областью в состав Одесской области. Никаких особых городов с промышленностью, кроме бывшего Елисаветграда, на тот момент Зиновьевска и будущего Кировограда, в области не было, то есть, население было сельским. Сама Кировоградская область по площади всего на треть меньше Одесской и равна Николаевской области, таким образом, этот Зиновьевский район в то время «весил» 30% тогдашней Одесской области, имевшей в 1932 году население более 3 миллионов человек. Таким образом, на этих плодороднейших черноземах, уже полностью заселенных, должно было жить минимум полмиллиона сельского населения, а не 100 тысяч, как в приписке. Видимо фальсификаторы поленились выяснить, что это за район, и вписали «с потолка» 100 тысяч, чтобы число ушедших выглядело более впечатляющим. При этом фальсификаторы оставили, что эти 100 тысяч (включая женщин и детей) уже засеяли 100 тыс. га только озимых без быков, только на лошадях и небольшом количестве тракторов.   

Разумеется, эти мои сомнения во многом вызваны опытом – вызваны установленным фактом массовых фальсификации советских архивов в огромных масштабах. Тут уж при малейшем подозрении перестаешь верить во все, поступающее из архивов, – «на воду дуешь», хотя в данном случае это подозрение может и не иметь оснований.   

В любом случае мне интересен этот документ из-за факта падежа лошадей и коров. Лошадей в то время не забивали не только потому, что у славянского населения не в обычае их есть, но и потому, что забой лошади был уголовным преступлением. Лошади уж точно пали от отсутствия кормов, о чем в документе и написано, и, кстати, этот падеж отмечен и в других, безусловно, подлинных документах той эпохи.   Вот скажем абзац из письма студентки В. Рохлиной, возможно, «дадцатипятитысячницы» своему другу о положении в колхозе «Краща доля» («Лучшая судьба») Волчанского района УССР, датированное 14 июня 1932 г.:   

«Несколько о делах колхозных. Сев у нас закончился неплохо. Ранние яровые закончили 15 мая, но вот беда, сильная гибель озимой пшеницы. В нашем колхозе на 100 % причина — гесенская муха, нужно сказать, повреждено пшеницы гесенской по району велико. Слишком хищническое отношение к земле. Сеют пшеницу по пшенице, не унавоживают. В этом году с вывозкой навоза очень трудно, ибо сильная убыль скота. В нашем колхозе еще сносно, из 159 лошадей погибло 15 лошадей. В других колхозах положение во много раз хуже. Вчера приехала из колхоза, где из 130 лошадей пропало 30 лошадей, есть и еще хуже. Несмотря на это, надо все силы мобилизовать на вывозку навоза».
   

И в этом сообщении ни слова о быках, как будто их к тому времени уже и в природе не было! Теперь о том, почему этот факт гибели и лошадей примечателен и важен.   Вспомните, как выглядит кликушество о голодоморе? Согласно официальной брехне, голод начался из-за того, что у старательно работающих крестьян проклятые большевики забрали весь выращенный хлеб и крестьяне начали голодать. Хлеб – это зерно, то есть, подчеркну, большевики, якобы, забрали все зерно и только его! Но ведь солома-то осталась! Сено-то большевики не забирали! Кроме того, прямо на полях выращивались корма – та же кукуруза на силос, силос тоже не забирали! Лошади и коровы прекрасно обходятся травой, овес лошадям и ячмень или кукуруза быкам нужны были только в периоды напряженной работы этих животных. Уже солома яровой пшеницы равноценна плохим сортам сена, овсяная солома прекрасный корм, просяная полностью равноценна сену. И даже озимую солому можно подготовить так, что животные охотно будут ее есть. Урожай солом примерно в два раза больше зерна. Почему началась бескормица скота, если даже по голодоморной брехне «забирали» только зерно?? Куда делись посеянные корма и солома?
 
Сколько «забирали»?

И ответ получается один – уже в 1931 году крестьяне не сеяли и не убирали, отсюда и голод. Сначала порезали быков и продали говядину, стало трудно и непроизводительно пахать только на лошадях, а далее просто перестали пахать и сеять. Нынешние умные историки объясняют этот отказ работать «отсутствием стимулов в колхозах», не замечая, что они этим утверждают, что у вступивших в колхозы крестьян внезапно появился стимул сдохнуть от голода. Ведь города хлеб не растили, и если его перестали растить крестьяне, то голод неизбежен. Кстати, и при чем тут колхозы, если на тот момент на Украине было коллективизировано чуть больше половины хозяйств? Более того, единоличники вначале оказались даже в более выгодном положении, поскольку пускали на прокорм зерно, выданное им для посева, а колхозники семенной фонд громили не часто.   

Ну ладно, давайте оценим, сколько большевики «забирали», – сколько требовали продать государству по госценам? Ведь понятно, что забирали не все, а столько, сколько требовалось за взятую у народа землю по закону. (Блеяние Кучмы: «Забрали все, а потом и то, что было спрятано», - это совсем уж для дебилов). Будем ориентироваться на краткую заметку в газете «Социалистическое земледелие», 24.04.1933. http://ihistorian.livejournal.com/196353.html. Статья называется «Цифры убеждают».    «Кто первые кандидаты в зажиточные? О них сегодня толкуют в бригадах. Для всех несомненно, что дед Роман, вырабатывающий 2—2,5 трудодня, продолжая ударную работу, сумеет выработать не менее 400 трудодней. Велики возможности и таких добросовестных колхозников, выполняющих и перевыполняющих нормы, как И. Масич, В. Комар, Я. Стогный я другие.

В переводе на зерно 400 трудодней Романа — это 200 пуд. хлеба.
 
В этом году артель запланировала 10 ц. с га. Цифра реальная, требующая только добросовестной работы. Артель должна, таким образом, собрать 22.617 ц. зерновых (пшеницы, ржи, ячменя, овса, кукурузы). Расчет: на хлебосдачу — 4.551 ц., семссуда — 1.004 ц., семфонд и броня фуража — 4.983 ц., возврат продпомощи — 10 ц., оплата МТС — 149 ц. Всего — 10.700 ц.


 Для распределения остается около 12.000 ц. — на трудодень 7,4 кг. По постановлению НКЗ СССР бригаде, добившейся большей урожайности, прибавляется 20 проц. Значит, лучшие бригады артели получат до 8,8 кг на трудодень.

 Лодырь, вышедший па поле ради котла и работающий «абы как», не съест ли он роботу лучших колхозников, не обесценит ли он трудодень?

 В прошлом году артель собрала вместо 9 ц. с га зерновых 3.2 ц, вместо 150 ц. с га бурака 30.3 ц. Лодыри сделали свое дело. Оттянули сроки сева (сеяли 42 дня), обрабатывали почву из рук вон плохо, допустили, чтобы хлеб пророс, не боролись с расхитителями зерна. Менее килограмма на трудодень — таков итог грустного хозяйствования.

Теперь лучшие колхозники видят в колхозе свое, так как здесь они могут стать «заможными». Вот почему ударники четвертой бригады категорически заявили третьей бригаде, которая выходила сеять в полдень:

 — Вы затягиваете сев. Вы крадете наш урожай. Если завтра вы не подниметесь вместе с нами, мы пришлем своих ударников, они заберут ваше тягло и инвентарь и обработают поле. А лежебоки хай лежат на печи. Посмотрим результаты.
 На рассвете третья бригада была в поле.

 Ударник Парапенко увидел, что опытный севец тов. Кинька сеет с огрехами, небрежно. Он остановил его среди поля н потребовал:
 — Не паскудь урожай!

 Явдоха Чухрай пришла в хату позднее обычного и чуть взволнованная.
 Она рассказала мужу и сыну о доходе: трудодень, — 8 килограмм.
 Муж недоверчиво покачал головой. Приказал сыну:   
 — А ну, подсчитай сам.
 Сын долго сопел над четвертушкой бумаги, потом выпрямился я сказал устало:
 — Так, батько, и выходе...
 … Утром все трое работали в степи.
Л. ЦЕЙТЛИН. «Червоный партизан», Харьковщина».

 (Поскольку и дальше пойдет исчисление веса в пудах, напомню, что пуд это 40 фунтов или, по сегодняшней системе мер, чуть более 16 кг).

При нормальной обработке украинского чернозема и даже при средней погоде, для того времени 10 ц с га уже достаточно скромная урожайность. Продать государству надо было 4.551 ц из 22.617ц, запланированных к сбору - 20% урожая или 2 ц с гектара. Остальное собранноезерно шло семена, корм своему же скоту, небольшая плата МТС. Для распределения колхозникам должно было остаться 53% урожая, при скромной урожайности в 10 ц с га, и все остальное зерно сверх 10 ц, если урожай будет выше. Разве можно при таком раскладе говорить, что большевики «забирали все, а потом и спрятанное»?

 За все, про все, крестьянам требовалось для жизни в среднем 20 пудов зерна на душу в год, те есть, помянутый в статье дед Роман заработал на 10 человек. Но ведь и семья деда Романа работала, и она получала трудодни, а полученный ими избыточный хлеб был предназначен для продажи на базаре. Это что – не стимул?   Давайте оценим, в каких условиях эти же крестьяне работали раньше, при царе. Начну с того, что все голодоморчики даже не упоминают о налогах на советских крестьян, а ведь были и налоги, но были они не значительны, и посему не играли роли в данном случае. Голодоморчики говорят только о госпоставках, то есть, о продаже части урожая (примерно 2 центнеров с выделенных крестьянину полей) не на свободном рынке, а обязательно государству. Было ли это как-то особенно не справедливо?   

Начну с того, что вопрос о земле был разрешен так, как того хотели сами крестьяне России – социалисты-революционеры (большевики не имели к этому отношения), разработав проект Декрета о земле, предварительно собрали десятки тысяч крестьянских наказов. И это по желанию крестьян (выделено мною): «Вся земля: государственная, удельная, кабинетская, монастырская, церковная, посессионная, майоратная, частновладельческая, общественная и крестьянская и т.д., отчуждается безвозмездно, обращается во всенародное достояние и переходит в пользование всех трудящихся на ней». То есть, сельскохозяйственные земли переходят в пользование крестьян, но являются достоянием (собственностью) всего народа, то есть, и жителей городов тоже. И жители городов имели право (разумеется, не бесплатное) на плоды своей собственной земли. Вот этими 2 центнерами с гектара обеспечивалось это право жителей городов – этим зерном защищалось население городов от монопольного взвинчивания цен на хлеб крестьянами. Вот теперь, давайте оценим, сколько зерна изымалось БЕСПЛАТНО у крестьян при царе.   

На 1912 год сельское население составляло 108,9 миллиона душ - это все жившие доходами сельского хозяйства от крестьян до помещиков. Средний доход этих людей на каждую душу был 42 рубля 96 копеек (чисто крестьянского дохода в статистике нет). На это сельское население возлагались прямые налоги - казенные, земские, мирские, страховые и за сделки по купле-продаже земли, а также за жилые дома, шоссейные дороги, мосты и переправы). Косвенные налоги - за водку, табак, сахар, керосин и спички. Сборы - таможенный, пошлины и промысловый в части, касающейся крестьян. Платежи - крестьянскому и иным банкам, арендная плата за землю, принадлежащую царю. Всего налоги, сборы и платежи на одну среднюю душу сельского населения составляли 10 рублей 18 копеек или 23,7%.   

Цена ржи в зерне в Нечерноземной полосе – 114 копеек, пшеницы – 134 копейки за пуд, и по самому дешевому хлебу доход сельского жителя был 37,7 пуда ржи в год, но на самом деле это зерно было и для горожан, и для экспорта. А за вычетом налогов и платежей, средний доход (32 рубля 78 копеек) составлял 28,8 пуда – это все, чем средний сельский житель располагал для еды и продажи. И это, напомню, средний доход крестьян и землевладельцев, а для жизни крестьянской душе требовалось 20 пудов в год. Крестьяне бунтовали против таких царских порядков, и их не трудно понять.   Но как понять, что при их, крестьян, советской власти разгорелась война между крестьянами и их же властью, хотя нужно было всего лишь 20% того, что давала земля, и всего лишь продать государству по мировой цене? Но вернемся к статье о колхозе «Красный партизан». Вообще-то, на мой взгляд, корреспондент очень точно передал нюансы, даже то, что инициатором выхода семьи Чухрай в поле был не муж, а его жена Явдоха (о чем позже). Однако, на мой взгляд, корреспондент и тогда не понял некоторые описанные им моменты, а сегодня, думаю, их вообще мало кто понимает. Вот, к примеру, такой: «Вот почему ударники четвертой бригады категорически заявили третьей бригаде, которая выходила сеять в полдень:   — Вы затягиваете сев. Вы крадете наш урожай. Если завтра вы не подниметесь вместе с нами, мы пришлем своих ударников, они заберут ваше тягло и инвентарь и обработают поле». Казалось бы – а какое дело этих ударников четвертой бригады до соседней бригады?  Или вот такой момент: Ударник Парапенко увидел, что опытный севец тов. Кинька сеет с огрехами, небрежно. Он остановил его среди поля н потребовал:
— Не паскудь урожай!». Опять таки, а какое дело ударника Парапенко до того, как сеют в соседней бригаде?
 Можно подумать, что эти ударники какие-то особо идейные коммунисты, но это не правильно ни в меньшей мере. К коммунизму и советской власти их реакция не имела ни малейшего отношения.

Давайте представим колхоз в виде четырех колхозников, у которых по гектару земли. Один честный трудяга, а трое «умных». Итак, начало получения урожая это: вывоз навоза (который могут вывозить даже подростки), вспашка (которую плугами на быках могут выполнить и подростки), боронование и сев, - это занимающие время, но очень нетяжелые сельскохозяйственные операции. Вот только сев нужно произвести точно в срок – когда земля уже теплая, но еще влажная (а его в колхозе «Красный партизан», как вы прочли, проводили 42 дня). Один колхозник из нашей четверки все эти операции выполнил в срок и качественно. А остальные трое «умных» - как попало, но все четверо получили, положим, по 100 трудодней.

 Далее наступает самая физически тяжелая операция – уборка урожая, страда. Брокгауз и Ефрон сообщают, что самые гибельные месяцы в России, месяцы, когда смертность населения резко превышала среднегодовую численность, - июль и август. Это месяцы страды, тяжелейшей крестьянской работы, изнуряющей даже при тогдашней механизации. Вот, что сообщает «Настольная книга земледельца»:   «Лобогрейка более сложная, но зато более удобная машина, которая в большом ходу в южных хозяйствах. …Для сбора хлеба служит деревянная платформа с боковым выходом, через который время от времени выбрасывается вторым рабочим хлеб. Работа сбрасывания — одна из самых тяжелых, и вот почему машины эти прозвали «лобогрейками» или «чубогрейками». …Лобогрейки работают на паре, чаще на тройке лошадей или на двух парах волов и убирают до 5 и даже 6 дес. в день. (Косой один работник убирает 0,3 га в день с большим напряжением). …при всех преимуществах лобогрейки, например, ее большой простоте и долговечности, она обладает большими недостатками: прежде всего, работа сбрасывальщика — одна из самых тяжелых, и редкий рабочий выдерживает ее на буйном хлебе больше 2 часов».   Так вот, в нашем примере первый колхозник эту тяжелую работу выполнил – убрал урожай - и получил со своего гектара 16 центнеров - стопудовый урожай (мечта крестьян при царе). А остальные трое не стали париться - не стали убирать. Думаете, что этого не могло быть?   Вот свидетельство свидетеля, абсолютно заинтересованного соврать нам обратное. Генерала Григоренко выгнали из СССР за антисоветскую пропаганду, в США он написал мемуары «В подполье можно встретить только крыс», а поскольку он такой щирый украинец, что и пробы ставить негде, то и подписал их не Петр Григоренко, а Петро. И, тем не менее, этот Петро сообщает не о желании большевиков задушить голодом крестьян, а о забастовке крестьян:   «Скажу о себе. Я мог, я обязан был видеть, сколь страшная опасность нависла над нашим народом. Я своими ушами слышал, как секретарь ЦК КП(б)У Станислав Косиор-коротышка, в прекрасном отутюженном костюме, с бритой, до блеска, большой круглой головой — летом 1930 года инструктировал нас, отъезжающих в качестве уполномоченных ЦК на уборку урожая:  «Мужик перешел к новой тактике. Он отказывается убирать урожай. Он хочет, чтобы погиб хлеб, чтобы можно было костлявой рукой голода задушить советскую власть. Но враг просчитается. Мы его самого заставим узнать, что такое голод. Ваша задача — сорвать кулацкую тактику саботажа уборки урожая. Убрать все до зернышка и собранное немедленно вывозить на хлебосдачу. Степняки не работают, надеясь на спрятанное в ямах зерно прошлых лет уборки. Надо заставить их раскрыть ямы».  Но то, что я увидел, превзошло все мои, самые худшие ожидания. Огромное, более 2000 дворов, степное село на Херсонщине — Архангелка — в горячую уборочную пору было мертво. Работала одна молотарка, в одну смену (8 человек). Остальная рать трудовая — мужчины, женщины, подростки — сидели, лежали, полулежали в «холодку». Я прошелся по селу — из конца в конец — мне стало жутко. Я пытался затевать разговоры. Отвечали медленно, неохотно. И с полным безразличием. Я говорил:  —  Хлеб же в валках лежит, а кое где и стоит. Этот уже осыпался и пропал, а тот, который в валках, сгинет. —  Ну, известно сгинет, — с абсолютным равнодушием отвечали мне.  Я был не в силах пробить эту стену равнодушия. Говоришь людям — у них тоска во взгляде, а в ответ — молчание. Я не верю, чтобы крестьянину была безразлична гибель хлеба. Значит, какая же сила протеста взросла в людях, что они пошли на то, чтобы оставить хлеб в поле. Я абсолютно уверен, что этим протестом никто не управлял. По сути это и не было протестом. Людьми просто овладела полная апатия. Значит, как же противно было народному характеру затеянное партией объединение крестьянских хозяйств».   

Итак, продолжим начатый пример. Первый колхозник получил еще 100 трудодней за уборку урожая, а «умные» – ничего, в итоге весь доход колхоза это 16 центнеров, собранные первым колхозником. Но в итоге средняя урожайность по всем четырем гектарам составила 4 центнера, а общее количество трудодней по колхозу – 500. Трудяга, по результатам своего труда должен был бы получить на трудодень по 8 кг зерна, а получил всего 3,2 кг. А умные паразиты, не давшие в общую копилку ни грамма зерна, получили по 3,2 кг на свой трудодень!   Голодоморчики воют, что большевики устроили им геноцид. Нет, кликуши, это «умные» душили голодом не только свою власть, но и своих односельчан - настоящих трудяг-крестьян.   

Итак, в 1932 году этот колхоз «Красный партизан» получил в среднем (вместо и так скромных 9 ц с га) всего 3,2 ц. Из которых 2 нужно было продать государству, 1,1 ц – оставить на посев. Даже без фуража и корма скоту, что оставалось самим «труженикам»?   Так почему не растили хлеб в 1932 году? В колхозе корреспонденту объяснили – из-за лодырей. Что – вот так просто? Не были эти крестьяне лодырями 12 лет советской власти до 1929 года, не были, а тут вдруг раз и стали? Причем, все сразу?   

Одну причину я назвал уже очень давно – это была забастовка крестьян, эту же причину назвал и Косиор. Но у забастовки есть требование, а что требовали крестьяне? Не проводить коллективизацию? А кто их гнал в колхозы? Ведь и к 1932 году, накануне решающего голода, на Украине было коллективизировано всего чуть более 60% хозяйств, а бастовали уже в 1930-м все – и колхозники, и единоличники.   Во-первых, это была забастовка с требованием поднять до цены базара цену хлеба, продаваемого государству. Напомню, что большевики, чтобы обеспечить покупателями нарождающуюся промышленность, чтобы создать для этой промышленности рынок сбыта, решили дать деньги крестьянству для покупки ими товаров промышленности – из крестьян создать рынок. И давали они эти деньги путем поднятия цен на хлеб примерно в 10 раз выше мировых и тех, что были при царе и до 1929 года. Большевики начали повышать цены в коммерческих магазинах, за ними начали расти и базарные цены. А вот цена на эти 20% урожая, которые надо было продать государству, оставалась мировой. Для чего? Чтобы уберечь жителей городов от роста цен на хлеб в условиях, когда их зарплата еще не растет.   

И крестьяне в ответ отказывались продавать хлеб государству. А когда их силой заставляли сдать госпоставки, они переставали обрабатывать землю. Не обрабатывали, но и не возвращали ее государству. Поступали, как забастовщики на промышленных предприятиях – они ведь тоже не увольняются, но и не работают.   

Раньше я полагал, что это единственная причина голода. А сейчас полагаю, что все было не так просто. Посему вопрос организации колхозов представляет специальный интерес, не потерявший значение и в наши дни.
(продолжение следует)
Ю.И. МУХИН

Оффлайн Админ

  • Активист Движения "17 марта"
  • **
  • Сообщений: 9556
Re: Юрий Мухин
« Ответ #4 : 07/06/13 , 14:51:57 »
РУССКАЯ АРТЕЛЬ: ПОЗНАТЬ СЕБЯ Часть 2


http://s54.radikal.ru/i144/1110/68/3ee0a611fc2c.jpg height=396


 
 
Стимулы работать при царе

 Вновь перечитал «Письма из деревни» А.Н. Энгельгардта и понял, что большевики (возможно и не понимая этого) совершили огромный переворот в психологии русских крестьян, и, одновременно, огромное насилие над их мировоззрением. Настойчивостью в осуществлении коллективизации, большевики задавили бывшие у крестьян установки и взгляды на жизнь, на справедливость, а это было делом необычайной трудности – это был подвиг Геракла. До большевиков ни сами крестьяне, ни энтузиасты извне, на протяжение более полувека не способны были создать русскую сельскохозяйственную артель, хотя и самый глупый крестьянин понимал полезность для себя коллективизации. Русские крестьяне прекрасно понимали, что нужно объединиться, они и были объединены, как никто, – в прочнейшие общины. Но области труда вообще и, особенно, в области сельскохозяйственного производства русские крестьяне не могли объединиться! Мешал укоренившийся у них взгляд на справедливость, мешал комплекс исповедуемых ими ценностей, и мешало отсутствие проектов такой сельскохозяйственной артели, в которых бы сохранились и все их ценности! Сказать, что этот подвиг большевики совершили идеально, нельзя. С одной стороны, крестьяне понимали полезность колхоза, с дугой стороны, большинству из них были отвратны колхозные порядки. И дело не в том, что большевики заставляли их продавать государству 20% урожая - царь и помещики обирали их гораздо больше и наглее. Только помещики бесплатно забирали, как минимум, 50%. Дело было в несправедливости распределения результатов труда между самими колхозниками – в той несправедливости, о которой я уже начал писать, и которую крестьяне понимали и признавали. Давайте об этом.

   Сказать, что при царе сельское хозяйство России было чрезвычайно косным и отсталым, это ничего не сказать. Энгельгардт разъясняет, что эту косность надо понимать так: в России на единицу зерна тратится неоправданно большое количество пудо-футов человеческой работы (сейчас сказали бы – джоулей). И эта косность зиждилась исключительно на негодной организации труда в сельском хозяйстве России – на его крестьянской раздробленности, а помещичьи хозяйства были неэффективны. Союз крестьян (по-иностранному – кооператив) был единственным зримым выходом, но как этот союз организовать??

   «Все дело в союзе, - убеждал Энгельгардт. - Вопрос об артельном хозяйстве я считаю важнейшим вопросом нашего хозяйства. Все наши агрономические рассуждения о фосфоритах, о многопольных системах, об альгаусских скотах и т. п. просто смешны по своей, так сказать, легкости». То есть, все эти агротехники и зоотехники, повышающие урожай и выход продукции животноводства, это чепуха по сравнению с трудностью организации сельскохозяйственной артели из русских людей.

   Между прочим, по соседству с Энгельгардтом работали и немцы, арендовавшие поместья разорившихся и неспособных хозяйствовать помещиков или работавшие управляющими. Это были небогатые выходцы из Германии, но, как правило, имевшие европейское агроэкономическое образование. Они, тоже задумываясь над вопросом выхода сельского хозяйства России из тупика, но считали объединение русских крестьян в кооперативы просто невозможным. Они видели один путь – разрушение общины и введение частной собственности на землю для каждого крестьянина, последующее разорение крестьян, продажа ими своей земли людям с деньгами, а уже эти люди наймут разорившихся и продавших свою землю крестьян в батраки, и таким путем можно поднять производительность труда сельского хозяйства. «Один немец, — писал Энгельгардт, - настоящий немец из Мекленбурга — управитель соседнего имения, говорил мне как-то: «У вас в России совсем хозяйничать нельзя, потому что у вас нет порядка, у вас каждый мужик сам хозяйничает — как же тут хозяйничать барину. Хозяйничать в России будет возможно только тогда, когда крестьяне выкупят земли и поделят их, потому что тогда богатые скупят земли, а бедные будут безземельными батраками. Тогда у вас будет порядок, и можно будет хозяйничать, а до тех пор нет». Но Энгельгардт уже имел этих самых русских батраков и, тем не менее, был с немцами не согласен, считая этот путь не эффективным, однако трудности создания сельхозартели он прекрасно понимал.

   Тут надо немного уточнить, от кого мы получаем информацию. Александр Николаевич Энгельгардт, потомственный помещик, начинал как артиллерийский офицер, стал химиком, причем, практиком, затем за научные заслуги стал доктором химии и профессором кафедры химии Санкт-Петербургского земледельческого института. Впутался в студенческие волнения, отсидел два месяца в крепости, и в 1872 году был сослан в свое имение в Смоленской губернии. Энгельгардт по натуре исследователь, то есть, тот, кто получает удовольствие от собственного открытия нового и неизвестного. Поэтому он не только занялся сельским хозяйством как хозяин, но и вникал в вопросы, почему в его отношениях с работниками все происходит так, а не иначе, – не так, как тебе хочется, не так, как ты себе это представляешь.

   Отдельно надо подчеркнуть, что А.Н. Энгельгардт был выдающимся хозяином – тем, кто может достичь самого высокого дохода при минимуме затрат, - он на порядок увеличил денежный оборот имения с тем же количеством земли. Но Энгельгардт не гнался за личным обогащением – это ему было не интересно (хотя и его личный доход тоже рос). Он не сдирал три шкуры с работников и поэтому одновременно поднял и благосостояние крестьян тех деревень, которые на него работали. Пожалуй, он был лучшим хозяином России, к нему со всех концов приезжали учиться, и, казалось бы, именно его хозяйство должно было быть образцом для остальных хозяйств России, казалось бы, путь помещичьих латифундий, как и учили немцы, – вот выход для России в области сельского хозяйства!

   Но Энгельгардт, критикуя и будущие реформы Столыпина, писал (выделено им): * «Разделение земель на небольшие участки для частного пользования, размещение на этих участках отдельных земледельцев, живущих своими домками и обрабатывающих, каждый отдельно, свой участок, есть бессмыслица в хозяйственном отношении. Только «переведенные с немецкого» агрономы могут защищать подобный способ хозяйствования особняком на отдельных кусочках. Хозяйство может истинно прогрессировать только тогда, когда земля находится в общем пользовании и обрабатывается сообща. Рациональность в агрономии состоит не в том, что у хозяина посеяно здесь немного репки, там немного клеверку, там немножко рапсу, не в том, что корова стоит у него целое лето на привязи и кормится накошенной травой (величайший абсурд в скотоводстве), не в том, что он ходит за плугом в сером полуфрачке и читает по вечерам «Gartenlaube». Нет. Рациональность состоит в том, чтобы, истратив меньшее количество пудо-футов работы, извлечь наибольшее количество силы из солнечного луча на общую пользу. А это возможно только тогда, когда земля находится в общем пользовании и обрабатывается сообща.

  …Описав там же мое хозяйство, я закончил статью следующим образом:

  * «Я достиг в своем хозяйстве, можно сказать, блестящих результатов, но будущее не принадлежит таким хозяйствам, как мое. Будущее принадлежит хозяйствам тех людей, которые будут сами обрабатывать свою землю и вести хозяйство не единично, каждый сам по себе, но сообща». И далее я говорю: «Когда люди, обрабатывающие землю собственным трудом, додумаются, что им выгоднее вести хозяйство сообща, то и земля, и все хозяйство неминуемо перейдут в их руки». И додумаются». 

 Сам Энгельгардт не смог додуматься, как именно объединить русских крестьян, большевики тоже не смогли, но у них была власть – они взяли и объединили. Объединили так дубово, так по-книжному, так по-западному, так по-немецки, что Энгельгардт наверняка не раз в гробу перевернулся. Переворачивался потому, что он все силы приложил, чтобы самому понять и другим объяснить, что это такое «русский народ», что это очень непросто, что это очень сложное и противоречивое образование. И он писал об этих противоречиях в среде русских крестьян, предупреждал о них, но для большевиков (как и для Столыпина) он был не авторитет, как и, скажем, Бакунин. У большевиков был свой свет в окошке – свет Запада. Начиная от Карла Маркса, кончая «научными» достижениями западных экономистов и агрономов.

   Однако прежде, чем рассмотреть противоречия в обществе русских людей, давайте закончим с Энгельгардтом, как хозяином, - за счет чего ему удалось достичь выдающихся результатов своего хозяйствования?

   Надо понять положение в тогдашнем сельском хозяйстве России. Самый гнилой класс России, ее ленивой и тупое быдло – дворянство (исключения только подтверждают правило), давшее основу такому же ленивому своему потомству - интеллигенции, до 1861 года имело практически все земли (кроме царских и казачьих) в своем частном владении. И хозяйствовало просто – крепостные половину недели работали на барском поле, половину на поле, отведенном барином для крепостных. В 1861 году царь освободил крестьян от необходимости работать на барина, но не дал крестьянам земли для работы на себя. Вернее, земля выделялась из барской по норме, однако крестьяне обязаны были ее выкупить в рассрочку. Тем не менее, лишившись дармовой рабочей силы, многие ни на что не способные помещики начали разоряться. А разоряясь, бросили поместья на управляющих из тех же крепостных и поступили на чиновничью и военную службу, став получать от царя гораздо больше, чем давали их разоряющиеся поместья. То есть, этих паразитов теперь уже и через казну продолжали кормить те же крестьяне, и в еще большей мере.

   «Передовую» роль помещиков в сельском хозяйстве России Энгельгардт показывает на таком примере. На второй год жизни и работы Энгельгардта в деревне, в Смоленске была устроена сельскохозяйственная выставка достижений Смоленской и соседних губерний, из столицы была привезена куча золотых, серебряных и медных медалей (надо думать, царские чиновники «пилили откаты»). Медали остались практически не розданными – экспонатов на выставку было представлено очень мало и, в основном, с царских хозяйств. А посетитель из трех губерний был один – Энгельгардт. Вернее, двое, поскольку Энгельгардт взял с собой и своего батрака в качестве сельскохозяйственного эксперта и своего советника. Энгельгардт неделю ждал, что приедет еще кто-нибудь из местных помещиков и можно будет посоветоваться на счет помещичьих проблем, – не дождался. Остальным помещикам трех губерний все эти достижения сельского хозяйства были просто неинтересны, им и без достижений сельского хозяйства было хорошо.

   Таким и был этот российский «образованный класс».

   Но вернемся к помещичьим проблемам после освобождения крестьян. Управляющие дворянских поместий (хоть русские, хоть иностранцы), на которых дворяне бросили свои поместья, тоже ведь не имели дармовой рабочей силы, посему поместья все равно стали приходить в запустение – множество помещичьих земель перестало обрабатываться и приходило в запустение – зарастало, к примеру, березняком, как в описываемой Энгельгардтом Смоленской губернии.

   Однако со временем помещики нашли способ как-то существовать. Основывался этот способ на двух положениях.

   Во-первых, на скудной урожайности тех времен, да еще и постоянными годами неурожая, и на том, что в сговоре с помещиками царские чиновники требовали уплаты податей сразу же после уборки хлебов, а купцы в это время сговаривались и давали за хлеб очень низкую цену. Если бы подати можно было платить к Новому году, то крестьяне переработали бы и продали технические культуры – коноплю и лен, или заработали на стороне и заплатили бы подати, не трогая хлеб. Но чиновники их жали заплатить подати в сентябре, в результате крестьяне продавали хлеб, оставаясь без него уже к декабрю. И шли к помещику за хлебом, а тот продавал его, но не за деньги, а под будущую работу у него на полях. Мало этого, крестьянам не было пощады и в урожайный год: 

 «Попробовав «нови» (то есть, дожив до нового урожая, - Ю.М.), народ повеселел, а тут еще урожай, осень превосходная. Но недолго ликовали крестьяне. К Покрову стали требовать недоимки, разные повинности, — а все газеты виноваты: прокричали, что урожай, — да так налегли, как никогда. Прежде, бывало, ждали до Андриана, когда пеньки продадут, а теперь с Покрова налегли. Обыкновенно осенью, продав по времени конопельку, семячко, лишнюю скотинку, крестьяне расплачиваются с частными долгами, а нынче все должники просят продолжать до пенек (до конца обработки конопли и получения пеньки на продажу, - Ю.М.), да мало того, ежедневно то тот, то другой приходят просить в долг, — в заклад коноплю, рожь ставят или берут задатки под будущие работы, — волость сильно налегает. Чтобы расплатиться теперь с повинностями, нужно тотчас же продать скот, коноплю, а цен нет. Мужик и обождал бы, пока цены подымутся, — нельзя, деньги требуют, из волости нажимают, описью имущества грозят, в работу недоимщиков ставить обещают. Скупщики, зная это, попридержались, понизили цены, перестали ездить по деревням; вези к нему на дом, на постоялый двор, где он будет принимать на свою меру, отдавай, за что даст, а тут у него водочка... да и как тут не выпить! Плохо. И урожай, а все-таки поправиться бедняку вряд ли. Работа тоже подешевела, особенно сдельная, например пилка дров, потому что нечем платить — заставляйся в работу. На скот никакой цены нет, за говядину полтора рубля за пуд не дают. Весною бились, бились, чтобы как-нибудь прокормить скотину, а теперь за нее менее дают, чем сколько ее стоило прокормить прошедшей весной. Плохо. Неурожай — плохо. Урожай — тоже плохо...».

   Во-вторых. Те помещики, у которых были плохие земли, при крепостном праве давали в пользование своим крестьянам земли побольше, в результате при освобождении у многих общин оказалось земли больше нормы. Куски этих земель сверх нормы отрезали от крестьянских полей в пользу помещиков, и эти куски колом стали в горле у крестьян. Дело в том, что вообще имея очень мало земли, крестьянам трудно было выделить землю для того, чтобы пасти скот и лошадей, и обязательным пастбищем были поля под паром – поля, которые отдыхали в этом году и зарастали травами. А помещик на своем отрезке обязательно сеял что-то в противовес пару – озимые или яровые. Голодный скот, пасясь на скудном пару, и увидев зелень ржи или овса, бросался на них, и происходила потрава помещичьего поля. Крестьянский скот отгонялся к помещику, и тот требовал штраф за него. Таким нехитрым способом помещик этими совершенно ненужными ему отрезками земли не давал крестьянам жить, в результате крестьяне вынуждены были эти отрезки у него арендовать и тоже под отработку полей помещика. Энгельгардт пишет: «При наделении крестьян лишняя против положений земля была отрезана, и этот отрезок, существенно необходимый крестьянам, поступив в чужое владение, стеснил крестьян уже по одному своему положению, так как он обыкновенно охватывает их землю узкой полосой и прилегает ко всем трем полям, а потому, куда скотина ни выскочит, непременно попадет на принадлежащую пану землю. …значение отрезков все понимают, и каждый покупатель имения, каждый арендатор, даже не умеющий по-русски говорить немец, прежде всего смотрит, есть ли отрезки, как они расположены и насколько затесняют крестьян. У нас повсеместно за отрезки крестьяне обрабатывают помещикам землю — именно работают круги, то есть на своих лошадях, со своими орудиями, производят, как при крепостном праве, полную обработку во всех трех полях. Оцениваются эти отрезки — часто, в сущности, просто ничего не стоящие — не по качеству земли, не по производительности их, а лишь по тому, насколько они необходимы крестьянам, насколько они их затесняют, насколько возможно выжать с крестьян за эти отрезки». Со временем и деревенские кулаки поняли, что выгоднее деньги давать не в долг под проценты, а арендовать у помещика землю и за долги заставлять крестьян ее обрабатывать.

   Вот как это выглядело в деньгах на 80-е годы 19-го века.

   Зимой оголодавший крестьянин покупал у помещика хлеб и за его количество на сумму в 25 рублей обязан был отработать помещику «круг», а за 28 рублей – отработать круг и скосить десятину луга. Круг - это на своих лошадях и своим инвентарем вспахать десятину пара и вывести на него навоз, вспахать и посеять десятину озими, вспахать и засеять десятину ярового, затем все это убрать, обмолотить и ссыпать в амбар помещику. При очень посредственном урожае озимая рожь давала 30-100 пудов с десятины, при очень хороших условиях – до 200 пудов, яровая пшеница при посредственных условиях давала 50-80 пудов с десятины, при очень хороших условиях – до 150 пудов. То есть, с двух десятин, даже при очень плохих условиях, нельзя было получить менее 100 пудов, а при очень хороших условиях получалось до 300 пудов, причем, чем выше урожай, тем тяжелее уборка и обмолот. А хлеб стоил в те годы 1 рубль за пуд. То есть, помещик, давая «свободному» крестьянину в голодную зиму 25 пудов ржи, через год получал от него минимум 100 пудов на 100 рублей. 300% прибыли в год и сегодня не каждый банк сумеет взять! Кликушам голодомора как раз кстати порадоваться счастливой доле свободных от геноцида большевиков царских крестьян.

   Для информации, в России в это время официально существовал максимум кредитного процента – 6% годовых, к концу века он был поднят до 12% годовых. Все более высокие проценты считались ростовщичеством и карались тюрьмой. Теоретически. Поскольку сельские ростовщики брали и 60%, да только этих ростовщиков было мало и они не могли составить конкуренцию помещикам, арендаторам и кулакам, которые за заем хлебом брали более 300% годовых, и это не считалось ростовщичеством!

   При этом весь помещичий класс и нарождающиеся кулаки были кровно заинтересованы, чтобы крестьяне были как можно беднее, и как можно более голодными. Если крестьянин на своем хлебе мог бы дотягивать до нови – до нового урожая, - помещичьи и кулацкие земли некому было бы обрабатывать.

   Но вот эта отработка «кругов» помещику и кулаку за долги имела еще крайне пакостное свойство. Ведь самым тяжелым периодом крестьянских работ была жатва – страда. (Не даром это слово одного корня со «страдать»). Вот такой пример. Энгельгардт подробно описывает работу грабарей – крестьян одной из соседних деревень, специализировавшихся на земляных работах в свободное от сельхозработ время. У этих землекопов было два периода работы в сезон – от сева до косьбы сена и начала жатвы, и после жатвы. Так вот, до жатвы они работали вполсилы – берегли силы для жатвы. Могли вырабатывать по рублю в день, а работали на 75 копеек, и никакие посулы не могли заставить их работать больше. Зато после жатвы, когда впереди был относительно свободный зимний период, они без всяких понуканий упирались и вырабатывали на рубль двадцать в день. Это пример того, что даже такая тонкость, насколько ты устаешь от работы, имела значение для такого важного периода, как страда.

   И именно в эту страду крестьяне обязаны были отрабатывать чужие поля за долги, а хлеб на своей ниве осыпался.

   У Энгельгардта в книге приведен такой разговор, поясняющий специфику долгов крестьян помещику.

   «Повторяю, положение было ужасное. Крестьяне, кто победнее, продали и заложили все, что можно, — и будущий хлеб, и будущий труд. Процент за взятые взаймы деньги платили громадный, по 30 копеек с рубля и более за 6 месяцев. Мужик прежде всего старается занять, хотя бы за большой процент, лишь бы перевернуться, и уже тогда только, когда негде занять, набирает работы. В апреле ко мне пришел раз довольно зажиточный мужик, у которого не хватило хлеба, с просьбой дать ему взаймы денег на два куля ржи.

  * — Дай ты мне, А. Н., пятнадцать рублей денег взаймы до Покрова;* я тебе деньги в срок представлю, как семя продам, а за процент десятину лугу уберу. * — Не могу. А если хочешь, возьмись убрать три десятины лугу: по 5 рублей за десятину дам. Деньги все вперед. * — Нельзя, А. Н. * — Да ведь хорошую цену даю, по 5 рублей за десятину; сам знаешь, какой луг: если 100 пудов накосишь, так и слава Богу. * — Цена хороша, да мне-то невыгодно. Возьму я три десятины лугу убирать, значит, свой покос упустить должен, — хозяйству расстройство. Мне бы теперь только на переворотку денег, потом, Бог даст, конопельку к Покрову продам, тогда вот я тебе десятину уберу с удовольствием.

  * Действительно, крестьянину очень часто гораздо выгоднее занять денег и дать большой процент, в особенности работою, чем обязаться отрабатывать взятые деньги, хотя бы даже по высокой цене за работу. При известных условиях мужик не может взять у вас работу, хотя бы вы ему давали непомерно высокую цену, положим два рубля в день, потому что, взяв вашу работу, он должен упустить свое хозяйство, расстроить свой двор, каков бы он ни был; понятно, мужик держится и руками, и зубами. Когда мужику нужны деньги, он дает громадный процент, лишь бы только переворотиться, а там — Бог хлебушки народит: пенёчка будет. Если мужик вынужден брать деньга под большие проценты, это еще не вовсе худо; а вот когда плохо, — если мужик наберет работ не под силу. В нынешнем году было множество и таких, которые готовы были взять какую угодно работу, только бы деньги вперед. Хлеба нет, корму нет, самому есть нечего, скот кормить нечем, в долг никто не дает — вот мужик и мечется из стороны в сторону: у одного берется обработать круг, у другого десятину льна, у третьего убрать луг, лишь бы денег вперед получить, хлебушки купить, «душу спасти». Положение мужика, который зимой, «спасая душу», набрал множество работы, летом самое тяжелое: его рвут во все стороны — туда ступай сеять, туда косить, — конца работы нет, а своя нива стоит неубранная».

 
(продолжение следует)

 
Ю.И. МУХИН

Оффлайн MALIK54

  • Активист Движения "17 марта"
  • **
  • Сообщений: 15139
Re: Юрий Мухин
« Ответ #5 : 07/06/13 , 19:16:17 »
остаётся только удивляться доброте  и незлопамятности русского крестьянина:ведь могли бы всё дворянство под корень вырезать после революции.

Меч Правосудия

  • Гость
Re: Юрий Мухин
« Ответ #6 : 13/06/13 , 11:51:55 »
Мухин Юрий
 
    На всплытие! (оптимистические размышления)

http://communitarian.ru/upload/resize_cache/iblock/95c/298_221_1/95c93e626c15e48250cb92c08cde02c0.jpg height=221

Выступая на торжественной церемонии, посвященной 40-летию начала борьбы проживавших на территории СССР евреев за право выезда в Израиль, премьер-министр этой страны Эхуд Ольмерт заявил, что победа, одержанная ими в этой борьбе, стала одной из причин распада Советского Союза

Один товарищ рассказал мне о своем разговоре с полковником ФСБ, который в дискуссии чванливо заявил, что коммунизм уже пройденный этап. На это мой товарищ заткнул его очень точно и образно, но этот ответ я приведу в конце статьи, а сейчас сам порассуждаю на тему коммунизма и что за этап на пути к нему мы проходим.

Не буду объяснять, почему у человечества нет иного будущего, кроме коммунизма, и почему без коммунизма у человечества вообще нет будущего, - умным и так это понятно, а остальным все равно не объяснишь. Если я правильно помню, то с первой своей книги «Путешествие…» я уже писал, что с материальной стороны для коммунизма в СССР уже все было готово, его можно было бы объявить и в 70-х, но не было главного – достаточного количества (некой критической массы) людей, которые могли бы жить в коммунизме. Для марксистов путь к коммунизму - это развитие техники и технологии, для меня – это развитие людей. Поэтому я вполне могу представить этот путь в виде потока развития человеческого совершенства, а поток легко смоделировать потоком жидкости.

Представим себе бассейн А, в котором жидкость – это люди некоего социализма, а из этого бассейна насос закачивает эту жидкость в бассейн Б, уже и являющийся собственно коммунизмом. (При перекачивании достаточного количества жидкости в бассейн Б и должен был наступить коммунизм). Однако природа на выходе из бассейна А поставила фильтр тонкой очистки и не предусмотрела какого-либо способа его очистки от забивания, вернее, поручила людям самим придумать, как этот фильтр очищать. А поскольку все в СССР были заняты проблемами экономики, то об очистке фильтра человеческого совершенства, никто и не думал, поскольку товарищ Карл Маркс четко указал, что никакого фильтра нет, и ничего очищать не надо – развитие производительных сил само все очистит – само сделает людей совершенными.

Нет, разумеется, мы все видели, что водичка в бассейне А какая-то мутная, но частички мути были дисперсными, находились в воде в виде взвеси, и что это такое, кто это такие, понять было невозможно (особенно, если и не стремиться это сделать). Правда, Запад понемногу зачерпывал эту водичку, рассматривал ее в микроскоп, многое понял, но с нами не делился, да и не очень мы стремились это узнать.
Короче, фильтр забился напрочь налипшей на него грязью, поступление в насос чистой воды прекратилось, насос пошел вразнос, крыльчатка вылетела и поток из бассейна Б противотоком ударил в фильтр – вода пошла обратно в бассейн А: история пошла вспять, да так бурно, что мы вместо коммунизма оказались даже не в социализме, а в каком-то пещерном капитализме.

Но, ударив противотоком по фильтру с обратной стороны, вода сорвала с него налипшую грязь и эта грязь клочьями всплыла, и теперь стало видно невооруженным глазом, кто это. Мы увидели… и изумились!

Были у нас в СССР некие особо высококачественные люди, занимавшие высокие посты в КПСС, а теперь вдруг выяснилось, что в своей массе это и была та самая грязь, не давшая человеческому совершенству попасть в бассейн коммунизма!

Были у нас некие люди особой чистоты, с холодным умом и горячим сердцем, клявшиеся защитить государственную безопасность СССР, а теперь вдруг выяснилось, что в своей массе это и была та самая грязь!

Были у нас особо умные люди – философы и экономисты, доктора наук и академики, - своим интеллектом прокладывающие дорогу к коммунизму, а теперь вдруг выяснилось, что в своей массе это и была та самая грязь!

Были у нас погононосители всех рангов, клявшиеся выступить на защиту Отечества в первую же минуту опасности для него, а теперь вдруг выяснилось, что кроме кучки майоров и полковников, бессильных своим одиночеством, в своей массе это и была та самая грязь!

А это что за пятно плавает, распространяя вонь на всю округу? Ба, да это же любимцы КПСС – наша творческая интеллигенция!
А это что за жирное пятно? Ба, да это же славный рабочий класс, наши особо высокооплачиваемые шахтеры! Не одни мы это увидели, и исследователи Запада, порою, сообщают нам результаты своих наблюдений. Так, например, в Израиле узнали своих, и 6 декабря 2007 года корреспондент РИА «Новые регионы» передал из Тель-Авива сообщение под заголовком «Премьер Израиля поблагодарил советских евреев за развал СССР», в котором, в частности говорится:«Выступая в среду вечером на торжественной церемонии, посвященной 40-летию начала борьбы проживавших на территории СССР евреев за право выезда в Израиль, премьер-министр этой страны Эхуд Ольмерт заявил, что победа, одержанная ими в этой борьбе, стала одной из причин распада Советского Союза». А экс-министр Натан Щеранский заявил: «…победа, одержанная советскими евреями в борьбе за право на выезд, существенно подтолкнула Советский Союз к распаду и тем самым изменила мировой порядок».

Короче, раньше была какая-то подозрительная муть, теперь же, на поверхности человеческого совершенства ясно видна вся таблица Менделеева, прошу прощения, вся теория Маркса. Как на ладони!Отсюда не трудно и понять, что ответил мой товарищ полковнику ФСБ: «С коммунизмом ничего не случилось. Все, что происходит, нужно было именно коммунизму, поскольку сегодня, на пути к нему все г***о отделилось от народа, всплыло и теперь видно, кто это!»

Меч Правосудия

  • Гость
Re: Юрий Мухин
« Ответ #7 : 13/06/13 , 11:59:13 »
РУССКАЯ АРТЕЛЬ: ПОЗНАТЬ СЕБЯ. Часть 3


http://zenanews.ru/i/full1314034899.jpg height=350
Выдающийся экономист

  Итак, приехав в ссылку в свое имение, размером более 4 сотен десятин, с большинством полей, заросших березняком, Энгельгардт получил в наследство именно этот способ хозяйствования – мало дающий ему, разоряющий крестьян, но принятый всеми помещиками округи. Разумеется, Энгельгардт начал читать статьи и книги ученых теоретиков сельского хозяйства, как немецких, так и своих «ученых», содержавшихся царем за счет казны. И после этих чтений, даже будучи сам профессором еще совсем недавно, Энгельгардт об ученых-теоретиках сельского хозяйства высказался весьма определенно:   

«Мне часто думается, не эта ли мертвая вялость, которою несет от книг, причиною, почему наши агрономические заведения выпускают так мало людей, идущих в практику? Мне все кажется, что профессор, который никогда сам не хозяйничал, который с первых дней своей научной карьеры засел за книги и много, если видел, как другие хозяйничают на образцовых фермах, который не жил хозяйственными интересами, не волновался, видя находящую в разгар покоса тучу, не страдал, видя, как забило дождем его посев, который не нес материальной и нравственной ответственности за свои хозяйственные распоряжения,


— мне кажется, что такой профессор, хотя бы он прочел все книги, написанные Шварцами и Шмальцами, никогда не будет чувствовать живого интереса к хозяйству, не будет иметь хозяйственных убеждений, смелости, уверенности и непреложности своих мнений, всего того, словом, что делается только «делом». Агроном, который никогда не прилагал своих знаний на деле, будет похож на химика, который изучил химию по книгам, но никогда сам в лаборатории не работал. Занятие агрономией по книгам, подобно тому как занятие химией или анатомией по книгам, есть онанизм для ума. Мне кажется, что такие профессора, сами не интересуясь живо предметом, не имея под собой почвы, не могут возбудить интереса к «делу» и в своих учениках, вследствие чего те, окончив курс в агрономическом заведении, не идут в хозяйство, а, копируя своих профессоров, поступают в чиновники. Недостаток агрономических книг у нас полнейший, хотя книг много. Беда тому, кто начнет хозяйничать при помощи этих книг; недаром сложилось у нас понятие, что кто хозяйничает «по агрономии», тот разоряется».   

Энгельгардта возмущало, к примеру, что эти петербургские умники вещали, что отсталость сельского хозяйства в России определяется высокой стоимостью труда. Как?! Энгельгардт приводит бюджет собственного батрака, у которого с вычетом на еду остается по году всего несколько рублей. Но если этого батрака уволить, то завтра тридцать человек запросятся на его место только потому, что у Энгельгардта батраки не голодали. Это высокая плата?   

Совершенно ничего не делая, дать крестьянину 25 рублей и получить за это через год 100 рублей – это высокая стоимость крестьянского труда?? Энгельгардт кипит возмущением (выделено им): «…в «Земледельческой Газете», 1880 г., стр. 749, читаем: «Одним из очень хороших средств замены, если не сполна, то отчасти, ржаного хлеба служит усиление потребления мясной пищи и именно баранины». «Земледельческая Газета» советует поэтому «в тех местностях Поволжья, где картофель дешев, обратить особенное внимание на баранину». Что значит ученье, как подумаешь! Нет у тебя хлеба — ешь баранину. Мужик-то, дурак, тащит скот на продажу за бесценок, на вырученные деньги покупает ржаную муку, мешает ее с овсяной, с ячной, с мякиной, чтобы только иметь хоть какой-нибудь хлеб, не знает, осел, что «мясная пища, именно баранина, есть хорошее средство замены ржаного хлеба»!

  …Ведь это только нужда, необходимость уплатить подати, купить хлеба продает мясо по таким дешевым ценам, и чем дешевле мясо, тем, значит, более эта нужда. Прошедшей осенью у нас говядина обходилась скупщикам скота по 80 копеек за пуд, знаю даже несколько покупок по 50 копеек пуд. Между тем ржаная мука была от 1 рубля до 1 рубля 10 копеек за пуд. Мужик приводил на рынок корову, продавал ее за бесценок и на вырученные деньги покупал ржаную муку».   

Ну, чем те теоретики отличались от современных академиков экономики?   

Энгельгардт истекает сарказмом: «Великое дело наука, ученье. Агрономы «Земледельческой Газеты» вычислили даже, на основании научных данных, что картофельный хлеб лучше, питательнее ржаного. Мужик считает несчастьем то худолетье, когда нужно прибегать к картофельному хлебу, а ученые агрономы говорят, что такой хлеб даже лучше, «что им не побрезгают даже за богатым столом». Один агроном даже сам ест картофельный хлеб и детей своих им кормит («Земледельческая Газета», 1880 г., стр. 752, статья Малышева). С чем и поздравляем! Советуем попробовать хлеб с конопляной жмакой, льняной мякиной, гнилым деревом (возьмут гнилую колоду, высушат, растолкут и прибавляют в муку), может, тоже вкусен покажется. А как бы поднялся наш кредитный рубль, если бы народ ел гнилое дерево, а рожь можно было бы всю отправлять за границу на продажу!».   

И это пишет человек, который безо всяких кавычек ученый, и далеко не последний в России. Кстати, Энгельгардт показывает и разницу между собой, ученым, и теоретиками: «Но я так поступать не могу. Я практический хозяин. Если я скажу: пашите плугами, и вы будете в состоянии платить работнику не 1/2 копейки за проход версты, а 3 копейки, то мне каждый, ну, хоть мой ближайший сосед, вправе сказать: «докажи это на своем хозяйстве». Наша хозяйственная литература не дает ответа на эти вопросы, потому что, за немногими исключениями, журналы наполняются статьями, написанными людьми, которые никогда хозяйства не вели и практикою не занимались».   Ну, ладно, вернемся к хозяйствованию Энгельгардта. 
Принципы хозяйствования

  Энгельгардт понял, что нужно самому исследовать вопрос, и самому искать решение. Хозяйствовать так, как остальные помещики? Но ведь очевидно, что будешь и сам влачить жалкое состояние, и крестьян держать в еще более жалком состоянии. Нанять батраков, как советуют мудрые немцы? Но столько батраков, чтобы они сумели убрать урожай в страду, не наймешь – они большую часть года будут без дела и разорят тебя. Привлекать крестьян соседних деревень работать все равно придется. Так, что делать?   

Энгельгардт, кстати, не итожит свои приемы хозяйствования, вернее, дает их подробности, не рассматривая их принципы, я же выделю следующие.   

Прежде всего, он понял то, чего (судя по иным источникам) не понимали даже русские купцы – не надо стремиться получить 300% прибыли (три рубля) с одного пуда, надо стремиться получать по 10% (10 копеек), но со 100 пудов. Иными словами, если ты видишь, что заплаченный работнику лишний рубль даст на рубль десять копеек добавочной продукции, то нужно платить работнику лишний рубль без колебаний, чтобы получить эти 10 копеек, но не уменьшать ему зарплату с непременным желанием получить с рубля его зарплаты обязательно три рубля. Или применительно к Энгельгардту – не жалеть на пахаря 3 копейки за версту, если эта «дорогая» верста даст на три с половиной копейки дополнительного урожая.   

Чтобы не сильно грузить крестьян в страду, Энгельгардт начал уменьшать поля под зерновыми, одновременно добиваясь увеличения урожайности с каждой десятины. При уменьшении запашки под зерновые это стало возможным за счет увеличения вывоза навоза (удобрения) на десятину поля. Он начал вводить культуры, которые смещали работу по ним на свободное для крестьян время. Он давал крестьянам вырастить хлеб для себя на их полях, одновременно давая им хорошо заработать у себя в имении в свободное от своих полей время. К примеру, он нанимал их вырубить березняк и раскорчевать запущенное поле. Дрова выбирались, ветки и корни сжигались, дополнительно удобряя уже отдохнувшую за 10 лет землю. Но, главное, это ведь работа не для страды. На этом поле сеялся лен, у которого время обработки отличается от зерновых, кроме этого, его выдергивают зеленым и делают это женщины, то есть, помимо мужчин, женщины начинают приносить в дом серьезные деньги. Далее обработка льна проводится осенью и зимой, и опять женщинами, а десятина льна дает во много раз больше дохода, чем десятина зерновых. На следующий год эта десятина, и так отдохнувшая, глубоко пашется плугом, дается немного навоза и сеется озимая рожь, которая на отдохнувшей земле дает очень высокий урожай. Далее эта десятина засевается клевером и тимофеевкой и несколько лет ее только косят, получая сено, равное овсу. Потом эту десятину снова пускают в залежь, на ней пасется скот и земля отдыхает. Используя такие приемы, Энгельгардт резко увеличивал и увеличивал доход имения, но в свою очередь, за увеличения своего дохода он платил крестьянам, и их доход тоже увеличивался. 

 Существует и сегодня мнение, а тогда оно было непререкаемой истиной, что крестьяне, дескать, глупее горожан. На самом деле, крестьян не интересуют те сферы жизни, в которых горожане умные или умничают, а что касается сообразительности, то Энгельгардт пишет, к примеру:   

«Каждый крестьянский мальчик, каждая девочка умеют считать до из­вестного числа. «Петька умеет считать до 10», «Акулина умеет считать до 30», «Михей до 100 умеет считать». «Умеет считать до 10» — вовсе не значит, что Петька умеет перечесть раз, два, три и т. д. до 10; нет, «умеет считать до 10» — это значит, что он умеет делать все арифметические действия над числами до 10. Несколько мальчишек принесут, например, продавать раков, сотню или полторы. Они знают, сколько им следует получить денег за всех раков и, получив деньги, разделяют их совершенно верно между собою, по количеству раков, пойманных каждым.
* При обучении крестьянских мальчиков арифметике учитель всегда дол­жен это иметь в виду, и ему предстоит только воспользоваться имеющимся материалом и, поняв, как считает мальчик, развить счет далее и показать, что «считать можно до бесконечности». Крестьянские мальчики считают гораздо лучше, чем господские дети. Сообразительность, память, глазомер, слух, обоняние развиты у них неизмеримо выше, чем у наших детей, так что, видя нашего ребенка, особенно городского, среди крестьянских детей, можно подумать, что у него нет ни ушей, ни глаз, ни ног, ни рук».   

И, на мой взгляд, очень важно то, что у Энгельгардта установились с крестьянами нормальные отношения – нет, он не сюсюкал и не призывал их бунту. Он вел себя с ними, как хозяин своего поместья, он сам лично хозяйствовал, а не передал управление каким-то «специалистам-менеджерам». (От себя подтвержу лишний раз - руководить людьми должен сам хозяин, а не его холуи или электронная машинка с «самой современной программой»).   

А вокруг Энгельгардта все было еще хуже, чем при крепостном строе.   

* «И теперь, как при крепостном праве, основа помещичьих хозяйств не изменилась. Конечно, помещичьи хозяйства, в наших местах, по крайней мере, упали, сократились в размерах, но суть, основа, система остается все та же, как и до 1861 года. * Прежде, при крепостном праве, помещичьи поля обрабатывались крестьянами, которые выезжали на эти поля с своими орудиями и лошадьми, точно так же обрабатываются помещичьи поля и теперь теми же крестьянами с их лошадьми и орудиями, с тою только разницею, что работают не крепостные, а еще с зимы задолженные. * Точно так же, как и прежде, и теперь землевладелец не только не рабо­тает сам, не умеет работать, но и не распоряжается даже работой, потому что большею частью ничего по хозяйству не смыслит, хозяйством не интересуется, своего хозяйства не знает. Землевладелец или вовсе не живет в деревне, или если и живет, то занимается своим барским делом, службой или еще чем, пройдется разве по полям — вот и все его хозяйство. (Ну, точно описание любого сегодняшнего министерства или хозяина корпорации – Ю.М.). Какой же он хозяин, когда он ни около скота, ни около земли, ни около работы ничего не понимает, а понимает только то, чему с малолетства учился, — службу. За барином следует другой барин, подбарин, приказчик, который обыкновенно тоже работать не умеет и работы не понимает, около земли и скота понимает немногим больше барина, умеет только мерсикать ножкой и потрафлять барину, служить, подслуживаться. Затем, если имение покрупнее, идет еще целый ряд подбаринов — конторщики, ключники, экономки и прочий мерсикающий ножкой люд, одевающийся в пиджаки и носящий панью и шильоны, — люд ни в хозяйстве, ни в работе ничего не понимающий, работать не умеющий и не желающий, и работу, и мужика презирающий. Наконец, уже идет настоящий хозяин, староста-мужик, без которого хозяйство вовсе не могло бы идти. Староста-мужик умеет работать, работу понимает, знает хозяйство, понимает и около земли, и около скота, но, главное, староста знает, что нужно мужику, знает, когда мужик повычхался, знает, как обойтись с мужиком, как его забротать, как на него надеть хомут, как его ввести в оглобли. Административный штат поместья только ест, пьет, едет и погоняет, а везет, работает мужик, и, чтобы запрячь этого мужика, нужно, чтобы у него не было денег, хлеба, чтобы он был беден, бедствовал».   

Энгельгардт вскользь упоминает, что существует мнение, что крестьяне уважают немцев-арендаторов. Это неправда, поскольку именно немцев они и не любят за желание только обогатиться. (От себя вспомню одного из героев поэмы Некрасова, который «немца Фогеля / Христьяна Христианыча / Живого закопал...»). На самом деле, объясняет Энгельгардт, речь идет о швейцарцах, которые лично знают все работы по хозяйству, умеют их делать, не стремятся только паразитировать на крестьянах и за это ими уважаются. «Чтобы быть хозяином, нужно любить землю, любить хозяйство, любить эту черную, тяжелую работу. То не пахарь, что хорошо пашет, а вот то пахарь, который любуется на свою пашню», - дает определение хозяину Энгельгардт и пишет, что успех хозяйства в первую очередь зависит не от внедрения машин, агротехники или иных достижений науки, а только и исключительно от хозяина.   

В итоге, вокруг имения Энгельгардта десять деревень образовали, как он называет, «Счастливый Уголок», в котором «…крестьяне и нынче будут есть чистый ржаной хлеб, тогда как в других местах уже теперь едят хлеб с ячменем, овсом, картофелем, какой-то бараболей, мякиной, а инде, если нет хлеба, могут есть говядину, потому что там, где нет хлеба, говядина дешевле ржаной муки». 
Мы очень неоднозначны

  Но не о хозяйственных приемах Энгельгардта, имеющих на сегодня только исторический интерес, идет речь. Он наблюдал и пытался понять крестьян, приводя в «Письмах…» примеры в обоснование своих наблюдений и выводов, и вот эти его наблюдения русского народа, очень не исключено, важны и сегодня. Причем, Энгельгардт особенности русского народа не выделяет в отдельный объект исследования, а мы давайте попробуем это сделать. Хотя нельзя и гарантировать, что все замеченные особенности присущи обязательно русским и даже русским вне Смоленской области, и русским нашего времени. Надеюсь, вы понимаете, что когда я использую понятие «русский», то имею в виду некоего усредненного человека, выросшего в русской среде в широком смысле слова, то есть, и малороссийской, и белорусской тоже.   

Существует принципиальная ошибка основной массы теоретиков и писателей – они человека рассматривают, как колокол, издающий только одну ноту, и, услышав один раз эту ноту, эти специалисты уверены, что этот колокол ни на какую иную ноту не способен. На самом деле такой примитивный подход не применим вообще к людям и, тем более, к русскому народу, вынужденному быть чрезвычайно пластичным, чтобы выжить в тех суровейших природно-политических условиях своей истории, в которых и формировалось его мировоззрение. Русский человек это не колокол, это звонница с большим количеством колоколов, издающих самые разные ноты, и если начать дергать за первую попавшуюся веревку, то можешь получить совершенно не те звуки, которые ожидаешь. Кто до «перестройки» сомневался, что ЦК КПСС звонит в самый нужный и громкий колокол? Ан нет, оказалось, что есть и еще колокола, дернув за веревки к которым, можно получить иные, визгливо пронзительные ноты, и эти ноты заглушат все остальные колокола.   

И в период коллективизации большевики именно в такие, ненужные их целям колокола и зазвонили.   

Начнем с принципиальных особенностей русских, и первой возьмем исключительную преданность обществу - миру. Казалось бы, свойство совершенно определенное, напомню, что многосотлетнее понятие русское «пострадать за мир» означало убить плохого барина вместе с его семьей, таким образом освободив от него его крепостных - мир, после этого сдаться властям и уйти на каторгу.

  Энгельгардт также приводит примеры исключительной сплоченности крестьянской общины и преданности их миру. К примеру, он пишет:   

«Несмотря на развитие индивидуализма на ссоры, зависть, являющуюся больше всего от желания всех прировнять, — чуть дело коснулось общего врага: помещика, купца, чиновника, — все стоят как один. Смешон тот, который думает, что в деревне, разделяя, можно властвовать. Помещику, купцу и хозяйничать невозможно, не понимая, что относительно деревни нужно действовать так, чтобы всей деревне, а не какому-нибудь Осипу, было выгодно.
   

…Но не скажу — грех огульно во всех бросать камень, — бывают и «богачи» артельные, союзные, мирские люди, миру радетели. Деревню, где есть такой «богач», ни помещик не затеснит, ни купец, ни кулак-кабатчик какой-нибудь. Такие деревни быстро поправляются, богатеют, и нужно сказать, что соседнему владельцу, если он понимает хозяйское дело, ведет настоящее хозяйство и не слишком барин, такие деревни гораздо сподручнее»
. И приводит пример деятельности такого сельского богача – он покупает у помещика проклятые отрезки земли и присоединяет их общей мирской земле, то есть, покупает не для себя, а для общины.   

Или еще пример. Энгельгардт только приехал в имение, а первой же весной у него прорвало плотину и испортило дорогу. Он еще не знал, что ремонт дорог в России это глупое дело, и попытался нанять соседних крестьян за хорошие деньги отремонтировать плотину и дорогу. Они наотрез отказались, хотя было межсезонье, они были свободны, и Энгельгардт действительно обещал хорошо заплатить. Его староста объяснил, что Энгельгардт не так действует. Деревня соседская, крестьяне хотят видеть Энгельгардта членом своего мира, своего общества, хотят видеть его своим соседом, а не немцем-арендатором, который за все платит деньги и за все взыскивает деньги. Поэтому крестьян для такого вида работ (природная катастрофа, от бога) надо не нанимать на работу, а пригласить помочь (выставив им выпивку и обед), поскольку если случается такое несчастье, то соседи обязаны помогать друг другу, а не зарабатывать на несчастье. Вот крестьяне и стесняются зарабатывать на беде соседа, хотя он и помещик. Энгельгардт пригласил деревню помочь, тут же явилось 25 молодцев с лопатами и подводами и за день все выправили в лучшем виде.   

И имея в виду такие примеры, кажется, что уж в вопросе высшей ценности общества для русского человека мы имеем только один колокол.   

Но нет! Энгельгардт сообщает, что этот, такой преданный миру русский, «если можно, то пустит лошадь на чужой луг или поле, точно так же, как вырубит чужой лес, если можно, увезет чужое сено, если можно, — все равно, помещичье или крестьянское, — точно так же, как и на чужой работе, если можно, не будет ничего делать, будет стараться свалить всю работу на товарища». Выше, Энгельгардт не хочет бросать камень в русских богачей огульно потому, что такие богачи это исключение, а правило другое - как только русский человек получает возможность, то он норовит сесть на голову и всему миру – паразитировать на всем обществе.   

«Выше я старался разъяснить,
- пишет Энгельгардт, - какое значение имеет для земледельца страдное время, с 1-го июля по 1-е сентября, и как для него важно в это время работать на себя, потому что это страдное время готовит на весь год. А тут за отрезки мужик должен работать на пана самое дорогое время. Для многосемейных зажиточных крестьян, у которых во дворах много работников и работниц, много лошадей и исправная снасть, отработать за отрезки кружок или полкружка еще ничего, но для одиночек-бедняков, у которых мало лошадей, обработка кружков — чистое разоренье. «Богач»-то и пользуется с отрезков больше, потому что, имея деньги, он купит весною пару бычков за дешевую цену у своих же однодворцев, нуждающихся в хлебе, пустит их на общую уругу и, когда отгуляются, к осени продаст. Тут каждый отгулявшийся бычок принесет «богачу» по пятерке, мало по трояку — вот у него работа за отрезок и окупилась. Да еще мало того, «богач» обыкновенно только земляную весеннюю работу в кружке производит сам — сам только вспашет, засеет, навоз вывезет, — а на страдную работу, покос, жнитво, он нанимает за себя какого-нибудь безземельного бобыля, бобылку или еще проще, раздав зимой и весною в долг хлеб беднякам, выговаривает за магарыч известное число дней косьбы или жнитва и посылает таких должников жить на господском поле. «Богачи» всегда главные заводчики дела при съеме кружков, они-то всегда и убеждают деревню взять отрезки под работу. Бедняки и уперлись бы — «ну, как-нибудь и без кружков обойдемся, пусть штрахи берет, много ли у нас коней, мы на своей уруге прокормим» — уперлись бы, понажали бы владельца отрезков, заставили бы его сделать уступку, так как отрезки, не возьми их деревня, никакого дохода владельцу не принесут, да что с «богачами» поделаешь? «А вот я сам один возьму отрезки, — скажет богач, — я не пану чета, у меня будете работать, я знаю, что к чему». Да и что могут говорить бедняки против «богача», когда все ему должны, все в нем нуждаются, все не сегодня, так завтра придут к нему кланяться: хлеба нет, соли нет, недоимками нажимают. Вся деревня ненавидит такого богача, все его клянут, все его ругают за глаза, сам он знает, что его ненавидят, сам устроится посреди деревни, втесняясь между другими, потому что боится, как бы не спалили, если выстроится на краю деревни».   

После того, как соседняя деревня помогла ему с дорогой, Энгельгардт сделал ответный жест доброй воли – он разрешил крестьянам собирать в своих лесах грибы и ягоды. Это было революционно настолько, что вызвало возмущение не только соседских помещиков, но и его собственные батраки протестовали, и Энгельгардт в «Письмах…» долго оправдывается, доказывая, что запрет на грибы и ягоды, которые он не сажал, это не по-божески. И в ответ допущенные в его леса благодарные крестьяне …тут же начали воровать у него лес! Он вынужден был предупредить, что запретит сбор грибов, только после этого воровство прекратилось.   

Вы можете сказать, что это отдельные уроды воровали. Нет! Уроды начинают, а вслед за ними бросаются все остальные. Вот Энгельгардт пишет: «Если можно, то крестьянин будет травить помещичье поле — это без сомнения. Попавшись в потраве, крестьянин, хотя внутренне и признает, что за потравленное следует уплатить, но, разумеется, придет к помещику просить, чтобы тот простил потраву, будет говорить, что лошадь нечаянно заскочила и т. п., в надежде, что барин, по простоте, то есть по глупости, как не хозяин, как человек, своим добром не дорожащий — известно, барин! — посердится-посердится, да и простит.* Конечно, если барин прост, не хозяин, и за потравы не будет взыскивать, то крестьяне вытравят луга и поля, и лошадей в сад будут пускать». 
Это мы, русские

  Я не знаю, есть или было ли такое явление в других странах, но ведь Россия столетиями позорила себя профессиональным нищенствованием. Целые деревни вместо того, чтобы пахать и сеять, весною отправлялись нищенствовать, даже большевики еще тратили усилия, чтобы выпроводить этих профессиональных нищих из столицы. Кстати, сегодня часто пожарных называют пожарниками, на самом деле это было страшным оскорблением пожарных, труд которых, кстати, был очень уважаем. Поскольку «пожарник» - это профессиональный нищий, собирающий деньги под мифический пожар – избы, деревни или церкви.   

Или такой мой собственный случай. Выборы депутатов Съезда Советов – то самого, который развалил СССР. Павлодарский обком выставил кандидатуру мелкого партийного чиновника, тот на предвыборном собрании талдычит одно – выберете меня, и я сделаю Павлодарскую область первой категории снабжения! В перерыве предвыборного собрания разговорился с его группой поддержки – реальными работягами-шахтерами.   

- Чтобы сделать Павлодарскую область первой категории снабжения, нужно чтобы Москва стала снабжаться по второй категории. Это возможно? - Нет, конечно! – смеются. - Вы что – не видите, что ваш кандидат нагло брешет? - Не дураки, видим. - Тогда почему призываете за него голосовать? - А вдруг у него получится!   

В данном случае показывают среднему русскому человеку даже не халяву, а надежду на халяву, и у него мозги отключаются в момент!   

И ведь это стремление к халяве за счет общества никак самими русскими не осуждалось, что даже как-то странно. К примеру, у меня как-то не выходит из памяти прочитанный чуть ли не 20 лет назад эпизод из дневника врача «Скорой помощи» Москвы времен Отечественной войны. Уже год идет война, продуктов мало, они продаются по госценам только по карточкам, деньги тратятся на покупку того же хлеба на рынках по заоблачным ценам. И вот запись в дневнике этого врача: «14 мая 1942 г. Бьем немцев на Харьковском направлении. 8 часов утра. Двое слепых, М. 39 лет и К. 29 лет. Переходили улицу. Ученый М. 67 лет любезно предложил им свои услуги, взял под руки... и все трое попали под троллейбус. Смертельно ранены профессор и старший слепой... У слепого К. 189 руб. мелочи, несколько кило хлеба, много сухарей, спичек и проч. Это добыча за три часа нищенства в поезде. Старший собрал меньше — только 90 руб., так как ходит с прозой, а младший — поэт. У ученого никаких денег не оказалось». Вот как это понять? У самих москвичей в эти годы не было ни денег, ни хлеба, что подтверждается полным отсутствием денег у профессора, а они подают тем, у кого всего этого достаточно!   

В данном случае можно точно указать, от кого это у русских – от дворян, которые хочешь, не хочешь, а были образцом для подражания.   

Во времена Петра I работал видный российский экономист Иван Посошков, в своей работе «О скудости и богатстве», написанной более 300 лет назад – в 1701 году, уже он указывал царю на эту подлую черту массового российского дворянства:   

«Истинно, государь, я видал, что иной дворянин и зарядить пищали не умеет, а не то, что ему стрелить по цели хорошенько. И такие, государь, многочисленные полки к чему применить? Истинно, государь, еще и страшно мне рещи, а инако нельзя применить, что не к скоту; и егда, бывало, убьют татаринов дву или трех, то все смотрят на них, дивуютца и ставят себе то в удачу; а своих хотя человек сотню положили, то ни во что не вменяют.
   

Истинно, государь, слыхал я от достоверных и не от голых дворян, что попечения о том не имеют, чтоб неприятеля убить; о том лишь печется, как бы домой быть; а о том еще молятся и богу, чтоб и рану нажить легкую, чтоб не гораздо от нее поболеть, а от великого государя пожаловану б за нее быть; и на службе того и смотрят, чтоб где во время бою за кустом притулиться; а иные такие прокураты живут, что и целыми ротами притулятся в лес или в долу, да того и смотрят, как пойдут ратные люди с бою, и они такожде будто с бою в табор приедут.
   

А то я у многих дворян слыхал: «Дай де бог великому государю служить, и сабли из ножен не вынимать». И по таким же словам и по всем их поступкам не воины они! Лучши им дома сидеть, а то нечего и славы чинить, что на службу ходить».
   

Вот это стремление среднего русского к халяве за счет общества – это колокол? Это нужно учитывать при создании рабочего коллектива?   

Русский руководитель это учитывает. Недавно посмотрел разглагольствования Сванидзе на «Йеху Москвы» на тему того, что СС и СМЕРШ это, дескать, одно и то же. И в ходе своего безграмотного словоизвержения Сванидзе уверял доверчивых слушателей, что только при Сталине были заградительные отряды, а до этого история России их не знала, дескать, ни у Кутузова, ни под Полтавой ничего подобного не было. Этот тип, по национальности «московский», не понимает русских, а вот Петр I их прекрасно понимал. Именно под Полтавой Петр, боясь Карла XII и того, как бы не повторился нарвский конфуз, вводит в боевое построение войск отряды, которые в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. получат название заградительных. Сзади боевой линии своих войск он выстраивает линию солдат и казаков и дает им приказ: «Я приказываю вам стрелять во всякого, кто бежать будет, и даже убить меня самого, если я буду столь малодушен, что стану ретироваться от неприятеля». Здесь, помимо исполнения своей функции «хозяина» артели (о которых ниже), Петр демонстрирует и свое понимание того, что он обязан делать то, что и все члены артели, и должен разделить их судьбу. И каждый русский воин под Полтавой понимал, что будет он убит в бою со шведами или нет – это как бог даст, а вот то, что все хитрованы, которые попытаются свалить свою работу по уничтожению неприятеля на него и побегут с поля боя, будут точно убиты. Это обеспечит заградотряд.   

Но ведь и это стремление к халяве не последний колокол в вопросе, кем является русский человек как работник.   

Стремление к халяве это свойство среднего русского и он это прекрасно видит в себе и понимает, что это стремление есть и у других. И пока он не сломлен, русский категорически противится ситуации, когда кто-то пытается получить халяву с него, пока кто-то пытается на нем паразитировать.   

Что значит – не сломлен? Ведь есть обстоятельства сильнее человека: в те времена таким обстоятельством был голод и законы, сегодня законы. Это ситуации, когда человек теряет возможность действовать так, как он считает нужным. Но я пока об этих случаях не пишу, а пишу о среднем русском в состоянии полной свободы выбора. Ведь создание добровольных объединений русских, тех же колхозов, предусматривало свободу их воли, следовательно, будущие члены колхозов заранее просчитывали ситуацию того, что на них будут паразитировать хитрые члены колхоза и видели, кто это будет.   

И при создании таких рабочих коллективов из русских, следовало максимально учесть наработки русских рабочих артелей, которые были абсолютно добровольны, и в которых все аспекты национального мировоззрения максимально учитывались. Кроме этого, инициатору создания таких артелей нужно было учитывать не только то, что работники буду стремиться к халяве за счет других – это понятно, и даже это вопрос десятый.   

Главное, надо было учитывать, что работники учитывают, что все они стремятся к халяве за счет других, и их естество протестует против мысли, что они объект паразитирования. Вот это никогда не учитывается.   

Близко к этим колоколам примыкает и вопрос честности. Тут два колокола видят все. С одной стороны абсолютная честность внутри своей жилой зоны, честность до ситуации, когда многие деревни испокон веков не знали замков на дверях своих изб, тут и лютая ненависть к конокрадам, сопровождавшаяся их убийством особо жестоким способом. И …одновременно наличие сфер, в которых воровство не считалось преступлением. Скажем, те же потравы, в которых самым тяжелым неофициальным наказанием был компенсирующий убытки штраф, а распространенным – когда хозяин потравленного поля просто по шее надает. Понятно, что у барина украсть пару бревен или воз сена это чуть ли не подвиг, но ведь воровали и друг у друга. В то время всем было известно, что если у крестьян есть лес и он в общинном пользовании, то он будет цел-целехонек. Но если он разбит на участки для каждой семьи, то он будет изведен немедленно, причем, взаимными порубками. Ведь когда лес общинный и ты привез во двор бревно без согласия общины, то понятно, что ты его украл в общинном лесу, но если у тебя в этом лесу есть делянка, то поди проверь, на своей делянке ты срубил это бревно, или на соседской?   

Энгельгардт рассказывает, как его смешили петербургские «ученые», разрабатывающие типовой договор на работы между крестьянами и помещиком. Какой еще договор?? Клятв никаких не надо было. Если крестьянин взял деньги и договорился, что он за них выполнит работу, то он ее выполнит. Мало этого, часто условием оплаты труда крестьянина было «как людям». То есть, взяв зимой деньги под уговор, что он, к примеру, будет расчищать заросшее поле, крестьянин не знал, сколько это будет стоить. Между тем, узнав об этих условиях, выходила на этот заработок вся деревня с богачами, тоже не зная, сколько именно получат, и только потом, разузнав, сколько за такую работу получают в округе, предъявляли счет Энгельгардту. И, в то же время, ему надо было заводить сторожевых собак потому, что один сторож не обеспечивал охрану от воровства раскинутых на большой площади хозяйственных построек, а второго нанимать было не по карману.   

Что тут поделать – это мы, русские.   
(продолжение следует)
Ю.И. МУХИН

Меч Правосудия

  • Гость
Re: Юрий Мухин
« Ответ #8 : 14/06/13 , 15:15:04 »
РУССКАЯ АРТЕЛЬ: ПОЗНАТЬ СЕБЯ. Часть 4

Желание и нежелание быть хозяином



http://ymuhin.glavpromweb.ru/images/picture/krestiane4.jpg height=195


Теперь вопрос о самооценке русских крестьян. Они чрезвычайно гордились тем, что они полноправные хозяева, стремились быть хозяевами, даже к помянутым Энгельгардтом бездельным помещикам относились свысока. Никакая «умственная» работа не ценилась вовсе, и за работу вообще не считалась. Вспоминаю рассказ о певце Шаляпине, который как-то после ресторана нанял извозчика и тот его спросил, при каком барин деле? Я пою! – гордо ответил певец. Да мы все поем, - отмахнулся извозчик,- а дело-то у тебя какое?

  Русский крестьянин со своим статусом хозяина презирал не только холуев, но даже батраков, Энгельгардт пишет, что само «слово «батрак» считается обидным». Вот это гордость от того, что ты хозяин, - это один колокол.

   Второй. При всем стремлении быть хозяином, у русских крестьян был категорический отказ иметь землю в частной собственности, а ведь по рассуждениям ученых умников, невозможно быть хозяином без владения средством производства (в сельском хозяйстве - без земли в частной собственности). Энгельгардт констатирует:

   «Многосемейные зажиточные крестьяне иногда садились на купленные земли, если это был отдельный хутор, и хозяйничали, занимаясь в то же время мелкой торговлей и маклачеством. Со временем из таких дворов крестьян-собственников образуются деревни, потому что дети, разделившись и построив отдельные дворы, землю оставят в общем владении и будут ею пользоваться пополосно. Такие отдельные хутора покупались преимущественно бывшими волостными старшинами, помещичьими бурмистрами и тому подобным людом, которому либеральные посредники и помещики сумели внушить понятие о собственности на землю, по крайней мере, настолько, что мужик с господами говорил о собственной земле. Я выражаюсь: «говорил с господами», потому что у мужиков, даже самых нацивилизованных посредниками, все-таки остается там, где-то в мозгу, тайничок (по этому тайничку легко узнать, что он русский человек), из которого нет-нет, да и выскочит мужицкое понятие, что земля может быть только общинной собственностью. Что деревня, то есть все общество, может купить землю в вечность, это понимает каждый мужик, и купленную деревней землю никто не может отдать другой деревне, но чтобы землю, купленную каким-нибудь Егоренком, когда выйдет «Новое Положение» насчет земли, нельзя было отдать деревне, этого ни один мужик понять не может. Как бы мужик ни был нацивилизован, думаю, будь он даже богатейший железнодорожный рядчик, но до тех пор, пока он русский мужик, — разумеется, и мужика можно так споить шампанским, что он получит немецкий облик и будет говорить немецкие речи, — у него останется в мозгу «тайничок». Нужно только уметь открыть этот тайничок.

  * Свою ниву, когда мужик засеял после раздела общего поля, точно так же как и ниву, им арендованную, мужик считает своею собственностью, пока не снял с нее урожая. Как мне кажется, мужик считает собственностью только свой труд и накопление труда видит только в денежном капитале и вообще в движимом имуществе.

  …Итак, с одной стороны, «мужик», хозяйство которого не может под­няться от недостатка земли, а главное, от разъединенности хозяйственных действий членов общин; с другой стороны, ничего около земли не понимающий «пан», в хозяйстве которого другой стесненный мужик попусту болтает землю.

  * И у того и у другого затрачивается бесполезно громадная масса силы. То же количество пудо-футов работы, какое ежегодно расходуется теперь, будь оно приложено иначе, дало бы в тысячу раз более. Чего же ожидать? Чего же удивляться, что государство бедно? Какие финансовые меры помогут там, где страдают самые основы, где солнечные лучи тратятся на производство никому не нужной лозы, где громадные силы бесплодно зарываются в землю.

  * И крестьяне все это видят и понимают. «Зачем панам земля, — говорят они, — коли они около земли не понимают, коли они хозяйством не за­нимаются, коли земля у них пустует. Ведь это царю убыток, что земля пустует».

   И это не последний колокол. При всей собственной высокой оценке, как хозяина, при всем презрении к холуям, Энгельгардт отмечает у русских огромную тягу стать холуем – выбиться в «мерсикающий ножкой люд, одевающийся в пиджаки и носящий панью и шильоны». Он пишет, что даже выброшенные после реформы 1861 года дворовые лакеи, всю жизнь выносившие барам ночные горшки, а теперь нищие, и те живут с сознанием своего превосходства перед крестьянами, и, главное, крестьяне так или иначе это превосходство признают.

   Тут следует отдать должное большевикам – при всем «интернационализме» их персонального состава, русскость, все же, как-то еще присутствовала. Посему, осенив себя крестным знаменем всепобеждающего учения марксизма и начав стрелять, куда западные умники указывали, они время от времени стреляли и «в ту строну». Не совсем по цели, но и не далеко от нее. Они не славили хозяина, как этого требовало русское мировоззрение, но и не славили холуев, они славили трудящегося. А то, что они не славили холуев, уже было кое-что. Это уже давало огромный толчок экономике.

   Сейчас в Russia совершенно нерусская власть, и это видно по ценностям этой власти – она славит холуев и комедиантов, не то, что хозяева, а даже просто труженики уже за бортом.

   Но вернемся к стремлению русских в холуи.

   На мой взгляд, Энгельгардт смешивает тут два вопроса в связи с их внешней похожестью – вопрос выпендрежа и вопрос ухода русских из хозяев в холуи при барах и их последующий выпендреж в связи с этим изменением статуса. Выпендреж трудно отнести только к русскому мировоззрению, он имеет животное начало (не быть младшим в стае) и у других народов вообще принимает крайне убогие формы. Да, есть он и русских, хотя и не только по этой причине.

   Другое дело – уход из хозяев в холуи.

   Тут надо остановиться на том, кто является настоящим, толковым хозяином. Что для этого надо иметь? Энгельгардт выделяет две особенности хозяина, и я с ним абсолютно согласен. Во-первых, это умение планировать хозяйство, в терминологии Энгельгардта и крестьян – умение загадывать, то есть, умение находить проекты, ведущие хозяйство к успеху, и умение их реализовывать. Второе, в терминологии Энгельгардта, жесткость руководства.

   * «Крестьянский двор зажиточен, пока семья велика и состоит из значи­тельного числа рабочих, пока существует хотя какой-нибудь союз семейный, пока земля не разделена и работы производятся сообща. Обыкновенно союз этот держится только, пока жив старик, и распадается со смертью его. Чем суровее старик, чем деспотичнее, чем нравственно сильнее, чем большим уважением пользуется от мира, тем больше хозяйственного порядка во дворе, тем зажиточнее двор. Суровым деспотом-хозяином может быть только сильная натура, которая умеет держать бразды правления силою своего ума, а такой умственно сильный человек непременно вместе с тем есть и хороший хозяин, который может, как выражаются мужики, все хорошо «загадать»; в хозяйстве же хороший «загад» — первое дело, потому что при хорошем загаде и работа идет скорее и результаты получаются хорошие».

   Не сильно пугайтесь слова «деспот», тут надо понять, что это и зачем. Жесткость не нужна сама по себе, она нужна для поддержания справедливости, без которой коллектив развалится, она нужна, чтобы никому не дать в коллективе паразитировать на коллективе, поскольку без этого коллективу не жить. А если коллектив и будет жить, то будет влачить жалкое существование.

   Понимаете, в любой человеческой деятельности есть таланты, быть хозяином это тоже человеческая деятельность, требующая талантов и не всем доступная по уму и воле, и не всем доступная по их жизненным интересам. Если человек находит удовлетворение в какой-то иной деятельности, то как его попрекать в том, что он не состоялся как хозяин? Энгельгардт достаточно об этом пишет, к примеру:

   «Иные думают, что достаточно родиться мужиком, с малолетства приучаться к мужицким работам, чтобы быть хорошим хозяином, хорошим работником. Это совершенно неверно. Хороших хозяев очень мало, потому что от хорошего хозяина требуется чрезвычайно много. «Хозяйство вести — не портками трясти, хозяин, — говорят мужики, — загадывая одну работу, должен видеть другую, третью». «Хозяйство водить — не разиня рот ходить». И между крестьянами есть много таких, которые не только не могут быть хорошими хозяевами, не только не могут работать иначе, как за чужим загадом, но даже и работать хорошо не умеют.

  …Конечно, умея работать, такой хозяин все делает по общему деревенскому загаду: люди пахать — и он пахать, люди сеять — и он сеять. Но в частностях дело не спорится, нет хозяйственного соображения, некому загадать.

  …Неспособность к хозяйству теперь доставляет главный контингент батраков и будет доставлять до тех пор, пока у крестьян не разовьется артельное хозяйство. Встретить между батраками, даже между старостами, человека с хозяйственною головою, способного быть хорошим хозяином, необыкновенная редкость. Не оттого ли слово «батрак» считается таким обидным? И замечательно, что с каждым годом количество способных к хозяйству и даже способных вполне хорошо работать батраков уменьшается. Человек, способный к хозяйству, теперь разве только случайно может попасть в батраки».

   Так ведь вот эта неспособность быть хозяином, эта боязнь за последствия своего «загада» и толкает людей в холуи, я бы сказал более точно – в бюрократы. Бюрократу и холую не надо думать о вопросах хозяйства - делай то, что тебе хозяин скажет, и голова не болит. То есть, на самом деле стремление уйти в бюрократы, уйти в холуи – это уход людей, не способных жить своим умом, в более легкие интеллектуальные условия жизни. И тут русские ничем особо не отличаются от других – от тех же немцев, за которых сегодня работают турки и югославы. И что удивительного в том, что за такую национальность, как «москвичи», сплошь сидящую в конторских батраках, повсеместно работают азербайджанцы и таджики на работах, требующих самостоятельного принятия решений? 

 Средний русский работник это такой клубок противоречий, что упаси господь!

   Говорят, что на Западе все работники индивидуалисты и их интересуют только они сами – их собственный доход. Это большое счастье для руководителя, если твои подчиненные руководствуются словами старой американской песни: «Какое мне дело до всех до вас, а вам до меня?» Средний русский работник этим принципом не руководствуется – ему есть дело до всех!

   Он постоянно оценивает то, как он выглядит в глазах общества, но этот его недостаток проистекает из его достоинства – из того, что он высоко ценит общество и ради общества горы свернет (правда, только если эти горы в равной доле будут сворачивать все члены общества). Из-за того, что общество в глазах русского имеет высшую ценность, ему очень важно, чтобы и он ценился в глазах общества. Думаю, что средний русский очень хотел бы залезть на шею общества – это ведь показатель того, что он ого-го! Но он трезво понимает, что это не каждому дано, да и опасно вызывать ненависть остальных, но тогда хотя бы «свалить всю работу на товарища» - и то уже почувствуешь себя умнее и способнее хотя бы этого товарища. Но одновременно он судит по себе и понимает, что и его товарищи хотели бы свалить на него свою работу и посмеяться над ним, как над дурачком. Куда ни кинь, везде клин – и наверх не залезешь, и внизу нельзя быть. И отсюда у среднего русского непреодолимое стремление «все поравнять» - быть если не лучше, то и не хуже других.

   Нельзя воспринимать это «поровну» как какое-то приблизительное деление на глаз, это «поровну» может иметь очень сложные формы. В понимании русского, «равная работа» это не та, которая равна по затрате физических и умственных сил – кто это может высчитать? «Равная работа» это абсолютно точно такая же работа.

   Есть у России писатель, в жизни царский чиновник П.И. Мельников-Печерский, романы которого нужно было бы изучать в школе взамен, хотя бы «Войны и мир» Л. Толстого. В романе «В лесах» он, как смешной анекдот, описывает, как воспринимается равенство в русской артели лесорубов («лесников»). Поскольку сами перипетии и диалоги длинные, я их частью перескажу.

   Начало второй половины XIX века, герой романа купец, вместе с товарищами на двух санях заблудился в лесах, хотя товарищ купца имел диковинный для этого, в общем-то, грамотного купца, прибор – компас, и они ехали по показаниям компаса. Путешественники ночью едва отбились от волков и, в конце концов, утром наткнулись на артель лесорубов из 13 человек, всю зиму работавшую в лесной глухомани. Сначала купец выяснил, что, оказывается, эти лесорубы не только знают, что это за прибор такой – компас, но и имеют его в наличии и, мало этого, знают, что путешественники заблудились потому, что ехали по компасу как раз в момент северного сияния, а оно сбивает показания магнитной стрелки. Купец стал расспрашивать дорогу, дорог оказалось две. Одна более-менее проторенная, но в 50 верст длиной, и вторая - лесная, слабо прорубленная просека, известная только этим лесорубам (всем – приблизительно и одному из них, Артемию, – хорошо) в 10 верст. Купец выбрал вторую, но нужен был проводник. Он попросил проводника у главы артели, «хозяина» Онуфрия, и у них состоялся разговор:

   «- А как нам расставанье придет, вы уж, братцы, кто-нибудь проводите нас до зимняка-то,- сказал Патап Максимыч. - На этом не погневись, господин купец. По нашим порядкам этого нельзя - потому артель,- сказал дядя Онуфрий. - Что ж артель? Отчего нельзя? - с недоумением спросил Патап Максимыч. - Да как же? Поедет который с тобой, кто за него работать станет? Тем артель и крепка, что у всех работа вровень держится, один перед другим ни на макову росинку не должен переделать аль недоделать... А как ты говоришь, чтоб из артели кого в вожатые дать, того никоим образом нельзя... Тот же прогул выйдет, а у нас прогулов нет, так и сговариваемся на суйме (суйм, или суем (однородно со словами сонм и сейм),- мирской сход, совещанье о делах.), чтоб прогулов во всю зиму не было. - Да мы заплатим, что следует,- сказал Патап Максимыч. - А кому заплатишь-то? Платить-то некому! - отвечал дядя Онуфрий.- Разве возможно артельному леснику с чужанина хоть малость какую принять? Разве артель спустит ему хошь одну копейку взять со стороны? Да вот я старшой у них, «хозяин» называюсь, а возьми-ка я с вашего степенства хоть медну полушку, ребята не поглядят,  что я у них голова, что борода у меня седа, разложат да таку вспарку зададут, что и-и... Унас на это строго. - Мы всей артели заплатим,- сказал Патап Максимыч. - Это уж не мое дело, с артелью толкуй. Как она захочет, так и прикажет, я тут ни при чем,- ответил дядя Онуфрий. - Коли так, сбирай артель, потолкуем,- молвил Патап Максимыч».

   Собралась артель, начала гомонить, выясняя, сколько они могут зарабатывать в день на человека, наконец, согласились, что около рубля. Купец предложил три рубля за одного проводника, но артель никак не могла выяснить, сколько взять в этом случае – когда один поедет, а остальные останутся лес валить или отдыхать. Разрешить этот вопрос артельщики не смогли и предложили купцу заплатить каждому члену артели по рублю и использовать в этот день всю артель, как он хочет. Купец возмутился такой обдираловке, но делать было нечего – согласился. Однако у него сани были с кибитками, а по выбранной дороге кибитки не прошли бы – низко были срублены лапы у елей. Купец распорядился сбросить кибитки, но теперь получалось, что они оставались в артели. Начался новый пересчет и, в конце концов, артель высчитала, что купец должен ей три рубля. Купец, конечно, возмутился – он сразу предлагал эти три рубля, а кибитки все равно бросил бы! Дал три рубля, купюру все до одного члены артели осмотрели, ввиду появившихся в то время фальшивых денег. Купец предложил Артемию ехать с ним, но артель не согласилась – почему Артемию? Доводы, что именно Артемий знает дорогу, значения не имели, – или всех, или по жребию! Бросили жребий – выпало Артемию. Однако купец, поразмыслив о том, что неразъезженная дорога может быть занесена снегом, решил, что ему не помешает в дороге еще один крепкий мужик на случай, если дорогу придется пробивать. Еще раз бросили жребий, и выпало подростку, который готовил членам артели еду. И купцу он был не нужен из-за слабосильности, и артель оставалась без обеда, но делать было нечего – так указал жребий. Разозленный купец распорядился еще бросать жребий, бросили, и выпало ехать «хозяину» артели Онуфрию. Казалось бы, наконец, можно было ехать, но не тут-то было – артель оставалась без «хозяина», без главы. Предстояли выборы нового «хозяина» на один день. К вопросу никто не был готов, жаркие дебаты успехом не завершились, решено было и тут бросать жребий, бросили, и купец, наконец, лишив артель хозяина и повара, уехал. Глупо, но справедливо!

   Разумеется, это художественное произведение, но Мельников очень тонкий знаток быта и обычаев русского народа, и (для юмора сгустив краски) наверняка образ мысли русского работника описал точно.

   
Прирожденные сдельщики

   От этого желания быть не хуже других, у русских было категорическое неприятие никаких форм оплаты труда повременно. При совместном труде при повременной оплате труда средний русский не может понять – это он свалил свою работу на товарища, или товарищи свалили свою работу на него? Не считают ли его дурачком, по отношению к которому все позволено? Отсюда средний русский прирожденный сдельщик – он должен получать не за отработанное время, а за выполненную работу, причем, не меньше, в крайнем случае, ровно столько же, сколько его товарищи. И если русские объединяются добровольно в рабочий коллектив, то крепость этого коллектива будет зависеть от того, смогут ли они придумать такую систему оплаты своего труда, чтобы все получали не за отработанное время, а за результат работы.

   Если средних русских все же поставить в условия повременной оплаты труда и не поставить над ними надсмотрщика с кнутом, то они будут равняться по самому паршивому и ленивому работнику – все будут делать столько, сколько делает он.

   Энгельгардт рассказывает, насколько русские помогают друг другу по жизни, но если присмотреться, то это только в случае, как сегодня говорят, форс-мажора, - обстоятельств непреодолимой силы. В работе, которую каждый обязан сделать сам, никакой помощи не будет, и никакие доводы не помогут. К примеру, на довод, что этот мужик многодетный и ему нужно помочь, последует ответ: «Умел настругать детей – умей их прокормить!». Со стороны помогающих, помощь в таком случае невозможна из-за подозрения, а не является ли этот слабак хитрованом, который хочет свалить свою работу на нас? Но и со стороны того, кто как бы должен был принять помощь, она невозможна, поскольку он предстанет в глазах общества действительно слабаком – не таким, как все, - предстанет неспособным делать ту работу, которую делают остальные.

   Энгельгардт дает очень много примеров такого отношения к работе, поскольку они для него камень преткновения, из-за которого он так и не смог придумать форму сельскохозяйственной артели из русских. Я же дам часть из его примеров для подтверждения изложенного выше, а поскольку и этих примеров, все же, много, то я для удобства чтения не буду выделять цитаты курсивом.

   «Пришло время брать лен, вызвали баб. Пришло их зараз штук тридцать — выберут скоро. Разумеется, тут уже сообща, артелью брать не станут, а разделят десятину по числу баб на тридцать участков, и каждая баба берет свой участок отдельно. Раздел производится очень просто, хотя, разумеется, без ругани не обойдется: бабы становятся в ряд, берутся за руки или за веревку и идут по десятине, волоча ногу, бредут, чтобы оставить след, затем каждая работает на своем участке. Если во дворе несколько баб, невесток, то есть если двор многосемейный и еще держится стариками не в разделе, то и у себя на ниве бабы одной семьи точно так же делят ниву для того, чтобы одной не при­шлось сработать более, чем другой, для того, чтобы работа шла скорей, Потому что иначе сделают много меньше, так как каждая будет бояться переработать.

   …Тридцать баб, работая каждая на себя, в известное время намнут, например, 30 пудов льну, но те же 30 баб в то же время, работая артелью и притом, если обработка производится от десятины, намнут не более 15-ти пудов. Мало того, если бабы работают на себя и мнут лен сдельно за известную плату от пуда, то десятина даст, например, 35 пудов льну, если же работают подесятинно, то та же десятина даст не более 25-ти или 30 пудов, а 5—10 пудов льну останется в костре, пропадет бесполезно и хозяин получит от 10-ти до 20-ти рублей убытку, потому что бабе тогда все равно, сколько получится льна, и она даже будет стараться побольше спустить льну в костру, чтобы меньше было работы и чтобы легче было нести вязку льна в амбар.

   …крестьяне всеми мерами избегают такого дела, где нужно работать сообща, и предпочитают работать, хотя бы и дешевле, но в одиночку, каждый сам по себе. Еще раз вернусь к этому вопросу и сообщу один факт. Еще недавно, несколько лет тому назад, крестьяне соседних деревень, по старой привычке, как в крепостное время, убирали у меня сообща всею деревнею покосы, частью за деньги, частью из половины. Сообща всей деревней вместе выходили на покос, вместе огульно косили, вместе убирали сено и клали его в один сарай, а потом и деньги и свою часть сена делили между собою по числу кос. Такой порядок для меня был очень удобен, потому что уборка шла дружно, в хорошую погоду быстро схватывали сено, присмотр был легкий, сено де­лилось за раз зимою. Теперь уже так покосов не берут ни у меня, ни у других. Теперь или каждый берет особенный участок под силу на свое семейство или, взяв целый луг, делят его на нивки, и каждый косит и убирает свой участок; сено тут же делится и развозится: одна часть в мой сарай, другую крестьянин везет к себе. Понятно, что для меня это в высшей степени неудобно. Когда покос в полном разгаре и человек 20 в разных местах убирают сено, то старосте, который должен со всеми делить сено, целый день почти не приходится слезать с лошади. Понятное дело, что в такой работе, как уборка сена, выгоднее работать артелью, и при одинаковом старании, то есть, если бы каждый работал так, как он работает на себя в одиночку, общее количество убранного сена было бы больше и сено вышло бы лучше, особенно если бы погода благоприятствовала уборке и при деле был бы умеющий распорядиться хозяин. Но вот в чем дело, при разделе сена все получили бы тогда поровну, по числу кос, следовательно, тот, кто силен, умеет ловко работать, старателен на работе, сообразителен, получил бы столько же, сколько и слабосильный, неловкий, ленивый, несообразительный. Вот тут-то и камень преткновения, вот тут-то и причина, почему крестьяне делят взятый на скос луг на участки, подобно тому, как делят на нивки свои поля и луга. Прежде, когда соседняя деревня косила у меня луга огульно артелью, все крестьяне на зиму были с сеном. Те, у которых было мало лошадей, даже продавали, а теперь у иных сена много, а у других — мало или вовсе нет, а нет сена, нет и лошадей, нет хлеба. Одни богатеют, а другие, менее старательные, менее ловкие, менее умные, беднеют, и, обеднев, бросают землю и идут в батраки, где всякому найдется дело, где всякий годен за чужим загадом.

   …Мне, получая плату от пуда, баба намнет пуд в ночь, а хозяину (главе ее двора – мужу или свекру, - Ю.М.) намнет не более 20 фунтов, а если во дворе окажется баба, которая не в силах наминать более 10 фунтов, то и все будут наминать по 10 фунтов. Когда бабы мнут дома пеньку, то, как хозяин ни ругается, а более половины не наминают против того, что могли бы намять, если бы мяли на себя. Это мне говорили сами бабы: «Чаво я буду дома из сил выбиваться на хозяина, а тут я на себя работаю».

   …Брать лен и мять его приходят не только бедные бабы, но и богатые, даже можно сказать, что богачки производят главную массу работы и забирают большую часть денег, выдаваемых за выборку и мятье. В богатых дворах бабы все сильные, рослые, здоровые, сытые, ловкие. Богач не женится на каком-нибудь заморыше, а если случайно попадет на плохую бабенку — ужаснее и положения нельзя себе представить, как положение такой плохой бабенки среди богатого двора, где множество здоровых невесток, — то заколотит, забьет, в гроб вгонит и тогда женится на другой. Сытые богачки наминают до 11/2 пуда льну, тогда как бабы бедняков, малорослые, тщедушные, слабосильные наминают в то же время по 30 фунтов. Понятно поэтому, что богачам невыгодно работать огульно с бедняками, но и в сдельных работах бедняки должны отступить на второй план, стушеваться.

   …Мне часто случается сдавать крестьянам покосы из части, на том условии, чтобы убирали сообща и затем делили готовое сено. Дело всегда идет отлично. Так, одна соседняя деревня ежегодно косит у меня с половины довольно большой луг, и косит всей деревней, потому что после покоса этим лугом и прилегающими пустошами деревня пользуется для выгона лошадей и скота. Крестьяне сначала хотели убирать луг в раздел, нивками, каждый двор отдельно — так убирают они свои собственные луга и луг соседнего помещика, — но я на это не согласился. …На покос деревня выходит вся за раз. Тотчас — это совершается чрезвычайно быстро — делят часть луга на нивки по числу кос, и затем каждый косит отдельно свою нивку, кончили один участок, переходят на другой, который тоже делят по числу кос, и каждый гонит свою долю и т. д. Весь луг скашивается за раз, хотя и в раздел, по нивкам. Я этому не препятствую, потому что это не производит никакой разницы в хозяйственном отношении. Косить сообща, огульно, идя в один ряд, крестьяне ни за что не соглашаются, потому что, говорят они, в деревне косцы неравные, не все косят одинаково хорошо, а так как сено делится по числу кос, то выйдет несправедливо. На уборку сена деревня высылает людей по числу кос, и уже эта работа производится сообща, причем распоряжается один из крестьян, пользую­щихся доверием деревни. Он смотрит, чтобы все хорошо работали и клали копны равной величины. Затем половина копен переводится ко мне, а другую половину крестьяне делят между собою по числу кос.

   …крестьяне избегают, по возможности, общих огульных работ, и если вы наймете, например, четырех человек рыть канаву издельно, с платой по-саженно, то они не станут рыть канаву вместе, но разделят на 4 участка, и каждый будет рыть свой участок отдельно.

   …Все считаются в работе, сильному, например, ничего не значит снести мешок в закром, слабый же бьется, бьется, пока подымет, пока снесет, сделав свое дело, сильный все это время стоит, ждет, пока слабый не снесет, и только тогда берется за другой мешок. И так во всем.

   * Крестьянская община, крестьянская артель — это не пчелиный улей, в котором каждая пчела, не считаясь с другою, трудолюбиво работает по мере своих сил на пользу общую. Э! если бы крестьяне из своей общины сделали пчелиный улей — разве они тогда ходили бы в лаптях?»

   К этому сетованию Энгельгардта следует добавить и скрупулезность условий в плане равенства при расчетах. Вот у Энгельгардта с десяток должников, которые все обязались вернуть долг к одному и тому же сроку. Но у одного возникли проблемы, и он просит отсрочить выплату. В принципе, Энгельгардту ничего не стоит согласиться, но дело в том, что узнав об этом, и остальные должники тоже не будут отдавать долг в срок, хотя могут это сделать. Вот он приводит пример расчета:

   «— Сколько приходится? * — Рубль, да шесть копеек, да грош. * — Получай рубль семь копеек, грош лишнего — свечку поставь. * Если при расчете приходится передать лишнего, то, чтобы другие бабы не обижались, что которой-нибудь пришлось лишнего, переданное полагается на свечку Богу. Баба это исполнит и первый раз, что пойдет к обедне, подавая копеечную свечку, если ей перешло полкопейки, «подумает в мыслях», как выражается Иван, что полсвечки идет за нее, а полсвечки за меня».

   То есть, даже полкопейки (грош) нельзя было передать работнице, чтобы не вызвать у остальных ненависть и к себе, и к этой «счастливице».

   Тут, видимо, надо отвлечься на женщин.

   
(продолжение следует)

Ю.И. МУХИН

Меч Правосудия

  • Гость
Re: Юрий Мухин
« Ответ #9 : 18/06/13 , 12:18:21 »
РУССКАЯ АРТЕЛЬ: ПОЗНАТЬ СЕБЯ. Часть 5

Бедные, забитые русские женщины и подкаблучники



http://ethnos.sbor.ru/images/village/lipovo/229.jpg height=302

Энгельгардт прекрасно обосновал необходимость артелей и прекрасно показал, что без них у сельского хозяйства России нет будущего: «…изучив помещичьи и деревенские хозяйства, я пришел к убеждению, что у нас первый и самый важный вопрос есть вопрос об артельном хозяйстве. Каждый, кто любит Россию, для кого дорого ее развитие, могущество, сила, должен работать в этом направлении. Это мое убеждение, здесь в деревне выросшее, окрепшее». Но Энгельгардт так и не смог предложить проект этой артели, и единственным так сяк приемлемым вариантом такой артели он видел большую семью с многими сыновьями и с отцом-хозяином во главе. Но такие семьи, к его разочарованию, на его же глазах разваливались и нищали. И размышляя над причинами, он, так или иначе, указывает на женщин, как на причину развала этих семейных артелей.

 Тут надо признаться, что до этой книги я думал, что бабы вертят мужиками только на Украине, но оказалось, что и в Смоленской губернии все обстояло не так просто. Во-первых, было четкое разделение обязанностей – муж отвечал за прокорм семьи и оплату налогов, жена – за то, чтобы одеть семью, включая мужа. (Ниже вы увидите возмущение женщин властями, пытавшимися ответственность за налоги возложить на них, и тут женщины были, по сути, правы). Жена обязана была помогать мужу в прокорме семьи и выплате налогов только полгода – с 1 апреля по 1 ноября. В это время муж мог обязать жену выполнять любую работу, мог отдать ее в батрачки, получая за нее ее зарплату. Но с 1 ноября по 1 апреля жена работала только на себя, как дома, так и вне его, - она могла устроится на какую угодно работу и все заработанные деньги шли только ей. Конечно, мужья разные бывают, поэтому деньги от них приходилось прятать, но это положение неуклонно соблюдалось.

   И Энгельгардт, анализируя развал мощных, богатых крестьянских семей, пришел к выводу, что женщины являются самым гадким антиартельным элементом, при этом, не поскупился на примеры и выводы. Опять не буду цитаты выделять курсивом, полужирным даны выделения самого Энгельгардта.

   «Но как ни важен хороший «загад» хозяина, все-таки же коренная причина зажиточности и сравнительного благосостояния больших не разделявшихся семей заключается в том, что земля не разделена, что работа производится сообща, что все семейство ест из одного горшка. Доказательством этого служит то, что большие семьи, даже и при слабом старике, плохом хозяине, не умеющем держать двор в порядке, все-таки живут хорошо.

   * Я знаю один крестьянский двор, состоящий из старика, старухи и пяти женатых братьев. Старик совсем плох, стар, слаб, недовидит, занимается по хозяйству только около дома, в общие распоряжения не входит. Хозяином считается один из братьев. Все братья, хотя и молодцы на работу, но люди не очень умные и бойкие, смиренные, рахманные, как говорят мужики; даже тупые, совершенно подчиненные своим женам. Бабы же, как на подбор, молодица к молодице, умные — разумеется, по-своему, по-бабьему, — здоровые, сильные, все отлично умеют работать и действительно работают отлично, когда работают не на двор, а на себя, например, когда зимою мнут у меня лен и деньги получают в свою пользу. Хозяйство в этом дворе в полнейшем беспорядке; бабы хозяина и мужей не слушают, на работу выходят поздно, которая выйдет ранее, поджидает других, работают плохо, спустя рукава, гораздо хуже батрачек, каждая баба смотрит, чтобы не переработать, не сделать более, чем другая. Все внутренние бабьи, хозяйственные работы производятся в раздел. Так, вместо того, чтобы поставить одну из баб хозяйкой, которая готовила бы кушанье и пекла хлебы, все бабы бывают хозяйками по очереди и пекут хлеб понедельно — одну неделю одна, другую — другая. Все бабы ходят за водою и наблюдают, чтобы которой-нибудь не пришлось принести лишнее ведро воды, даже беременных и только что родивших, молодую, еще не вошедшую в силу девку, дочь старшего брата, заставляют приносить соответственное количество воды. Точно так же по очереди доят коров; каждая баба отдельно моет белье своего мужа и детей; каждая своему мужу дает отдельное полотенце вытереть руки перед обедом, каждая моет свою дольку стола, за которым обедают. Случилось, что в этом дворе были у трех баб одновременно грудные дети, которых нужно было подкармливать молочной кашей, между тем зимою во дворе была всегда одна рано отелившаяся корова, так что все молоко должно было итти на грудных детей. Казалось бы, чего проще хозяйке выдоить ежедневно корову и сварить общую молочную кашу для всех детей. Нет, ежедневно одна из баб-дитятниц, по очереди, доит корову, молоко разделяется на три равные части, и каждая баба отдельно варит кашу своему ребенку. Наконец, и этого показалось мало — должно быть, боялись, что доившая может утаивать молоко, — стали делать так: бабы доят коров по очереди, и та, которая доит, получает все молоко для своего ребенка, то есть сегодня одна невестка доит корову, получает все молоко себе, и потом три дня варит своему ребенку кашу на этом молоке, завтра другая невестка доит корову и получает все молоко себе, послезавтра третья...

   * Даже в полевых работах бабы этого двора вечно считаются. Каждая жнет отдельную нивку, и если одна оставила высокое жнитво, то и все другие оставляют такое же. Словом, работают хуже, чем наемные батрачки. Бабы этого двора даже разные торговые операции делают независимо от двора: одна из баб, например, арендует у бедных крестьян несколько нивок земли, независимо от двора, на свои деньги, сеет ячмень и лен в свою пользу, другая выкармливает на свой счет борова и продает в свою пользу.

   …Но вот умер старик. У некоторых братьев сыны стали подрастать — в подпаски заставить можно. У одного брата нет детей, у других только дочки. Бабы начинают точить мужей: «неволя на чужих детей работать», «вон Сенька бросил землю, заставился к пану в скотники, 75 рублей на готовых харчах получает, а женку в изобку посадил — она ни жнет, ни пашет, сидит, как барыня, да на себя прядет» и т. д. и т. д. Сила, соединявшая семейство и удерживавшая его в одном дворе, лопнула. И вот, несмотря на то, что «один в поле не воин», что «одному и у каши не споро», что «на миру и смерть красна», двор начинает делиться. Вместо одного двора является, например, три. Нивы делятся на узенькие нивки, которые и обработать хорошо нельзя, потому что не только пахать, но и боронить нельзя: кружит баба с боронами, кружит, а все толку нет. Каждый работает отдельно на своей нивке. Молотят на трех овинах, да еще хорошо, если, разделившись, возьмут силу построить три овина, а то овин остается общий на трех, и каждый молотит на нем по очереди отдельно свой хлеб — ну, как же тут поспеть вовремя намолотить на семена и сохранить хлеб чистым? У одного рожь чиста, у другого — он вчера на семена молотил — с костерем. Никто за овином не смотрит, нет к нему хозяина, никто его вовремя не ремонтирует. Сено убирают каждый отдельно на своих нивках и, если что выигрывается от того, что каждый работает на себя, а не на двор, то теряется вследствие того, что одному нет возможности урвать в погоду, как может это сделать артель. Кладут сено в три отдельные пуни. Скот кормят на трех отдельных дворах, и для ухода, для носки корма нужно три человека, тогда как прежде делал это один. На водопой скот гонят три бабы, а прежде гоняла одна. На мельницу молоть едут три хозяина. Печей топится три, хлеб пекут три хозяйки, едят из трех чашек. Все необходимые во дворе «ложки» и «плошки» тому, кто дела не знает, кажутся пустяком, а попробуй-ка, заведись всем: если большое корыто, в котором кормили штук шесть свиней на «богачевом» дворе, стоит рубль, то три маленьких корыта стоят уже не рубль, а, примерно, хоть два. 

 * Высчитайте все, высчитайте работу, и вы увидите, какая происходит громадная потеря силы, когда из одного двора сделается три, а еще того хуже — пять. 

 * Непременным результатом раздела должна быть бедность. Почти все нажитое идет при разделе на постройку новых изб, новых дворов, амбаров, овинов, пунь, на покупку новых корыт, горшков, чашек, «ложек и плошек». Разделились «богачи», и вот один «богачев» двор обыкновенно превращается в три бедных двора. 

 Все это знают, все это понимают, а между тем все-таки делятся, потому что каждому хочется жить независимо, своим домком, на своей воле, каждой бабе хочется быть «большухой». 

 …Говорят, что все разделы идут от баб. Поговорите с кем хотите. И поп вам скажет, что разделы — величайшее зло и идут от баб. Поп-то это скажет так, по обычаю поддакивать, вторить, потому что попу-то нечего быть против разделов, так как они ему выгодны: один двор — молебен, два двора — два молебна. С «богачева» двора сойдет на святую много рубль (пять служб), а с пяти бедных, разделившихся дворов, сойдет мало, если два рубля (по две службы). И волостной, и писарь, и сотский — все начальники скажут, что разделы — зло, так это очевидно, хотя и начальству, как попу, разделы выгодны. Положим, в «богачевом» дворе на Никольщину поднесут «начальнику» два стакана, но в пяти бедных, если по стакану только, все же выйдет пять, притом же бедные одиночки почтительнее, боязливее, низкопоклоннее, потому что «один в поле не воин».

   * И мужик каждый говорит, что разделы — зло, погибель, что все разделы идут от баб, потому что народ нынче «слаб», а бабам воля дана большая, потому-де, что царица малахфест бабам выдала, чтобы их не сечь.

   …Действительно, сколько и я мог заметить, у баб индивидуализм развит еще более, чем у мужиков, бабы еще эгоистичнее, еще менее способны к общему делу — если это дело не общая ругань против кого-либо, — менее гуманны, более бессердечны. Мужик, в особенности если он вне дома, вне влияния баб, еще может делать что-нибудь сообща; он не так считается в общей работе, менее эгоистичен, более способен радеть к общей пользе двора, артели, мира, жить сообща, а главное — мужик не дребезжит, не разводит звяк, не точит. Мужик надеется на свой ум, на свою силу, способность к работе. Баба не надеется ни на ум, ни на силу, ни на способность к работе, баба все упование свое кладет на свою красоту, на свою женственность, и если раз ей удалось испытать свою красоту — конец тогда.

   * Я положительно заметил, что те деревни, где властвуют бабы, где бабы взяли верх над мужчинами, живут беднее, хуже работают, не так хорошо ведут хозяйство, как те, где верх держат мужчины. В таких бабьих деревнях мужчины более идеалисты, менее кулаки и скорее подчиняются кулаку-однодеревенцу, который осилил, забрал в руки баб. Точно так же и в отдельных дворах, где бабы взяли верх над мужчинами, нет такого единодушия, такого порядка в хозяйстве, такой спорости в работе. Впрочем, нужно заметить, что если в какой-нибудь деревне, в одном-двух дворах, бабы взяли верх, то это распространяется на все дворы в деревне. А если раз бабы в деревне держат верх, то и каждая вновь поступающая вследствие замужества в деревню сейчас же попадает в общий тон. Удивительный в этом отношении происходит подбор; где бабы держат верх, там, разумеется, бабы молодцы — редкая не пронесет осьмину ржи (более 70 кг, - Ю.М.), — сильные, здоровые, отличные, в смысле уменья все сделать, работницы, отличные игрицы; где мужчины держат верх, там бабы поплоше, забитые, некрасивые, изморенные. Выходя замуж, девка смотрит, в какую деревню идти: молодица идет в первую деревню, поплоше — идет во вторую, потому что в первой бабы забьют. И бабы тоже смотрят, кто к ним идет, и пришедшую обрабатывают по-своему.

   * …Большую способность мужчин к общему делу можно объяснить тем, что мужчины более свободны, более развиты, более видели свет, более жили в артелях, прониклись артельным духом, сделались, как выражаются мужики, артельными людьми, то есть людьми более гуманными, способными сдерживать свои эгоистические инстинкты, уступать другим, уступать общему духу, общим потребностям, общему благу.

   * …Но зато у баб гораздо более инициативы, чем у мужчин. Бабы скорее берутся за всякое новое дело, если только это дело им, бабам, лично выгодно. Бабы как-то более жадны к деньгам, мелочно жадны, без всякого расчета на будущее, лишь бы только сейчас заполучить побольше денег. Деньгами с бабами гораздо скорее все сделаешь, чем с мужчинами. Кулакам это на руку, и они всегда стремятся зануздать баб, и раз это сделано — двор или деревня в руках деревенского кулака, который тогда уже всем вертит и крутит. У мужика есть известные правила, известные понятия о чести своей деревни, поэтому он многого не сделает, чтобы не уронить достоинства деревни. У бабы же на первом плане — деньги. За деньги баба продаст любую девку в деревне, сестру, даже и дочь, о самой же и говорить нечего. «Это не мыло, не смылится», «это не лужа, останется и мужу», рассуждает баба. А мужик, настоящий мужик, не развращенный подлаживанием барам, не состоящий под командой у бабы, ни за что не продаст. А проданная раз девка продаст, лучше сказать, подведет, даже даром, всех девок из деревни для того, чтобы всех поровнять. Охотники до деревенской клубнички очень хорошо это знают и всегда этим пользуются. Нравы деревенских баб и девок до невероятности просты: деньги, какой-нибудь платок, при известных обстоятельствах, лишь бы только никто не знал, лишь бы шито-крыто, делают все. Да и сами посудите: поденщина на своих харчах от 15 до 20 копеек, за мятье пуда льна 30 копеек — лен мнут ночью и за ночь только лучшая баба наминает пуд, — за день молотьбы 20 копеек. Что же значит для наезжающего из Петербурга господина какая-нибудь пятерка, даже четвертной, даже сотенный билет в редких случаях. Посудите сами! Сотенный билет за то, что «не смылится», и 15 копеек — за поденщину. Поставленные в такие условия, многие ли чиновницы устоят? Что же касается настоящего чувства, любви, то и баба не только ни в чем не уступит чиновнице, но даже превзойдет ее. Я думаю, что тот, кто не знает, как может любить деревенская баба, готовая всем жертвовать для любимого человека, тот вообще не знает, как может любить женщина.

   …Вот для начальства бабы в деревне язва. Мужчины гораздо более тер­пеливо переносят и деспотизм хозяина, и деспотизм деревенского мира, и деспотизм волостного, и затеи начальства: станового, урядника и т. п. А уж бабы — нет, если дело коснется их личных бабьих интересов. Попробовало как-то начальство описать за недоимки бабьи андараки, так бабы такой гвалт подняли, что страх, — к царице жаловаться, говорят, пойдем. И пошли бы. Начальство в этом случае, однако, осталось в барышах: бабы до тех пор точили мужчин, спали даже отдельно, пока те не раздобылись деньгами — работ разных летних понабрали — и не уплатили недоимок. Однако после того начальство бабьих андараков уже не трогало».

   Тут удивительного ничего нет, многим известно, что в одном дворе можно держать сколько угодно кобелей, но две суки загрызут друг друга. Но эта биологическая женская особенность понятна, поэтому мужикам нет оправдания. Ведь мужики становятся подкаблучниками по той же причине, по которой идут в батраки и бюрократы, - чтобы не быть хозяином и не отвечать за принятые решения по хозяйству. Таким мужикам все равно – хоть у барина холуем, хоть к арендатора батраком, хоть у жены под каблуком – лишь бы самому решений не принимать и за них не отвечать.

   Но меня заставило вспомнить о женщинах то, что у кликуш голодомора в свидетелях одни старушки – именно они вспоминают про то, как большевики их голодом морили. А малороссийские бабы, эти исторически еще не такие давние амазонки, и по влиянию на своих мужей любых женщин мира за пояс заткнут. И надо бы украинским бабушкам вспомнить, как они пилили мужей: «Все люди уже волов порезали, мануфактуры в городе купили, а мы своих в артель отгоним?», «И чего тебе в степи на дядю уродоваться, пусть другие уродуются!» и т. д. Ночная кукушка лучше всех кует, особенно украинская.

   Мне могут сказать, что это дела давно минувших дней. Не скажите! Когда я приводил примеры управления людьми в книге «Три еврея», то даже тогда не догадался взглянуть на эти примеры с точки зрения свойств русского человека. Например, такой. 

 Я был начальником ЦЗЛ, а в этот цех входила аналитическая химлабратория и ее убирали две технички, которые по идее должны были работать с 800 до 1700. Но часть залов и комнат была задействована только днём, и было трудно, да и глупо убирать их, когда там уже работают люди. Поэтому одной техничке изменили график работы. Она приезжала первым автобусом в 600, убирала наиболее сложные в производственном отношении помещения, а затем убирала кабинеты, всё это делала без перерыва, посему и уезжала домой в 1400. А вторая начинала в 800, мыла посуду и убирала проливы реактивов и грязь, образовавшуюся по ходу дневной смены, работая до 1700. И вот приходит ко мне вторая уборщица и жалуется на «несправедливость»:

   - Почему той уборщице разрешают уезжать в два часа, а я работаю до пяти? - Потому что та работает с шести и без обеда, а ты с восьми и с обедом. - Это неправильно, пусто тоже работает до пяти. - Но тогда же получится, что она работает не 8 часов, а 10. - Ну и что? - Послушай, может быть, вас менять? Одну неделю она будет работать с шести, а вторую ты. - Нет, мне не нравится работать с шести, пусть она работает до пяти.

   И я не смог её убедить в справедливости этого графика: она пропускала мимо ушей все мои доводы, что по фактическому времени они работают одинаково, она требовала, чтобы они обе работали до пяти, иначе это «не справедливо». Я вынужден был прекратить разговор с ней, и она, обидевшись, спустя некоторое время, нашла другую работу и перевелась в другой цех. Чем этот случай отличается от рассказа Энгельгардта о том, как делили работу невестки?

   А вот ещё случай. Автомобильный завод в Тольятти потребовал у нас ферросилиций ФС-45 фракции 20-80 мм, то есть в кусочках не менее 20 и не более 80 мм. Был построен дробильно-сортировочный узел, но при дроблении образовывалось 15-20% кусочков до 20 мм, которые трудно было кому-нибудь сбыть, и которые по этой причине возвращались на печь, лопатами сбрасывались на ее колошник и заново переплавлялись.

   Мой тогдашний начальник, начальник металлургической лаборатории ЦЗЛ А.А. Парфёнов, разработал и внедрил эффективный способ переработки этих кусочков. При разливке ковша с ферросилицием на разливочной машине эта мелочь дозировалась (подсыпалась с определённым расходом) под струю металла прямо в мульды в количестве, при котором она успевала оплавиться и составить со слитком одно целое. Этот способ дал возможность сократить расход электроэнергии, который раньше требовался для повторного расплавления мелочи в печи, и увеличить стойкость мульд. И всё шло хорошо, пока мы ферросилиций фракции 20-80 не стали поставлять на экспорт.

   В начале поставок возникли разногласия с фирмой, анализирующей наш металл за рубежом, и нас обвинили в том, что у нас кремния в сплаве на самом деле на 2-3% меньше, чем мы указываем в документах. Мы с этим разобрались, но не сразу, а по получении тревожного сигнала было принято решение дробить для экспорта только металл, в котором не менее 45% кремния. В марке ФС-45 разрешается иметь содержание кремния от 42 до 47,5%, печным бригадам выгодно плавить металл с кремнием под верхним пределом марки, поэтому мы полагали, что проблем не будет – металл с кремнием 45% и выше будет передроблен и пойдёт на экспорт, а металл с содержанием ниже 45% будет прямо в слитках отправлен «по Союзу».

   И началось непонятное. Пока экспортных заказов не было, т.е. металл не дробился, обе печи плавили ФС-45 с анализами выше 46%, поскольку, повторю, так выгоднее. Но как только начинали исполнять экспортный заказ, как по команде все бригады начинали плавить металл с содержанием кремния ниже 45%, который, напомню, не дробился и отправлялся только отечественным заводам. В причинах этакого патриотизма разбирался техотдел и вот что выяснил.

   Если все бригады плавят ферросилиций для экспорта, то весь металл дробится, и фракция менее 20  мм отсевается. То есть выплавка как будто уменьшается на 15-20%, но эта мелочь тут же возвращается на разливочную машину и равномерно подсыпается во все следующие плавки, т.е. выплавка снова увеличивается, компенсируя потери при отсеве. Вроде всё в порядке и никто ничего не теряет, наоборот, все получают кое-какую премию за экспорт. Но тут же какой-то умник догадался, что если он будет плавить металл с низким содержанием кремния, то его плавки дробить не будут, но ему всё равно будут подсыпать мелочь от дроблённых плавок других бригад, т.е. те увеличат ему выплавку на 10-15% за счет металла, выплавленного его товарищами, что больше премии за экспорт. И пошло-поехало! Равнение – на худшего! Никто из рабочих и не пытался остановить рвача – все стали снижать кремний в ФС-45 в надежде, что и им в плавки чужого металла подсыпят.

   Пример показывает, насколько ушлым бывает русский гегемон, когда появляется возможность что-либо урвать за счет общества. И этот пример - полное подтверждение вывода Энгельгардта о русском работнике: «если можно, то пустит лошадь на чужой луг или поле, точно так же, как вырубит чужой лес, если можно, увезет чужое сено, если можно, — все равно, помещичье или крестьянское, — точно так же, как и на чужой работе, если можно, не будет ничего делать, будет стараться свалить всю работу на товарища».

   Энгельгардт дает жесткую оценку русским работникам, я к ней присоединяюсь, поэтому еще раз напомню, что речь идет о некоем среднем русском, массовом русском, а работников, примыкающим к крайним случаям (к которым относятся эгоисты до мерзости и идеалисты до крайности), эти оценки не относятся.

   
Что угадали

  Есть еще два аспекта организации русских в трудовые коллективы, которые следует рассмотреть. Первый относится к случаю: «Зять, бросая камень в собаку, попал в тещу и подумал: «Тоже хорошо!»».

   Энгельгардт описывает случаи, когда крестьяне и в те далекие 70-е девятнадцатого века вынуждены были создавать колхозы. Это случай, когда деревня была способна купить разорившееся имение помещика целиком. Разбить все поля и леса на нивки для каждого двора было уж явно нецелесообразно, особенно, если имение находилось далеко от деревни, разделить помещичий скот поровну тоже не получалось, волей-неволей надо было как-то организовываться для работы в этом хозяйстве сообща. Что обрабатывать, что сеять, что сажать и где косить – это проблем не было, это решали миром, это умели. Но поскольку доходы с имения делились поровну по дворам, то возникал вопрос, как обеспечить равный трудовой вклад каждого двора? Для этого требовалось иметь кого-то, кто проследил бы за исполнением каждым работником трудовой повинности. И крестьяне для этого нанимали управляющего своим имением и скотника. Заметьте, они не избирали этих лиц из своей среды, они их нанимали, причем, из как можно более дальних районов, чтобы указанные лица не имели никаких родственных связей в деревне.

   В результате восстанавливалась добрая старая барщина: управляющий и скотник получали права помещика-крепостника, а крестьяне по отношению к ним становились крепостными. И теперь уже управляющий и скотник не только следили за тем, чтобы каждый крестьянин отработал ровно столько (по объему работ, а не по дням), сколько и остальные, но они могли еще и как-то специализировать труд. То есть, не гонять каждого крестьянина на все виды работ, а хорошего пахаря использовать в поле, а хорошего скотника – на скотном дворе. А доход от имения делился поровну между всеми членами трудового коллектива этой деревни.

   Так вот, большевики, организуя колхозы, послали на село 25 тысяч рабочих, в основном коммунистов (потом, когда трудности с коллективизацией явно обозначились, заявления переселиться в село для организации колхозов подали около 60 тысяч рабочих и служащих). Разумеется, большевики имели в виду совершенно не то, что требовалось по русскому мировоззрению, но эти двадцатипятитысячники соответствовали главному требованию с точки зрения русского работника – они не имели родственных связей в деревнях и селах.

   Однако, с точки зрения управления коллективом, справедливость руководителя стоит, все же, на втором месте, а на первом его хозяйская сметка – умение планировать, загадать. То, что на место председателя колхоза избран честный коммунист-рабочий, а не местный мерзавец-кулак, это было очень хорошо! Но ведь этот рабочий в вопросах сельского хозяйства был олухом, как Давыдов из «Поднятой целины», с удовольствием уплетавший щи с говядиной, даже не догадываясь, что казаки забивают быков, и Давыдову весной не на чем будет пахать.

   Насколько эффективнее на месте председателя был настоящий хозяин, хорошо описал мой соавтор по книге «Отцы-командиры» А.З. Лебединцев. По его собственным детским воспоминаниям и рассказам его матери Александр Захарович сообщает, что еще до коллективизации молодежь их кубанской станицы выселилась на построенный хутор, так как из-за разросшегося населения станицы стало далеко ездить на поля. И когда началась коллективизация, то колхоз сначала был организован на их молодежном хуторе, «голодомор» колхоз пережил без потерь, мало этого, казаки станицы, еще не организовавшие колхоз, спасались от голода у своих родственников в их колхозе. Но нам интереснее председатель этого колхоза.

   «Многое помнил из прежних ее (матери – Ю.М.) рассказов, но немало услышал интересного впервые, в том числе о девичестве и первых годах коллективизации. Она открыла мне секрет нашего бурного роста колхоза и источников финансирования под руководством нового председателя колхоза Шапетина. Прибыл он к нам, со станицы Сторожевой, что располагалась в десяти километрах южнее хутора. Он хорошо знал местные обычаи и казачий уклад жизни, хозяйственную деятельность и, самое главное, не имел в хуторе родственников, что наиболее благоприятно отражалось на его руководящей репутации. Был он молод, энергичен, знал повадки земляков. В 1932 году впервые построили детский садик и детясли. Это вызывалось крайней необходимостью, так как старушек-домоседок в хуторе просто не было. Все они остались со старшими сыновьями в станице. Матери председатель предложил место стряпухи в детсадике. Членов правления он подбирал по деловым качествам даже невзирая на неграмотность. Таким путем и она оказалась членом правления. Мне было очень интересно услышать от нее об источниках финансирования всех затрат на покупку динамо-машины, водной турбины, проводов, столбов, радиоприемника с усилительной аппаратурой. Ведь все это стоило денег, и немалых. 

 Мать улыбнулась и чистосердечно рассказала мне об источниках поступления денег. Приступая к строительству, Шапетин все это рассчитал заранее. Именно в том, наиболее голодном и трудном тридцать третьем он приобрел самое необходимое, расплачиваясь, как сейчас говорят, бартером. Более того, он велел откармливать отходами при детской кухне двух кабанов, которые не проходили по свиноферме, откормили и забили бычка, выходившего в хуторском стаде, а не на ферме. В те годы был замечательный медосбор, и на пасеке собрали бочку меда сверх плана. Все это было продано на рынке и пошло на покупку электро- и радиооборудования. Районное начальство было занято организацией МТС и ослабило контроль над ревизионной работой в колхозах. Припомнилось все это председателю позднее, когда были установлены «нормы «по выявлению «врагов» народа, «террористов», «оппортунистов» и прочих недоброжелателей. А тогда, когда впервые в сельской местности загорелась «лампочка Ильича», когда заговорило радио в хуторе, когда целиком вся бригада одновременно могла мыться в колхозной бане, когда все праздничные торжества и свадьбы начали проводиться в колхозном клубе, тогда это восхвалялось в газете как «Великий почин». В 1937 году это обернулось арестом председателя и «червонцем» в не столь отдаленных местах. Но он и там оказался нужным как организатор. Поэтому и выжил. Но в колхоз его не вернули, хотя колхозники очень жалели о нем и вспоминают и поныне. Вряд ли кто на хуторе помнил эти подробности так, как запомнила и рассказала мне моя неграмотная мать тридцать семь лет спустя».

   Должен немножко прокомментировать. Что касается двух кабанов, выкормленных на отходах детской кухни, то это «лапша на уши» городскому жителю. Что касается «бартера», то это еще «лапша», смысла которой, возможно, и мать не понимала. Все эти кабаны, бычки и мед, весь этот «черный нал» - это только то, что шло на взятки людям, от которых зависела продажа оборудования этому колхозу, а взятки до 1937 года были крайне распространенным явлением. На покупку такого чрезвычайно дорогостоящего оборудования, как турбина и генератор, провода и электромоторы, да еще и такого оборудования, которое не спрячешь за сараем, для строительства таких, бросающихся в глаза сооружений, как баня и клуб, нужны были «белые» деньги, проведенные по бухгалтерским отчетам колхоза. И они, как видите, у колхоза были уже в 1933 году – году «разгара голодомора». И в этом же году у колхоза было зерно не только для хлебосдачи, не только на семена, но и для того, чтобы откармливать свиней, как на свиноферме, так и нелегально. А свиньи это конкуренты людей в еде, поскольку их откорм ведется ячменем или кукурузой - тем же, что ест и человек, и выращенным на тех же полях, на которых растет и хлеб.

   Главный вывод, который можно сделать из этих примеров Лебединцева, понятен: хороший хозяин, кроме этого, независимый в своих решениях от кого-либо в самом коллективе, уже является безусловным фактором прогресса такого коллектива. Даже при наличии иных, неблагоприятных факторов.

   
(продолжение следует)

Ю.И. МУХИН

Меч Правосудия

  • Гость
Re: Юрий Мухин
« Ответ #10 : 20/06/13 , 13:53:53 »
Мухин Юрий

ТРОЦКИЙ И СТАЛИН


http://communitarian.ru/upload/iblock/563/563a678b50e75c5bfca54f270a3816cd.jpg height=191


Когда было выгодно быть большевиком – большинство евреев было большевиками. Сегодня выгодно быть демократом – и теперь масса евреев утверждает, что они в начале века были не вождями революции, а ее жертвами.


Комментатор одной из моих статей так охарактеризовал Троцкого:


«Среди врагов Сталина было немало очень неприятного народа, запятнанного колоссальными преступлениями, а вот нарицательным стало именно имя Троцкого, который за всю свою жизнь так и не совершил ни одного поступка, за который его действительно можно было бы упрекать по-серьезному, без домыслов. Нет в природе ни одного «преступления Троцкого», только вымышленные. А поди ж ты - до сего дня быть троцкистом - стремно!».


Если бы речь шла только об идейных разногласиях между Сталиным и Троцким, то стрёмного в этом ничего нет, но кто на самом деле эти разногласия понимал? Ведь даже вожди революции не понимали, что происходит. Очевидец событий, Герберт Уэллс, писал:



«…Большевистское правительство - самое смелое и в то же время самое неопытное из всех правительств мира. В некоторых отношениях оно поразительно неумело и во многих вопросах совершенно несведуще. Оно исполнено нелепых подозрений насчет дьявольских хитростей "капитализма" и незримых интриг реакции; временами оно начинает испытывать страх и совершает жестокости. Но по существу своему оно честно. В наше время это самое бесхитростное правительство в мире.


О его простодушии свидетельствует вопрос, который мне постоянно задавали в России: "Когда произойдет социальная революция в Англии?". Меня спрашивали об этом Ленин, руководитель Северной коммуны Зиновьев, Зорин и многие другие. Дело в том, что, согласно учению Маркса, социальная революция должна была в первую очередь произойти не в России, и это смущает всех большевиков, знакомых с теорией. По Марксу, социальная революция должна была сначала произойти в странах с наиболее старой и развитой промышленностью, где сложился многочисленный, в основном лишенный собственности и работающий по найму рабочий класс (пролетариат). Революция должна была начаться в Англии, охватить Францию и Германию, затем пришел бы черед Америки и т.д. Вместо этого коммунизм оказался у власти в России, где на фабриках и заводах работают крестьяне, тесно связанные с деревней, и где по существу вообще нет особого рабочего класса - "пролетариата", который мог бы "соединиться с пролетариями всего мира". Я ясно видел, что многие большевики, с которыми я беседовал, начинают с ужасом понимать: то, что в действительности произошло на самом деле, - вовсе не обещанная Марксом социальная революция, и речь идет не столько о том, что они захватили государственную власть, сколько о том, что они оказались на борту брошенного корабля».

А что понимали в теории коммунизма реальные коммунисты, сражавшиеся за коммунизм на фронтах гражданской войны? И им для различия Сталина и Троцкого, для понимания того, за кем идти, требовалось что-то попроще. Поэтому я позволю себе указать на одно простое обстоятельство.Бессменный вождь большевиков (расколовший социал-демократов на большевиков и меньшевиков) В.И.Ленин практически всю свою революционную жизнь провел за границей, по этой причине реальный русский народ знал плохо и посему свято верил в марксизм. Но работал он упорно, не унывал ни при каких неудачах и трудностях. Вернулся Ленин в Россию только после Февральской революции в 1917 г., и надо отдать должное его мужеству и упорству за то, что он, не имея никакого опыта, взял власть в России в то время, когда ее уже все боялись брать.Совершенно другую судьбу и другой опыт имел И.В.Сталин. Вступил в партию в 1898 г., революционную работу вел только в России, за границей бывал лишь на съездах партии. В связи с этим народ России он знал и понимал прекрасно, в работе руководствовался не столько догмами Маркса и теоретическими рассуждениями, сколько реальным состоянием дел. С 1912 г. он член ЦК большевиков, с момента учреждения Политбюро – член Политбюро. После Февральской 1917 г. революции он возвращается из очередной ссылки (арестовывался царскими властями 7 раз, бежал из ссылки – 5 раз) в Петроград и возглавляет главную газету большевиков «Правду», а после ее закрытия – очередные газеты, которые большевики выпускают взамен закрываемых. Летом 17-го года практически возглавляет партию в связи с уходом Ленина в подполье, накануне Октябрьской революции руководит Партийным центром по вооруженному восстанию – Революционным военным советом Петрограда, т.е. является по сути техническим руководителем захвата власти.Однако после взятия власти большевиками в России он отодвигается на второй план – в правительстве большевиков под председательством Ленина он занимал довольно скромное место наркома по делам национальностей. Но зато его непрерывно используют вне Москвы во всех жизненно важных для России случаях. В 1918 г. он обеспечивает большевиков хлебом, удерживая для этого Царицын от захвата белыми; его посылают комиссаром на все фронты, где большевикам грозит наиболее сильная опасность.Думаю, что уже в это время ему начали очень сильно завидовать другие вожди большевиков, особенно масса набежавших к большевикам в 1917 г. социалистов-евреев. Думаю, что ему завидовал и Ленин. В отличие от других лидеров партии Сталин хорошо знал Россию, непрерывно учился и мог организовать выполнение тяжелейших дел. Остальные вожди, многие из которых умели только революционно болтать, вряд ли могли спокойно относиться к этому. Вот такой штрих.К пятилетию взятия большевиками власти журнал «Октябрь» выпустил большую фотографию-лубок «Творцы революции» со 100 деятелями большевиков. Интересно было то, что среди сонма и по сей день никому не известных «творцов» не было Сталина – старейшего члена партии, члена ее ЦК, члена Политбюро и технического организатора самой Революции!Но зато были какие-то люди, заслуги которых перед революцией вряд ли способны вспомнить даже профессиональные историки той эпохи! Скажем, кто способен вспомнить, кем были: Невский, Лурский, Лашевич, Зорин, Балабанова, Лилина, Рабич? В связи с чем, они вдруг стали творцами революции, большими, чем член Политбюро партии большевиков? Это, так сказать, издержки антисталинской пропаганды Троцкого. Тогда было выгодно быть большевиком – и большинство евреев было большевиками, сегодня выгодно быть демократом – и теперь масса евреев утверждает, что они в начале века были не вождями революции, а ее жертвами.В первые годы после захвата власти в органах пропаганды большевиков было засилье евреев, и они, поддерживая Троцкого, шельмовали кого угодно по его указке. К примеру, Сталина посылали на самые трудные фронты Гражданской войны комиссаром (членом Военного совета фронта). В своем постановлении от 27 ноября 1919 г. благодарный ВЦИК (Верховный Совет) писал:«В минуту смертельной опасности, когда окруженная со всех сторон тесным кольцом врагов Советская власть отражала удары неприятеля; в минуту, когда враги Рабоче-крестьянской Революции в июле 1919 г. подступали к Красному Питеру и уже овладели Красной Горкой, в этот тяжелый для Советской России час, назначенный Президиумом ВЦИК на боевой пост Иосиф Виссарионович Джугашвили (Сталин) своей энергией и неутомимой работой сумел сплотить дрогнувшие ряды Красной армии.
 Будучи сам в районе боевой линии, он под боевым огнем личным примером воодушевлял ряды борющихся за Советскую Республику.

 В ознаменование всех заслуг по обороне Петрограда, а также самоотверженной его дальнейшей работы на южном фронте, Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет постановил наградить И.В.Джугашвили (Сталина) орденом «Красного Знамени».
В отличие от Сталина, ЦК дважды не давал Троцкому командовать войсками Красной Армии: запрещал вмешиваться в разгром Колчака Восточным фронтом и в разгром Деникина Южным фронтом. Причину пояснил примкнувший к большевикам генерал М.А. Бонч-Бруевич: Троцкий не только не скрывал «своего равнодушия к военному делу, но и порой афишировал его».Троцкий обижался на отстранения, подавал в отставку, но его не отпускали. Тогда вопрос: почему же большевики не сняли его за негодностью с должности председателя Реввоенсовета Республики? А это специфика революции. Хотя Троцкий и считал себя великим оратором и полемистом, но в делах практической пропаганды пользовался другим приемом – расстрелами по малейшему поводу. «Расстрел– не скрывал он – был жестоким орудием предостережения другим». ЦК опасался, что вдруг по непредсказуемому революционному времени где-то кого-то придется «предостеречь», а Троцкого не будет, вот его и держали.
Имея неограниченную власть, Троцкий в своем местечковом славолюбии дошел до маразма. Его не только пресса хвалила, он заставил в Политический Устав РККА внести §41 со своей биографией, заканчивающейся словами: «Тов. Троцкий – вождь и организатор Красной Армии. Стоя во главе Красной Армии тов. Троцкий ведет ее к победе над всеми врагами Советской республики». А в 1922 г. троцкисты выпускают двухтомник «Гражданская война. Собрание документов и материалов по истории Красной Армии». В этом сборнике о Сталине – ни слова! Чем еще, кроме злобной зависти и попытки замолчать успехи более способного конкурента, можно это объяснить?
И только этим, как ни странно, можно объяснить и то, что Сталина в 1922 г. назначают Генеральным секретарем партии. Тут ведь что надо понять. Взяв власть, вожди большевиков продолжали руководить собственно партией попутно. То есть, Ленин и другие лидеры, имевшие посты в государстве, собирались по мере надобности на Политбюро и решали накопившиеся в партии вопросы. Но партия быстро росла численно и, главное, неимоверно быстро росло количество встающих перед партийными организациями вопросов. Тогда ввели должности секретарей партии, т.е. людей, которые принимали от Политбюро решения, доводили их до партийных организаций, контролировали их исполнение.Официально секретариат возглавлял Я.М. Свердлов, но ведь он был главой законодательного органа страны – главой Советской власти. Поэтому фактически партией руководила, как могла, его жена К.Т. Новгородцева, занимавшая должность заведующей Секретариатом ЦК. Фактически на ее должность и задвинули Сталина, только назвали эту должность красивее – Генеральным секретарем. Предусматривалось, что Сталин будет организовывать то, что прикажет Политбюро. И только.Довольный Троцкий так комментировал это назначение: «Победила, однако, на съезде руководимая Зиновьевым петроградская делегация. Победа далась ей тем легче, что Ленин не принял боя. Он не довел сопротивление кандидатуре Сталина до конца только потому, что пост секретаря в тогдашних условиях имел совершенно подчиненное значение. Своему предупреждению сам он не хотел придавать преувеличенного значения: пока оставалось у власти старое Политбюро, Генеральный секретарь мог быть только подчиненной фигурой».



Ни Троцкому, ни Ленину, наверное, и самому Сталину не приходило в голову, что если партия берется контролировать госаппарат, то в этом случае не технический руководитель госаппарата – глава страны, а технический руководитель партии становится главой страны. Но, правда, все это зависело от человека на этом посту. Ведь предшественники Сталина на этой должности даже приблизительно не имели в стране того веса, который очень быстро начал набирать Сталин. Он стал работать лучше Ленина, Троцкого и других, и, соответственно, все стали именно на него смотреть, как на вождя.Вдумайтесь. В чем заключалась работа Ленина как руководителя государства? К нему приходили чиновники и спрашивали, как сделать то-то и то-то. Ленин думал и находил решение.А в чем заключалась работа Сталина как руководителя партии? К нему приходили партийные работники, у которых голова болела по поводу тех же вопросов, что и у чиновников, и спрашивали Сталина, что делать. Сталин думал и находил решение. Но благодаря знанию людей России, неустанному самообразованию и тщательному изучению дел он делал это лучше Ленина. И в своем «Завещании», в «Письмах к съезду» Ленин в декабре 1922 г. пишет строчку, в которой сквозит недоумение: «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть…». Как?
Он же не «сделался», это вы, Политбюро (Ленин, Троцкий и др.), его назначили на должность, занимаемую ранее женой Свердлова. Никакую власть он «не сосредоточивал», всю власть ему дали вы, больше, чем вы ему дали, ему власти просто неоткуда было взять.Вот эта фраза Ленина свидетельствует, что ни Ленин, ни Троцкий до конца своей жизни так и не поняли, что произошло: почему их секретарь стал иметь власти больше, чем они, занимающие официальные высокие посты в государстве. Будь Сталин таким же дураком-краснобаем, как Троцкий, Бухарин или другие, несть им числа, то все было бы, как Троцкий с Лениным и предполагали, но не место красит человека, а человек место. И Сталин его украсил, став через десяток лет признанным вождем страны, не занимая никакого конституционного поста, т.е. никакой официальной должности.Эту тонкость по сей день мало кто понимает. Все думают, что власть дает должность. Так-то это так. Но вопрос надо рассматривать принципиальнее: власть возникает у того, кому люди подчиняются. Не от должности она возникает, а от подчинения. А из этого следует, что если люди сочтут полезным подчиняться данному человеку, то у него появится власть и без должности. Сталин – яркий пример этого. Он только исполнял решения Политбюро, на котором председательствовали официальные главы Правительства СССР: В.И. Ленин, А.И.Рыков, а потом В.М.Молотов. Но последние вождями страны не стали, а Сталин – стал!
 Короче: работать надо, как Сталин, и народ к вам потянется…
Впоследствии мифы создавались и под руководством Сталина. Одним из таких его мифов, свидетельствующим о его собственной глубокой порядочности и благородстве, является миф о том, что Сталин был учеником Ленина. На самом же деле Сталин своими знаниями и умом превосходил Ленина, поскольку, благодаря уму и опыту, предвидел события гораздо точнее, нежели Ленин.Кое-что понять можно только сейчас, после развала СССР, скажем, стремление Сталина, в противовес Ленину, создать СССР не союзным, а федеративным государством. Ко времени написания первой Конституции СССР, Ленин заболел и комиссию возглавил Сталин, который проигнорировал его требование создать Союз совершенно открытым, с полным суверенитетом всех народностей. В связи с этим Ленин даже хотел его назвать «Союз советских республик Европы и Азии». Когда же Ленин увидел, что Россия федеративна, а СССР имеет сильное центральное правительство, то в день принятия 1-м Съездом Советов СССР Договора об образовании СССР написал записку с извинениями «рабочему классу», с обвинениями Сталину: «Грузин… который сам является держимордой», – и с пророчествами о будущем центрального правительства СССР, в котором «ничтожный процент советских и советизированных рабочих будет тонуть в море великорусской шовинистической швали».
В 1991 г. мы увидели, как эта «великорусская шваль» (Горбачев, Яковлев, Ельцин) под радостные вопли «советизированных рабочих» в Верховном Совете РСФСР, с поддержкой «советских рабочих» Кузбасса разорвала СССР и предала дело самого Ленина.
А кое-что было видно и тогда. Например, Сталин был, пожалуй, единственным, кто в 1920 г. страстно протестовал против ввода Красной Армии в Польшу. Зная народ не из книжек, он был уверен, что никакой революции в Польше не будет, никто войска Красной Армии там не поддержит, и они бесславно погибнут. Он предлагал наступать только до линии Керзона, разделявшей собственно поляков, с одной стороны, и украинцев с белорусами – с другой.Но Ленин, базировавшийся в своих размышлениях, все же, на книжных знаниях и «теории» Маркса, поверил брехливым реляциям «полководцев» Троцкого и Тухачевского (и это несмотря на то, что Сталин решился на отчаянный шаг: опубликовал свое предупреждение в «Правде»). Войска Красной Армии вошли в Польшу и потерпели под Варшавой позорное поражение, Ленин вынужден был признать свою вину, но Сталин впоследствии этот эпизод своего предвидения из истории изъял, чтобы не компрометировать Ленина.Взяв власть, большевики все оказались в одной лодке – поражение всем им грозило смертью. Тем не менее, даже по этому соображению они разделились на два идейных направления. Первое возглавлял Лев Давидович Троцкий, второе идейное направление возглавлял Ленин. Огромное влияние на эту борьбу накладывали личные качества вождей.Ленин был чистым фанатиком марксизма, которому ничего, кроме победы пролетариата (победы его ленинских идей), не было нужно. Ленин был абсолютно безразличен к еде, одежде и к развлечениям.Сталин был похож на Ленина, но его фанатизм распространялся не на Маркса, а на конкретный советский народ – Сталин фанатически служил ему. Он не был аскетом, но ему просто ничего лишнего не было нужно. Очень долгое время он с семьей жил чрезвычайно скромно, и жене его не всегда хватало денег даже на такую жизнь. У них не было поваров; когда после смерти жены Сталину готовила обед домработница, то обед состоял из щей на первое, каши с отварным мясом из щей на второе и компота на десерт. Либо ему обед приносили из столовой полка, охранявшего Кремль. Из сохранившейся переписки того времени видно, с какой радостью дети Сталина воспринимали посылки с фруктами, которые отец им высылал, когда отдыхал и лечился на Кавказе.Анри Барбюс так описывает жилье и быт Сталина в начале 30-х годов:
 «Поднимаемся по лестнице. На окнах – белые полотняные занавески. Это три окна квартиры Сталина. В крохотной передней бросается в глаза длинная солдатская шинель, над ней висит фуражка. Три комнаты и столовая обставлены просто, как в приличной, но скромной гостинице. (Постановлением СНК от 1 декабря 1917 г. Ленин определил, что для наркомов «квартиры допускаются не свыше 1 комната на члена семьи», - Ю.М.) Столовая имеет овальную форму; сюда подается обед – из кремлевской кухни или домашний, приготовленный кухаркой. В капиталистической стране ни такой квартирой, ни таким меню не удовлетворился бы средний служащий. Тут же играет маленький мальчик. Старший сын Яша спит в столовой, – ему стелют на диване; младший – в крохотной комнатке, вроде ниши.

 Покончив с едой, человек курит трубку в кресле у окна. Одет он всегда одинаково. Военная форма? – это не совсем так. Скорее намек на форму – нечто такое, что еще проще, чем одежда рядового солдата: наглухо застегнутая куртка и шаровары защитного цвета, сапоги. Думаешь, припоминаешь… Нет, вы никогда не видели его одетым по-другому – только летом он ходит в белом полотняном костюме. В месяц он зарабатывает несколько сот рублей – скромный максимум партийного работника (полторы-две тысячи франков на французские деньги)».
По воспоминаниям начальника его охраны на 1927 г. дача Сталина не имела ни удобств, ни прислуги, и он с семьей приезжал туда на выходные с приготовленными дома бутербродами. (Сталин провел постановление о том, что дачи партработников не могут быть больше, чем в 3-4 комнаты. Тем не менее, «жертвы сталинизма» Рудзутак, Розенгольц, Межлаук, Карахан, Ягода и др. к моменту своего ареста успели построить дворцы в 15-20 комнат). Со временем его быт был усовершенствован, что было вызвано скорее необходимостью приема иностранных гостей, но его безразличие к быту сохранилось: он не имел практически никаких личных вещей, даже лишней пары обуви или какой-то одежды. Полковник Н. Захаров, в 1953 г. был начальником отдела управления правительственной охраны и описывал имущество Сталина после его смерти. Спустя почти 50 лет Захаров вспоминал с удивлением: «Когда открыл гардероб Сталина, то подумал, что я богаче его. Два френча, шинель, ботинки, 2-е пары валенок – новенькие и подшитые, новенькие ни разу не обуты. Все!». Единственным его богатством была огромная библиотека (обычная норма чтения Сталиным литературы была около 300-400 страниц в день).
При таком вожде и его соратники подбирались соответственно, особенно тогда, когда он в идейной борьбе с Троцким не имел еще подавляющего преимущества.Прямой противоположностью Сталину в этом вопросе был Троцкий. Этому требовались результаты победы в материальном виде. Если ездить – то в поезде царя, если жить – то во дворце, если есть – то только еду личного повара, если проститутки – то только высшего света. Взял власть – гуляй всласть! Правда, сам Троцкий называл это скромно «заботой о товарищах».Само собой, что благодаря этой «заботе» среди товарищей Троцкого и его идейных союзников никогда не переводились мерзавцы.

Такие вот сравнения. Нет ни единого намека, что Сталин или Молотов, или Каганович хоть раз в жизни провели вечер в ресторане. А вот, скажем, сторонник Троцкого Г.Ягода, фактически возглавлявший органы госбезопасности страны (ОГПУ), в честь десятилетия своей организации снял в Москве все самые дорогие рестораны. У этого павиана, кстати, при обыске кроме обилия бархата была найдена и огромная коллекция крайне дефицитной тогда во всем мире порнографии. (По статье 1821 тогдашнего Уголовного Кодекса за ввоз порнографии в страну судом могло быть дано до 5 лет лишения свободы). Это к вопросу, куда Ягода направлял деньги, выделяемые на разведку.В архиве расстрелянного в 1938 г. «любимца партии» Н.И. Бухарина, который после революции был главным редактором главной газеты большевиков «Правды», было найдено такое вот неопубликованное письмо в газету, которое я дам с некоторым сокращением для иллюстрации нравов окружения Троцкого, поскольку все упомянутые в письме деятели именно из его окружения.«ЦЕНТРАЛЬНОМУ КОМИТЕТУ Р.К.П.
 Копия: т. Ленину,
 Московскому Комитету,
 Редакции «Правда», всем Райкомам,
 Петроградскому Губкому
Уважаемые товарищи! Я, раненый красный командир, немного подлечился и на днях снова уезжаю на южный фронт. Прожив в Москве 3 месяца, я видел то, о чем никогда и не догадывался.
 Видел разврат среди наших ответственных работников-коммунистов и видел поощрения творимого ими произвола со стороны ЦЕКА. Видел, как мещанство делается преобладающим элементом в жизни семейных коммунистов.

 Вот характерный пример бессилия ЦЕКА против разыгравшихся аппетитов отдельных своих членов.
 Находясь в Москве, я состоял в резерве Московского Окружного Штаба и жил на квартире у рабочего завода «Мотор», своего старого товарища. Там же жил сотрудник, один из близко стоящих к Окрвоенкому Бурдукову. И вот из разговоров с ним и после проверки у ответственного товарища я выяснил следующее.

 Рабочие завода «Мотор» взяли себе для коллективной обработки одно имение с хорошим дворцом, в котором они думали устроить колонию для своих детей. Но на их беду, это же имение понравилось Коменданту гор. Москвы «коммунисту» Ганшину, «коммунисту» Бурдукову и «коммунисту» Люблину, и они стали отнимать у рабочих имение, которое те не отдавали – дело перешло в Совнарком и... Рабоче-крестьянская власть, отняв имение у рабочих (которые по своей сознательности не протестовали с оружием в руках, что, по моему мнению, они должны были бы сделать), передала его нескольким «зубрам от революции», которые, как например Бурдуков, и в Москве занимают особняки.

 ...Мне сказали, что Ильич ответил одному товарищу, рассказывавшему о положении, что «еще не слышно голоса организованного пролетариата».
Дорогой Владимир Ильич, хоть ты и очень чуток, но смотри, не ошибись. Не будет ли слишком поздно, когда услышим голос организованного пролетариата. Ведь если раздастся этот голос, то это будет голос свинца и железа. Я всю старую войну и всю гражданскую был на фронте, командовал батальоном и полком, имею очень много товарищей, как на фронте, так и в Москве. Мне, как Антону Власову – рабочему, масса верит, и я, как кровно заинтересованный (а не как интеллигент) в сохранении завоеваний Революции, говорю: да, будет поздно, ибо в сердце у каждого сознательного товарища фронтовика, привыкшего на фронте к почти полному равенству, отвыкшего от холопства, разврата и роскоши, чем окружают себя наши самые лучшие партийные товарищи, кипит ненависть и негодование, когда он, раненый, бредет с одного конца города в другой, в то время как жены склянских, бурдуковых, каменевых, стекловых, аванесовых, таратути и прочей ниже и вышестоящей «коммунистической» публики едут на дачи в трехаршинных, с перьями райских птиц шляпах, едут в разные «Архангельские», «Тарасовки» и прочие, отнятые рабочим классом у буржуазии особняки и дворцы, и мимо которых этим же рабочим не дают пройти, уж не говоря о пользовании, как хотели сделать товарищи с завода «Мотор». Рабочие запачкают дворец – лучше отдать его Ганшину, Бурдукову или наркомам, как «Тарасовку», которую зовут теперь «Царским Селом», и правильно – смотрите, как живут там наркомы. Один Таратути занимает 12 комнат и его охраняют 4 милиционера. Чем хуже министра старых времен! И это представители Коммунистической партии, представители Интернационала – позор! И что всего позорней – Комитеты Партии Цека и Московский знают это и бессильны что-либо сделать.
 А вы, сидящие в Кремле! Думаете, масса не знает ваших дел – все знает. Каждый день тысячами уст разносится, как ведут себя стекловы, крыленки, ездящие в автомобилях на охоту, и жены склянских и троцких, рядящиеся в шелка и бриллианты.

 Вы думаете, масса этим не возмущается, разве нам не все равно, кто занимается бонапартизмом – Керенский или Рыков с Троцким. Вы думаете, что мы не знаем, что как какой-нибудь товарищ поднял голос, так его ссылают на окраину. Вы думаете, мы не знаем, что большинство ответственных должностей занимаются бездарностями, по знакомству. Смотрите в Главполитпуть – ведь там Розенгольц, этот научившийся кричать и командовать торговец, разогнал всех лучших товарищей. А Склянский – ведь это ничтожество в квадрате! А жены Каменева, Троцкого, Луначарского – ведь это карикатуры на общественных работниц; они только мешают работе, а их держат, потому что их мужья имеют силу и власть.

 …Я от имени всех фронтовиков, куда я сейчас еду и которым откровенно расскажу о вашей работе, обращаюсь в Центральный Комитет Р.К.П. как к руководящему органу, к тебе, дорогой товарищ Ленин, к тебе, единственно настоящему революционеру – спартанцу по жизни – подумай, помоги, одерни, кого следует, не справишься сам – нам скажи – поможем. Скорей, пока не поздно, скоро зима, армия разута, раздета, побежит – восставать будет. Спеши, Ильич!

 …С коммунистическим приветом, Красный Командир, рабочий-металлист Антон ВЛАСОВ, сентябрь 1920 г.»

 Кстати, письмо это не было опубликовано – уже тогда ушлые «партийцы» знали, что публиковать, а что – нет.
Надо сказать, что Сталин, один из старейших членов Политбюро ВКП(б) – высшего органа партии, состоявшего из 5-6 человек, – до середины гражданской войны вообще не имел в Москве даже комнаты; в свои возвращения в Москву с фронта он жил у знакомых или в гостинице. Никогда ни Сталин, ни его соратники не лечились и не отдыхали за границей. Но будущие «жертвы сталинизма» предпочитали лечиться только на заграничных курортах. К примеру, Н. Крестинский, выехав в 1922 г. за границу расширять воздушные проходы в носу, несколько месяцев провел на немецких курортах и на рижском взморье, привезя чемоданы барахла и разом израсходовав всю сумму, планировавшуюся на десятки действительно больных революционеров. В том же году за границу ездил и И. Смилга, тоже в будущем «жертва сталинизма». Вернувшись, не смог отчитаться о 2000 рублях золотом, поэтому написал просто: «не экономил на еде».
В этом плане интересна стенограмма судебного заседания по делу так называемого «правотроцкистского блока», проходившего 2-12 марта 1938 г. Из допросов подсудимых (и на это не обращается никакого внимания) следует, что они, сторонники Троцкого, практически все, включая личных врачей, свои отпуска проводили за границей, естественно, за государственный счет. Это, кстати, интересный момент, который показывает, как и с помощью чего троцкисты вербовали себе сторонников.Один из подсудимых М.А.Чернов работал в наркомате торговли Украины. Летом 1928 г. его по служебным делам вызывает находящийся на отдыхе в Крыму нарком внешней торговли СССР, в те годы соратник Сталина А.И.Микоян. Заметьте: нарком СССР отдыхает всего лишь в Крыму. Здесь Чернову посчастливилось встретиться с тогдашним главой СССР – А.И.Рыковым. А.И.Рыков, который также был подсудимым на упомянутом процессе, в перекрестном допросе с Черновым по этой встрече показывал: «Я с Черновым виделся и старался убедить его в правильности моей тогдашней контрреволюционной деятельности, собирался сделать его своим сторонником, но нашел готового сторонника в лице Чернова».Материальный результат вербовки лично для Чернова был практически немедленным: его тут же переводят на работу в Москву и почти сразу направляют «на лечение» в Германию за государственный счет и валюту. Заметьте, это сразу после 1927 г., когда в СССР был голод, а единственным источником валюты был экспорт зерна. И тем не менее валюта для Чернова немедленно нашлась. Но ему мало, и он сообщает: «Я позвонил секретарю Рыкова Нестерову о том, что я еду за границу и мне по валютным делам, по вопросу повышения валюты, нужно поговорить с Рыковым…. Глава СССР нахала, но уже своего сторонника-троцкиста, естественно, принимает, дает валюту и задание антисталинского толка. То есть, быть антисталинистом было материально очень выгодно даже тогда, когда Троцкий был выслан за границу.
Вот это тот аспект – материальная заинтересованность в антисталинизме, - на который историки не обращают внимания, а его вес, на мой взгляд, гораздо более значителен, чем вся идейная «марксистская» борьба. Марксизма рядовые члены партии не понимали, а вот это не понять было трудно.Поэтому я разделил бы Сталина и Троцкого по главному критерию: сталинисты шли в революцию, чтобы народ жил лучше, а троцкисты – чтобы революционеры жили лучше.

Меч Правосудия

  • Гость
Re: Юрий Мухин
« Ответ #11 : 21/06/13 , 12:15:59 »
РУССКАЯ АРТЕЛЬ: ПОЗНАТЬ СЕБЯ. Часть 6

http://pages.marsu.ru/iac/city/gorod_istoria/foto/foto1/35_2.jpg height=163
Загонщики

  И еще один аспект, который большевики применили бессознательно, но верно, но уж очень неартельно! Речь идет о передовиках производства, стахановцах и прочих ударниках. Поскольку Энгельгардт приводит пример истинно русской артели на примере артели граборов, то я его словами немного расскажу о том, что это была за профессия. Это были землекопы, но сказать так, это ничего не сказать, – велика ли мудрость землю копать - кто этого не умеет? По большому счету граборы были и ландшафтными дизайнерами в сегодняшней терминологии, и мелиораторами. Причем, ландшафтами их работы и немцы восхищались, а граборы могли и осушить все, что возможно. Но, конечно, они в первую очередь были землекопы.

 «Исконные, старинные граборы, из поколения в поколение занимающиеся граборским делом, достигли в земляном деле высочайшей степени совер­шенства, - пишет Энгельгардт. - Нужно видеть, как режет грабор землю, вырывая, например, прудок, — сколько земли накладывает он на тачку, как везет тачку! Нужно видеть, как он обделывает дерном откосок! До какого совершенства, до какого изящества доведена работа! Грабор работает, по-видимому, медленно: он тщательно осматривает место работы, как бы лучше подладиться, тщательно выбирает такой дерн, какой ему нужен, режет землю тихо, аккуратно, так, чтобы ни одной крошки не осталось, ни одной крошки не свалилось с заступа, — он знает, что все это будет потеря работы, что все эти крошки придется опять поднять на ту же высоту, с которой они свалились. Нельзя не залюбоваться на граборскую работу, тем более, что вы не видите, чтобы грабор делал особенные усилия, мучился на работе, особенно напрягал мускулы. Ничего этого нет. Он работает, как будто шутя, как будто это очень легко: дерн, глыбы земли в пуд весом грабор отрезывает и выкидывает на тачку, точно режет ломтики сыру. Так это все легко делается, что кажется, и сам так бы сделал. Только тогда и поймешь, как трудна эта граборская работа, сколько она требует науки, когда рядом со старым опытным грабором увидишь молодого, начинающего, недавно поступившего в артель. Старый уже выкидал свою дольку земли и сел трубочку покурить — залогу делает, а молодой еще возится на своей дольке, и глыбы земли у него не такие, и земля крошится, и подчистки много, и тачку опрокинул, не довезя до конца доски — подчищать нужно. Старые позаложили, отдохнули, пора за новые дольки браться, а ему и отдохнуть некогда, потому что нужно выгнать столько же, сколько и другие товарищи артели. Положим, в артели каждый получает за то количество кубов земли, какое он вывез, но ведь едят сообща, совестно отставать от артели. И вот, нервно пососав трубочку, отдохнув всего какую-нибудь минуту, молодой грабор опять берется за заступ и спешит на свою дольку. Искусство граборов в земляном деле еще более ярко выделяется, если посмотреть на эту же работу, когда ее делают обыкновенные крестьяне, не граборы. Мне достаточно посмотреть то место, с которого брали землю, чтобы безошибочно определить, кто работал: граборы или крестьяне. Где брали землю не граборы, тотчас видно, что люди делали огромную массу непроизводительной работы, бесполезно растрачивали силу. Крестьяне, впрочем, за настоящие граборские работы никогда почти и не берутся, и если в деревне нужно вырыть канаву или пруд, то нанимают граборов».

   И если для крестьянина хорошим заработком в те времена были 50 копеек в день, то граборы зарабатывали и рубль, и рубль двадцать. А в России в это время был бум на земляные работы – нужны были насыпи для железных дорог. Казалось бы, вот где граборы могли стать миллионерами. Однако на вопрос Энгельгардта, почему граборы не работают на железной дороге (чугунке), последовало разъяснение:

   «Пробовали наши и на чугунку ходить. Заработать там много можно,  если бог здоровья даст, да что толку. В одно лето так собьешься, что потом в год не поправишься.  Там, на чугунке, сибирная работа, сверхсильная, до кровавого пота - за непочтение к  родителям такую работу делать. Там работают с загонщиками - гони за ним. А загонщиками-то подобраны  молодцы, притешают их тоже. Ну, и убивается народ. Нет, наши граборы на чугунку не ходят - туда безрасчетный народ идет, за большими заработками гонятся, или от нужды, на задатки их тоже ловят. И много их там пропадет, умрет, либо калекой вернется».

   В настоящее время, все больше и больше оседающий в конторах и управляющий механизмами народ уже не представит, что значит работа «на износ», что значит «надорваться на работе», но тогда еще много видов физических работ были именно такими. Но в этом разъяснении грабора вы увидели термин «загонщик», о котором грабор сообщил, как о некоем враге всех остальных. Дело в том, что на железной дороге земляные работы брали на себя подрядчики – люди с деньгами, они сами не работали, а нанимали крестьян, которым платили повременно, скажем, рубль в день. Но в такую свою «артель» они ставили и одного профессионала – грабора, которому тайно платили больше, скажем, три рубля в день («притешили» его), но с условием, что он в работе будет все время опережать остальных землекопов. 

 С американцами или немцами такая бы штука не прошла, там принцип – «какое мне дело до всех до вас, а вам – до меня?». Ну и пусть себе загонщик горбатится, ведь мы же не лежим, мы работаем столько, сколько полагается. Но это же были русские, они не могут быть последними в обществе, они обязаны «равняться», поэтому все остальные гонятся за провокатором, теряя здоровье. 

 Нет никаких сомнений, что большевики совершенно не это имели в виду, когда развили стахановское движение – целью было выявить и развить таланты в рабочей среде, только в этом смысле поставить перед рабочими маяки. Я это гарантирую, поскольку многие годы сам подводил итоги соревнований, посылал людей фотографироваться для доски почета и знаю, какие цели преследовались. Но в те годы масса работ была физическим трудом, и успеть за талантом было физически трудно. И возникала коллизия – важные для государства виды работ, требовавшие и физических усилий, хорошо оплачивались, поэтому соблазняли и тех, у кого сил и талантов или ума для исполнения таких работ не хватало. Но в жажде заработать, такие люди тоже устраивались на эти работы. И тут стахановцы становились для них загонщиками, поскольку, будучи русскими, эти слабые люди все равно гнались за передовиками на пределе своих сил. Казалось бы, успокойся, ведь и так зарабатываешь, сколько хотел, не рвись! Но это русские, они так не могут, они, проклиная все, гнались. И у части рабочих не могла не возникать ненависть к тем, кто талантлив, кто может много заработать, и кто заставляет их работать сверх сил.

   В качестве примера такой ненависти приведу достаточно известную песню очень популярного в свое время автора, Владимира Высоцкого. Он сам, естественно, нигде и никогда не работал, но будучи талантом в своем деле, во многих отраслях человеческой деятельности легко схватывал суть тех событий, которые он излагал в своих песнях, и очень тонко и точно ее передавал. В данном случае это песня «Случай на шахте», идею которой Высоцкому, наверняка своим рассказом подсказал реальный рабочий. Рассказ ведется от имени шахтера, которому стоило бы поменять профессию, но алчность заставляла его работать на шахте, ведь шахтерам платили много. Этому рассказчику нужны были деньги, чтобы подняться над остальными, чтобы все завидовали тому, какое дорогое «бухло» он пьет, как «кучеряво» живет. Но возникла проблема.

 
 "Сидели, пили вразнобой мадеру, "старку", "зверобой"
 и вдруг нас всех зовут в забой до одного.
 У нас стахановец-гагановец-
 загладовец - и надо ведь,
 чтоб завалило именно его!

 Он в прошлом младший офицер,
 его нам ставили в пример,
 он был, как юный пионер, - всегда готов!
 И вот он прямо с корабля
 пришел стране давать угля,
 а вот сегодня наломал, как видно, дров.


 
Спустились в штрек, и бывший зек,
 большого риска человек,
 сказал: «Беда для нас для всех, для всех одна...
 Вот раскопаем - он опять
 начнёт три нормы выполнять,
 начнёт стране угля давать - и нам хана!

   Так чтобы, братцы, не стараться!
 Мы поработаем с прохладцей, -
 один - за всех, и все - за одного!..»
 Служил он в Таллине при Сталине,
 теперь лежит заваленный,
 нам жаль - по-человечески – его».

   Оцените коллизию – повторю, наплевать на успехи стахановца и работать столько, сколько хватает сил, эти шахтеры могут, - это не по-русски. И выдать «три нормы» они не могут – умрут («нам хана»). И они идут на убийство стахановца неоказанием помощи.

   Большевики совершенно не учитывали той вражды, которая может возникнуть в русских трудовых коллективах из-за раскрытия отдельными членами своих талантов, а настоящая русская артель это учитывала, но об этом чуть ниже, а закончить эту темку я хочу оценкой ее Гитлером. Рассуждая о проблемах войны с СССР, он высказался: «И было бы глупо высмеивать стахановское движение. Вооружение Красной Армии – наилучшее доказательство того, что с помощью этого движения удалось добиться необычайно больших успехов в деле воспитания русских рабочих с их особым складом ума и души». Понял ли сам Гитлер то, что он сказал, но на счет особого склада ума и души он был прав.

   
Здравый смысл

  Причину, по которой крестьянам необходимо объединиться в артели, Энгельгардт объясняет так:

   «Крестьяне живут отдельными дворами, и каждый двор имеет свое от­дельное хозяйство, которое и ведет по собственному усмотрению. Поясню примером: в деревне, лежащей от меня в полуверсте, с бытом которой я познакомился до тонкости, находится 14 дворов. В этих 14-ти дворах ежедневно топится 14 печей, в которых 14 хозяек готовят, каждая для своего двора, пищу. Какая громадная трата труда, пищевых материалов, топлива и пр.! Если бы все 14 дворов сообща пекли хлеб и готовили пищу, то есть имели общую столовую, то достаточно было бы топить две печи и иметь двух хозяек. И хлеб обходился бы дешевле, и пищевых материалов тратилось бы менее. Далее, зимою каждый двор должен иметь человека для ухода за скотом, между тем как для всего деревенского скота было бы достаточно двух человек; ежедневно во время молотьбы хлеба 14 человек заняты сушкою хлеба в овинах; хлеб лежит в 14-ти маленьких сараях; сено — в 14-ти пунях и т. д. Мне, помещику, например, все обходится несравненно дешевле, чем крестьянам, потому что у меня все делается огульно, сообща. У меня ежедневно все 22 человека рабочих обедают за одним столом, и пищу им готовит одна хозяйка, в одной печи. Весь скот стоит на одном дворе. Все сено, весь хлеб положены в одном сарае и т. д. Мои батраки, конечно, работают не так старательно, как работают крестьяне на себя, но так как они работают артелью, то во многих случаях, например при уборке сена, хлеба, молотьбе и т. п., сделают более, чем такое же количество крестьян, работающих поодиночке на себя...».

   Причина повышения производительности труда, а речь идет именно об этом, Энгельгардтом не объясняется, но в сегодняшних понятиях она заключена в разделении труда и его специализации. А разделение и специализация дают быстрый рост квалификации, в свою очередь, вызывающий рационализацию труда, и резко сокращает непроизводительную потерю времени на смену работ. Ведь почему 22 батрака Энгельгардта, даже ленясь, обмолачивают больше, чем 22 индивидуальных крестьянина в поте лица? Потому, что для молотьбы, надо сначала принести снопы на ток, развязать их, уложить, потом взять цеп и начать собственно молотить. Закончив, собрать сначала солому, стряхнуть с нее оставшееся зерно, отнести солому к скирде, затем взять веник и отмести вымолоченное зерно и полову, пойти за новыми снопами и т.д. А у помещика самые способные к работе цепами батраки непрерывно молотят, остальные подносят, уносят, сметают и эта специализация дает эффект повышения производительности. Ведь работа батрака это работа повременная - батрак получал за отработанный (трудовой) день и работа его должна быть менее эффективной, а работа крестьянина индивидуально на себя - это сдельная работа, ведь крестьянин получал стоимость всего сделанного. И именно он, сдельщик, должен быть более эффективным, но разделение труда все поменяло – при специализации даже ленивые опережают старательных.

   Эффективность работы сообща, эффективность разделения и специализации труда и крестьянам были понятны, но по описанным выше свойствам своего характера, добровольно объединиться в артель повременщиков они не могли. Для такого объединения им необходимо было насилие, хотя бы насилие договора помещика с батраками. Но если насилия нет, то уважающие себя крестьяне на повременную работу не пойдут, а будут искать работу сдельную даже при работе сообща в артели. Энгельгардт пишет:

   «В моих письмах я уж много раз указывал на сильное развитие индивидуализма в крестьянах; на их обособленность в действиях, на неумение, нежелание, лучше сказать, соединяться в хозяйстве для общего дела. На это же указывают и другие исследователи крестьянского быта. Иные даже полагают, что делать что-нибудь сообща противно духу крестьянства. Я с этим совершенно не согласен. Все дело состоит в том, как смотреть на дело сообща. Действительно, делать что-нибудь сообща, огульно, как говорят крестьяне, делать так, что работу каждого нельзя учесть в отдельности, противно крестьянам. На такое общение в деле, по крайней мере, при настоящей степени их развития, они не пойдут, хотя случается и теперь, что при нужде, когда нельзя иначе, крестьяне и теперь работают сообща. Примером этого служат артели, нанимающиеся молотить, возить навоз, косить. Но для работ на артельном начале, подобно тому, как в граборских артелях, где работа делится и каждый получает вознаграждение за свою работу, крестьяне соединяются чрезвычайно легко и охотно. Кто из нас сумеет так хорошо соединиться, чтобы дать отпор нанимателю (если бы не артели, то разве граборы получали бы такую плату за работу: граборы-одиночки обыкновенно получают дешевле, потому что перебивают работу друг у друга), кто сумеет так хорошо соединиться, чтобы устроить общий стол, общую квартиру?».

   Итак, Энгельгардт отмечает, что были формы объединения, на которые крестьяне охотно шли, и приводит в пример граборские артели. Давайте о ней.

   
Русская артель

   Но начнем с того, что русский крестьянин в иных случаях объединится и в разбойничью шайку, и в пьяную компанию, и в этих объединениях может вести себя как угодно. Но в трудовую артель он объединялся исключительно с целью совместной работы, поэтому русские артели отличались исключительной дисциплиной: «В настоящих граборских артелях нет ни пьяниц, ни мошенников, то есть они, пожалуй, и бывают, но сдерживаются артелью, потому что еще не совсем отпетые люди. Но, разумеется, и между граборами есть вовсе отпетые пьяницы, есть и воры, которые способны воровать даже у своих братьев, граборов, есть и буяны, и мошенники, сварливые, нигде не способные ужиться люди, не артельные люди, как говорят мужики. Таких людей ни одна артель не принимает», - пишет Энгельгардт и это понятно – работа есть работа.

   О безусловной строгости жизни в артели еще более подробно пишет Мельников.

   «Артелями в лесах больше работают: человек по десяти, по двенадцати и больше. На сплав рубить рядят лесников высковские промышленники, раздают им на Покров задатки, а расчет дают перед Пасхой либо по сплаве плотов. Тут не без обману бывает: во всяком деле толстосум сумеет прижать бедного мужика, но промеж себя в артели у лесников всякое дело ведется начистоту... Зато уж чужой человек к артели в лапы не попадайся: не помилует, оберет как липочку и в грех того не поставит.

  …Охоч лесник и до «продажной дури» - так зовет он зелено вино, - но во время лесованья продажная дурь не дозволяется. Заведись у кого хоть косушка вина, сейчас его артель разложит, вспорет и затем вон без расчета. Только трижды в зиму и пьют: на Николу, на рождество да на масленицу, и то по самой малости. Брагу да сусло пьют и в зимницах, но понемногу и то на праздниках да после них...».

   Вот Мельников, описывая жизнь артели в «зимнице» - землянке в лесу, в которой ночует артель, рисует возникшую ссору между двумя молодыми артельщиками.

   «Закричал Захар пуще прежнего, даже с места вскочил, ругаясь и сжимая кулаки, но дядя Онуфрий одним словом угомонил расходившихся ребят. Брань и ссоры во все лесованье не дозволяются. Иной парень хоть на руготню и голова -  огонь не вздует, замка не отопрет, не выругавшись, а в лесу не смеет много растабарывать, а рукам волю давать и не подумает... Велит старшой замолчать, пали сердце сколько хочешь, а вздориться не смей. После, когда из лесу уедут, так хоть ребра друг дружке переломай, но во время лесованья - ни-ни. Такой обычай ведется у лесников исстари. С чего завелся такой обычай? - раз спросили у старого лесника, лет тридцать сряду ходившего лесовать хозяином. «По нашим промыслам без уйму нельзя,- отвечал он, - также вот и продажной дури в лесу держать никак невозможно, потому, не ровен час, топор из рук у нашего брата не выходит... Долго ль окаянному человека во хмелю аль в руготне под руку толконуть... Бывали дела, оттого сторожко и держимся». Смолкли ребята, враждебно поглядывая друг на друга, но ослушаться старшого и подумать не смели... Стоит ему слово сказать, артель встанет как один человек и такую вспорку задаст ослушнику,  что в другой раз не захочет дурить...».

   Но умение жить в коллективе, сдерживать свой характер и пороки это не единственный критерий отбора работника артели. Возможно, вначале артели и формировались случайно, но через пару сезонов все артельщики уже видели, кто есть кто – какие у кого силы и способности. И в дальше артели формировались уже по силам и способностям работников: таланты объединялись в одни артели, более слабые – в другие. 

 Глава артели (у граборов – рядчик) имеет отличия от привычных нам начальников. «Рядчик, как я уже говорил, - пишет Энгельгардт, - работает наравне с другими граборами, ест то же самое, что и другие. Рядчик есть посредник между нанимателем и артелью. Наниматель членов артели не знает, во внутренние порядки их не вмешивается, работ им не указывает, расчета прямо с ними не ведет. Наниматель знает только рядчика, который всем распоряжается, отвечает за работу, получает деньги, забирает харчи, имеет расчет с хозяином. В граборские артелях рядчик имеет совершенно другое значение, чем в плотничьих, где рядчик обыкновенно есть хозяин, берущий работу на свой страх, получающий от нее все барыши и несущий все убытки, а члены артели — простые батраки, нанятые хозяином-рядчиком за определенную плату в месяц и на его, рядчика, харчах». Заметьте это – настоящий глава русской артели должен работать лопатой и тачкой столько же, сколько и остальные члены артели, и вынуть столько же земли.

   Энгельгардт продолжает: «…В этом отношении рядчик имеет только то преимущество перед другими членами артели, что сверх заработанного своими руками получает от артели так называемые лапотные деньги, то есть известный процент — 5 или 10 копеек с рубля — с общей суммы заработка. Эти деньги рядчик получает за свои хлопоты: хождение за приисканием работы — от того название лапотные деньги, — выборку харчей, расчеты с нанимателем, разговоры с ним относительно работы, причем рядчик теряет рабочее время, лишние расходы на одежду и пр. Но, главным образом, рядчик получает этот процент за то, что он заручился работой у знакомого нанимателя. Это видно из того, что теперь, когда работ стало меньше, процент этот повысился, потому что рядчик, особенно если он заручился хорошей работой, подбирая артель, старается понажать и выговаривает в свою пользу больший процент. Впрочем, все зависит от взаимных условий: отвечает ли, например, рядчик перед артелью за неплатеж денег нанимателем, состоит ли артель из старых, опытных граборов или из начинающих и пр. Рядчик, особенно если он не исконный старый рядчик, а случайный или начинающий, не всегда есть умственный человек артели. Случается, что рядчик не силен в математических вычислениях, не может, например, быстро вычислить объем земли, вынутой из пруда сложной фигуры и т. п., в таких случаях в артели всегда найдется умственный человек, который делает подобные вычисления. Умственный человек никогда не получает особой платы от артели».

   Теперь о рядовых работниках – артельщиках: «В граборских артелях все члены артели равноправны, едят сообща, и стоимость харчей падает на всю заработанную сумму, из которой затем каждый получает столько, сколько он выработал, по количеству вывезенных им кубов, вырытых саженей и пр. Работа, хотя и снимается сообща, всею артелью, но производится в раздел. Когда роют канаву, то размеряют ее на участки (по 10 сажен обыкновенно) равной длины, бросают жребий, кому какой участок рыть, потому, земля не везде одинакова, и каждый, равным образом и рядчик, роет свой участок; если расчищают кусты или корчуют мелкие пни, тоже делят десятину на участки (нивки) и опять по жребию каждый получает участок. Словом, вся работа производится в раздел, — разумеется, если это возможно, — и каждый, получает по количеству им выработанного.

  …В весеннюю упряжку граборы работают только до 1-го июля. После Петрова дня их уже ничем не удержишь. Вычитай, что хочешь, из заработка, — никто не останется — бросят все и уйдут. Рядчик разделывайся там, как знаешь. Возвратившись домой, артель производит расчет: из заработанной артелью суммы прежде всего выделяется, с общего согласия, известный процент в пользу местной церкви, на икону Казанской Божьей матери, особенно чтимой граборами, так как и весенняя, и осенняя упряжки кончаются к празднику Казанской. Затем выделяются лапотные деньги рядчику, вычитается стоимость харчей, и остальное делится между членами артели сообразно заработку каждого. Погуляв несколько дней, отпраздновав летнюю Казанскую (8 июля), граборы принимаются за покос, непомерно работают все страдное время, так что даже заметно спадают с тела, в конце августа опять идут на граборские работы, на осеннюю упряжку, и возвращаются домой к зимней Казанской (22 октября). Отпраздновав Казанскую, погуляв на свадьбах, становятся на зимние работы».

   Из описания Энгельгардта следует, что артельщики-граборы являются сдельщиками, а рядчик строго учитывает, сколько кубов каждый артельщик вынул. Но, судя по всему, речь идет о том, что они могут уйти из артели раньше других или прибыть позже и за счет этого сделать работы меньше, чем остальные, но в течении дня граборы выполняли один и тот же объем работ – у них не было стахановцев, не было передовиков. Выше, при описании своего наблюдения за работой граборов, Энгельгардт отмечал, что молодой грабор, не успевший закончить свой участок, спешит, но ведь остальные граборы в это время курят – ждут его и не переходят на следующий участок. И даже оставляют и ему немного времени перекурить – не хотят даже ему быть «загонщиками».

   А у лесорубов, которые не имеют права уйти из леса всю зиму, была, как бы, повременная оплата труда, но здесь «хозяин» следил, чтобы все выполняли абсолютно один и тот же объем работ, ни на «маковую росинку» не отличающийся от работы других артельщиков: 

 «За неделю либо за две до лесованья артель выбирает старшого: смотреть за работой, ровнять в деле работников и заправлять немудрым хозяйством в зимнице. Старшой, иначе «хозяин», распоряжается всеми работами, и воля его непрекословна. Он ведет счет срубленным деревьям, натесанным брусьям, он же наблюдает, чтобы кто не отстал от других в работе, не вздумал бы жить чужим топором, тянуть даровщину...». «Хозяин» сам, разумеется, работает топором, как и все остальные, но по своей сути он является и надсмотрщиком за работой артельщиков-повременщиков, но только, как вы видели выше, он надсмотрщик с очень крутыми полномочиями, ему даже кнут не нужен, – по его команде артель изобьет любого артельщика за неподчинение «хозяину» артели.

   И возникает вопрос: создавая колхозы, с оплатой колхозников за трудовой день, большевики имели необходимое количество таких надсмотрщиков? Большевиков больше заботило, чтобы марксизм процветал. Вспоминая свою жизнь, могу сказать, что русский рабочий в коллективе такой и есть, как в описании Энгельгардта и Мельникова, но вот таких «хозяев», как дядя Онуфрий, - с таким авторитетом у рабочих, - я встретил, пожалуй, только одного. Я о нем рассказывал в других работах, повторюсь.

   В начале 80-х на нашем, и так сплошь проблемном заводе возникла еще одна проблема.

   В цехе №4 на одной из двух закрытых ферросилициевых печах сложилась ситуация просто оскорбительная для завода. Одна из печей  вышла из капитального ремонта и теперь до следующего капитального ремонта должна была работать 10 лет. После капитального ремонта печь разогревают где-то 30-40 дней, и после этого она работает на полной мощности в обычном режиме. Разогрев - операция ответственная, но разогревов завод к тому времени провёл уже, надо думать, около 50-ти. Ничего нового и неожиданного в этой операции не было, но... цех не смог её провести! Я не знал и сейчас не знаю предыстории, но думаю, что в ходе разогрева много раз ломали электроды, их обломки забили ванну печи, на них наплавились карбиды, ходы металла от тиглей под электродами до летки были перекрыты козлами. («Козел» - это обычный термин в металлургии, обозначающий что-то густое, твёрдое и монолитное там, где всё должно быть жидким и рыхлым.) Ферросилиций получался не на подине, а где-то вверху, и стекал не к летке, а выше угольных блоков, образующих внутренние пространства печи, к кожуху печи. Печь за полгода имела несколько аварий, в ходе которых металл вытекал из стен печи в самых разных местах. Свод печи сгорел, новый не ставили, поскольку было понятно, что и он сгорит через день. Закрытая по конструкции печь работала в открытом режиме, да и «работала» - это громком сказано: электроэнергию она жрала, а металла давала очень мало. 

 Время шло, а ситуация на печи менялась только к худшему, в результате «умники» стали вносить предложение заново капитально отремонтировать эту печь. А это означало построить её заново. (Для этого старую печь нужно было охладить, разрезать и снять 20-мм стальной кожух, пробурить шпуры, заложить взрывчатку, взорвать ванну печи, убрать руками тысячу тонн обломков, снова смонтировать и отфутеровать печь. На всё это нужно три месяца, огромные деньги и большое количество материалов, которые заказываются минимум за год. Но главное, всё это было страшнейшим позором, поскольку уже лет 50 в СССР не было ферросплавного завода, штат которого был бы не способен разогреть печь).

   Думаю, что в цехе и все четыре бригады этой печи, и ИТР, в принципе, понимали, что нужно делать, но рабочие не хотели это делать, а у ИТР не хватало духу и, главное, способов их заставить. За отказ рабочего что-то делать, ИТР снимает с него премию, т.е. примерно 30% его общего заработка. Но завод не выполнял план, и премий уже несколько лет не было. Рычаг, которым начальники управляют подчинёнными, был сломан, и поднять рабочих на тяжёлое дело было невозможно. А дело, повторюсь, было очень тяжёлым физически. 

 (Приношу извинения за непонятную многим терминологию, но написать просто «рабочим надо было работать так, чтобы ж… была мокрая», я посчитал недостаточным).

   Козлы, образующиеся в печи, в принципе можно убрать и каким-либо альтернативным способом, например, дать на них флюс, иногда стружку и т.д. Но это далеко не всегда помогает. Наиболее очевидный путь - расплавить их, но для этого нужно подать в козел тепло в виде образующихся в тиглях под электродами раскалённых газов. В свою очередь, для этого нужно, во-первых, пробить вручную в этих козлах отверстия, чтобы газы могли проходить через них и нагревать их, во-вторых, непрерывно следить за колошником и лопатами или скребками засыпать шихтой отверстия, через которые выходят газы в других местах колошника, - направлять эти газы на расплавление козлов. На промышленной печи, мощностью 21 000 кВА такие операции, вообще-то, считаются невозможными. Ведь промышленная печь - это костёр около 6 метров в диаметре, а в данном случае, еще и с очагами пламени температурой свыше 2000 градусов. И вот нужно подойти к этому «костру» вплотную и орудовать прутом весом килограммов в 20, либо уголком, либо швеллером, и помогая себе кувалдой, пробивать отверстия в нужных местах колошника (поверхности шихты в печи). При этом на тебе начинает оплавляться каска, размягчаться и стекать на грудь пластиковый щиток, прикрывающий лицо, начинает тлеть и прогорать до дыр суконная одежда, а ты обязан долбить, долбить и долбить эти проклятые козлы. Хотя бы 4 часа в смену, а 4, уж так и быть, отлежись в питьевом блоке.

   Печь каждые сутки обслуживают три бригады, четвёртая - на выходном. И, естественно, у каждой бригады, принимающей печь, имелась мечта, что эту «заманчивую» работу по обработке колошника сделают остальные бригады. И все четыре бригады рабочих, обслуживающих печь, не получая достойной оплаты уже полгода, тем не менее, смотрели друг на друга, ходили вокруг печи и давали «умные» советы инженерам, что бы ещё такого в печь дать, чтобы ты не работал, а печь заработала. Но никто из рабочих к операциям, которые действительно могли исправить печь, не приступал.

   На нашем заводе работал ветеран, пускавший первую печь завода, - Анатолий Иванович Григорьев. Металлург, прекрасно знавший все работы и все специальности в цехе: на какой бы он должности ни работал, всегда был, как говорится, «в каждой бочке затычкой», т.е. всегда и везде всё проверял сам, сам за всем следил, и не потому, что не доверял подчинённым, просто такой по характеру человек. Помню, рассказывал бывший начальник смены о том, как работал с Григорьевым, когда тот тоже был ещё начальником смены: «Идёт обходить цех перед приёмкой у меня смены. Через 20 минут возвращается и уже более грязный, чем я после 8 часов работы». Мне Григорьев всегда был симпатичен, кроме этого, своим отношением к людям и делу он напоминал мне киношного Чапаева. Так вот, Григорьев получил от рабочих кличку «тятя».

   К пенсии в 50 лет он подошёл в должности начальника плавильного цеха и стал проситься на лёгкий труд - старшим мастером. Юмор этой просьбы, наверное, трудно понять. По моему мнению, на заводе есть две должности, тяжелейшие по сумме ответственности, - это должности директора и начальника цеха. И две собачьи должности - старшего мастера и Главного инженера. Собачьи потому, что ни тот, ни другой не имеют права покинуть завод, пока там что-то не работает или плохо работает. Только главного инженера задерживают лишь крупные аварии, но на всём заводе, а у старшего мастера аварии любые, но всего на четырёх печах своего блока.

   Тятю не отпускали с должности начальника цеха, поскольку, все плавильные цеха были в очень тяжёлом состоянии, начальников, способных справиться с этой работой, было мало, найти и подготовить достойных не успевали, многие пробовали, да не все в тех условиях выдерживали эту работу. Но Тятя всё же добился своего, и начал работать старшим мастером, но недолго. Спустя несколько месяцев директор, не сумев уговорить Григорьева, пошёл на беспрецедентный шаг - надавил на Тятю партией. Я, само собой, на парткоме не был, но помню репортаж с него в заводской многотиражке. Члены парткома призывали Тятю вспомнить, как во время войны коммунисты первыми поднимались в атаку и т.д. и т.п. Заканчивалась заметка примерно так: «Анатолий Иванович встал, хотел что-то сказать, а потом махнул рукой и сел». Так Тятя снова стал начальником цеха. Но между этими событиями, в период своей работы на «лёгком труде» старшим мастером, Анатолий Иванович совершил запомнившийся мне подвиг, хотя я лично и не был его свидетелем. 

 Директор упросил Тятю перейти на работу в цех №4, стать на этой проклятой печи старшим мастером и, наконец, заставить печь работать. В этом Григорьев отказать директору не мог, он взял под своё управление печь, и недели через две она уже прекрасно работала, её укрыли сводом, и она продолжала прекрасно работать уже без Тяти. Мне, естественно, было интересно, что именно делал Григорьев, какие технологические приёмы применял, и я спросил об этом у начальника цеха.

   - Тятя пришёл утром, заставил всех плавильщиков в бригаде этой печи взять шуровки и долбить ими колошник. Пока стоял рядом, они работали, потом куда-то отошёл, они сели. Тятя возвратился, схватил лопату и с матюками начал лупить лопатой по спине одного, другого. Они тоже с матюками взяли шуровки и снова встали к печи. И так Тятька несколько суток без перерыва стоял возле печи и заставлял всех работать до упаду. И печь пошла...

   Почему такие выходки прощались А.И. Григорьеву? Его боялись как человека или начальника? Ни в меньшей мере! Во-первых, на печи уже перепробовали всё, что можно, и все если и не понимали, то чувствовали, что та тяжёлая работа, которую заставляет делать Тятя, - это единственный оставшийся путь к исправлению работы печи, а, следовательно, к более лёгкой работе в недалёком будущем и к существенно более высокой зарплате. То есть, все понимали, что Тятя старается ради них. Во-вторых, рабочие Тятю хорошо знали, знали, что он не уйдёт с печи, пока печь не заработает, что он будет сутками тут работать, будет стоять возле них и показывать, куда надо бить, сам хватать шуровку и показывать, как именно надо пробивать, разве что прикорнет часок где-нибудь тут же, у печи. А значит, он вот так - если нужно, то и лопатой по спине, - заставит работать все четыре печные бригады, а это для русского человека самое главное – все будут делать одинаковую работу! Теперь уже не обидно, теперь уже никакая работа не страшна. Ну, а то, что она очень тяжелая, то для русского работника не имеет особого значения, – лишь бы она была для всех одинакова. 

 
(окончание следует)

   
Ю.И. МУХИН

Меч Правосудия

  • Гость
Re: Юрий Мухин
« Ответ #12 : 22/06/13 , 10:27:59 »
РУССКАЯ АРТЕЛЬ: ПОЗНАТЬ СЕБЯ. Часть 7

Коллективизация и кулаки



http://ymuhin.glavpromweb.ru/images/picture/1300303425_history-agriculture992.jpg height=282




Теперь следует сказать пару слов о кулаках и о том, почему большевики объявили кулакам войну. Ведь по марксовым догмам все крестьяне это мелкобуржуазный класс – и бедняки, и кулаки. Большевикам в то время нужно было по 2 центнера зерна с гектара обрабатываемых земель, какая им разница, от кого их получить – от бедняков или кулаков? Ведь это еще вопрос, сумеет ли бедняк обработать землю, а с кулака эти 2 центнера получались с гарантией. Так, что большевиков не устраивало? Ну, были бы колхозы, и рядом с ними кулацкие хозяйства - чем это большевиков не устраивало, если кулаки были теми, о ком сегодня слагаются легенды – «исправными хозяевами»?

   Но вы видели в описании Энгельгардта, что уже при самом своем зарождении кулачество не было никакими трудолюбивыми сельскими хозяевами, и, кстати, Россия так и не увидела от кулаков ни новых пород скота, ни новых сортов растений, ни новых орудий труда, ни новых сельскохозяйственных технологий. Это были сельские ростовщики, обдиравшие крестьян самым гнусным и изощренным способом – заставляя их работать на отработку долга в то время, когда для крестьянина было жизненно важным работать на себя. И получали кулаки немыслимый и для ростовщика процент. Большевики часто сами крайне примитивно классифицировали кулака – тот, кто имеет батраков. Но батраки были не выгодны даже помещикам. Крестьян выгодно было обдирать именно так – заставляя работать на себя как бы свободных крестьян. При этом кулаку не надо было иметь ни рабочего скота, ни инвентаря – все это обязан были иметь и содержать должник, а дополнительную землю можно было арендовать у своих должников или у того, кто ее не в силах полностью обработать, скажем, у безлошадных крестьян. Более того, начинающий кулак мог даже сам выполнить легкие и не требующие спешки операции – мог сам вспахать и засеять. А начинал он пить кровь в самых тяжелых работах, в самое спешное время – в страду.

   Я к тому акцентирую внимание на этих аспектах деятельности и внешнего вида кулака, что существует достаточно много всякого рода воспоминаний типа «а вот моя бабушка говорила, что их раскулачили ни за что, просто из зависти». За что раскулачили бабушку, нужно не у бабушки узнавать, а у тех ее односельчан, кто признал дедушку кулаком. Они объяснят, за какую «зависть» они его ненавидели.

   Повторю, в принципе, большевикам кулаки были безразличны, у большевиков, как у государственных деятелей и марксистов, не было необходимости конфликтовать с кулаками. Но большевики были народной властью, а СССР был во враждебном к их власти капиталистическом окружении, и большевикам нужна была безусловная поддержка своего собственного народа, посему большевики не могли равнодушно относиться к тем, кого ненавидело большинство народа.

   Второе, что следует иметь в виду, это естественная гибель кулачества при коллективизации. Ведь основой деятельности кулака являлась дача денег (хлеба) в долг, и требование возврата долга в виде отработки на кулака. Но объединенные в артель крестьяне, если им и потребуется кредит, будут брать его в банке, а банк требует возврат долга и проценты в виде денег, а не в виде отработки. Кулак превращался в простого крестьянина, его капиталы оставались без применения, он сам из элиты общества опускался в его середину, что, очень возможно, и было самой большой обидой, наносимой кулакам советской властью. Что-что, а то, что коллективизация является их смертным врагом, кулаки не могли не понимать.

   История не имеет сослагательного наклонения, тем не менее, интересно рассмотреть вопрос удушения кулака его же методом, вернее, конкуренцией с ним. Если вы поняли, о чем написано выше в цитатах Энгельгардта, то для крестьянина проблемой было то, что ему осенью не хватало денег заплатить налоги, и он вынужден был за бесценок продавать хлеб, а потом занимать хлеб у помещика или кулака и за него отрабатывать. Если бы царь или переместил время уплаты налогов на начало года, или создал в селах кредитные учреждения, которые бы под 6% годовых давали крестьянам осенью кредит, крестьяне перестали бы влачить полуголодное состояние, и сельское хозяйство России рвануло бы вперед. Понятно, что для царя это было невозможно – это разоряло дворян-землевладельцев, а цари по дурости полагали, что эти паразиты-дворяне являются опорой трона.

   Но вот почему большевики на это не пошли? Введи они в каждом селе ссудную кассу, а по сути, обучи вести бухгалтерскую книгу кого-то из хозяйственных крестьян, дай ему небольшой капитал и он от имени государственного банка выдавал бы кредит своим односельчанам. А поскольку этот банкир в своем селе всех знал – кто труженик, кто пьяница, - то выдавал бы кредиты без ошибок и залогов. Такой бы мерой большевики удавили бы кулака конкуренцией задолго до коллективизации. Но большевики на это не пошли. 

 А ведь это еще раз косвенно подтверждает, что кулаки были болью не большевиков, и большевики о борьбе с кулаками серьезно не думали, в каком-то смысле бездумными исполнителями крестьянской воли. 

 Но, разумеется, кулаки, уже несколько поколений владевшие деревней, сдаваться не собирались. Менее всего, думаю, кулаки наносили вреда своим террором. Это была не та власть, которую террором можно было напугать, поскольку, что в этом случае надо делать, власть знала. Второй вид вреда – это когда кулаки вступали в колхоз и начинали разваливать его изнутри путем диверсии и саботажа. Пример – Яков Лукич Островнов из «Поднятой целины» Шолохова. Но от диверсий и саботажа остаются крупные следы, по которым враг тоже быстро вычисляется и уничтожается.

   И, думаю, что хуже всего для власти было действие кулака мало замечаемым оружием – пропагандой.

   Кулаки ведь были самыми авторитетными людьми на селе, их слово много значило, особенно для баб, легко поддающихся панике и внушению, стремящихся как можно быстрее осуществить сиюминутное желание и не задумывающихся о последствиях. И будучи русскими, кулаки прекрасно понимали русского человека и могли легко играть на алчности, на желании халявы, на страхе остаться в дураках. Что-нибудь, сказанное ими вскользь, типа: «Умные люди уже волов порезали да мясо продали, а дураки их в колхоз погонят», - или: «Хлеб на базаре уже 10 рублей пуд, а государству продавай по рублю – это же грабеж! Даже при царе продавали, как базар скажет. Власть большевистская, вот пусть большевики своей власти по рублю и продают, а мы люди простые – мы горбом заработанное даром отдавать не собираемся», - или: «Не дадим хлеба – город сдохнет! Год не отсеемся и сдадутся большевички!», - или: «Косой машешь, горбатишься – и один трудодень! А Иванова сучка в конторе сидит и тоже один трудодень!» - распространяясь по селам, давало мгновенные разрушительные эффекты безо всяких поджогов и пожаров.

   А большевики, создавая колхозы, делали все, чтобы пропаганда кулаков стала как можно более эффективной.

   
Племенные особенности

   Еще один момент. Голод начала 30-х был не всесоюзным, он охватил только Украину и области, в которых было высоким влияние украинского (малороссийского) мировоззрения – области донских и кубанских казаков. Великороссы и белорусы проводили коллективизацию не без кулаческого сопротивления, но, все же, и без маразма голода. Один из комментаторов вспоминал: «Моя бабушка, ныне покойная, проживала до войны в Угличском районе Ярославской области. Это нечерноземье. Так вот, по ее словам, до войны их семья получала в колхозе на трудодни 300 пудов хлеба, кроме всего прочего. К тому же имелась своя скотина, огороды. Колхозники покупали мебель-буфеты, костюмы-тройки и прочие не слишком нужные крестьянину вещи. Поэтому ни о каких народных страданиях из-за кровавых большевиков речи не было. Более того, на Сталина молились, за худое про него реально могли забить. Без всякого НКВД, о котором в деревнях только слышали, но реально практически не сталкивались».

   Я объяснял эту разницу протекания коллективизации тем, что крестьяне черноземных областей (украинских и казачьих) пахали землю волами, а нечерноземных (великорусских и белорусских) свои супеси пахали лошадьми. Поэтому производительные силы собственно России не пострадали от уничтожения волов, поскольку там их и не было.

   Но это не вся причина, поскольку и по своему мировоззрению малороссы достаточно сильно отличаются от остальных русских племен. Великороссы из разных областей России тоже отличаются друг от друга своим видением мира, но у них было общее – невозможность выжить сельским хозяйством в случае неурожайного года, а в некоторых перенаселенных областях нечерноземной России – и в случае урожая. Посему эти области веками давали России рабочих самых разных специальностей – все города России были построены руками крестьян, практически все великорусские крестьяне имели рабочие специальности для работы в свободное от сельхозработ время. Причем, крестьяне имели не только привычные нам рабочие профессии, Энгельгардт, к примеру, описал не только деревни, специализирующиеся, скажем, на земляных работах, он приводит в пример и деревню, крестьяне которой веками специализировались на ветеринарии. В свободное от сельхозработ время - весной и осенью - крестьяне этой деревни уходили по данным им деревенской сходкой маршрутам по округе и холостили скот, при необходимости и лечили его, тогда эта профессия называлась «коновал». 

 Мой прапрадед Архип, великорусский крестьянин, пришел на Украину в Новомосковский уезд Екатеринославской губернии из Курской губернии на те же сезонные заработки, и тут его моя прапрабабка и окрутила.

   Поэтому стремление великороссов жить большой семьей и не разделяться, объясняется не только желанием сократить расходы, но и, главное, желанием иметь возможность отпустить мужчин семьи на отхожие промыслы. Энгельгардт рассказывает:

   «Я знал очень зажиточное граборское семейство, состоящее из трех женатых братьев, следовательно, 6 работников. Из такого семейства, весною и осенью, два брата уходят на граборский заработок в артелях, а один брат с тремя женками остается дома и успевает, исполняя в то же время должность сельского старосты, выполнить все полевые и домашние хозяйственные работы: у нас женщины пашут, молотят и в некоторых деревнях даже косят.

   * Следовательно, семейство из трех пар, без ущерба для своего хозяйства, может отпускать весною и осенью на сторонний заработок двух человек, или 1/3. К 1-му июля два брата, находившиеся на граборской работе, воз­вращаются домой, где остаются до 1-го сентября. В это время все шестеро самым усиленным образом работают в своем хозяйстве, в особенности на покосе, для чего и приберегают себя на работе в весеннюю упряжку.

   * Проработав страдное время дома, наготовив сена, убрав хлеб и посеяв озимь, два брата опять идут на граборский заработок, а один брат с тремя бабами остается дома и успевает убрать яровое и огородное, обмолотить хлеб, обработать лен и пр. Следовательно, осенью опять 1/3 людей из двора уходит на сторонний заработок.

  * Зимою граборских заработков нет, и потому граборы занимаются другими работами: обжиганием и развозкой извести и плиты, резкой и возкой дров, молотьбой хлеба по господским домам, бабы же прядут и ткут полотна. Зимою двор мог бы отпускать на сторонние заработки или заниматься дома сторонними, нехозяйственными работами, 2/3 или, самое малое, 1/2 людей.

  * Кто ясно сознает суть нашего хозяйства, тот поймет, как важно со­единение земледельцев для хозяйствования сообща и какие громадные бо­гатства получались бы тогда».

   Но, что тут следует подчеркнуть - в таком неразделенном хозяйстве хозяином будет кто-то один из братьев-граборов, а остальные будут как бы батраки в этом хозяйстве. Работая на известковых карьерах или обмолачивая помещику хлеб, все братья опять батраки.

   То есть, хотя работа батраком и великороссам очень не нравилась, но некуда было деваться – земля не кормила. Отсюда все несуразности организации большевиками колхозов по принципам некоего предприятия с начальниками и работниками, великороссами воспринимались менее болезненно - великороссы к статусу наемного работника были более привычны.

   А малороссы наоборот – непривычны! Чернозем мог кормить весь год, посему в отхожие промыслы малороссы не ходили, зимой занимались ремеслом на дому, в батраки нанимались редко. Мой дед, к примеру, был стельмахом, он и при царе, и в колхозе зимой строил телеги, я еще их застал у него во дворе, хотя дед уже давно был на пенсии.

   Особенности мировоззрения малороссов тех времен возьмем из этнографического очерка описания России под редакцией В.П. Семенова-Тян-Шанского. Этот труд сообщает:

   «Вообще малорус нелегко расстается со своими обычаями или заимствует чужое. «Лучше свое латане, ниж чуже хапане» («Лучше свое заштопанное, чем чужое краденное»), говорит, он, и даже в настоящее время (начало XX века), когда обособление теряет всякое историческое оправдание, в его быте можно видеть много резко отличающего его от соседних племен.

   Высокое развитие личности, возвысившейся во времена казачьей вольной жизни, и которую не успело стереть крепостное право, делает малоруса весьма самостоятельным, врагом слепых авторитетов. Отсюда понятна его любовь к самостоятельному хозяйству. «Добра спилка - чоловик та жинка» («Хороший союз – муж и жена»), говорит он и спешит отделиться, как только женится и заводит свое хозяйство.

   …Не признавая ничего стихийного, давящего личность, будь то основанная на старшинстве власть большака в большой семье, или большинство голосов в общине, малорус в то же время склонен к общественным организациям, основанным на взаимном соглашении и годности сочленов.

  Доказательством этому может служить живучесть всевозможных товариществ, братств, артелей и других ассоциаций. В настоящее время эти организации представляют часто уже форму, лишенную содержания, как остатки учреждений подобного рода, густою сетью покрывавших Малороссию в период ее самостоятельной жизни. Так, от некогда процветавших здесь цехов и промышленных товариществ остались встречающаяся и ныне артели рыболовов, жнецов, чумаков, гончаров (в с. Хомутце Миргородского у.). Но, кроме того, сохранилось братское единение и не на почве труда, а благотворительного характера или еще чаще имеющее целью поддержку и украшение церкви. Эти же задачи - поддержка и украшение церкви и благотворительности - сохранились главным образом и в остатках других организаций с исчезновением тех специальных целей, с которыми они были основаны». (Заметьте, и граборы первым делом делали отчисления на церковь).

   …К распространенным формам общественных союзов следует отнести еще обычай толоки - «помогати хлеба святого збирати» («помочь хлеб святой убрать») за одно угощение. Наконец сюда же относятся общественные обеды в храмовые праздники, устраиваемые местами на общий счет, причем для заведывания ими избираются особые братчики».

   То есть, мы видим исключительное стремление украинца быть самостоятельным хозяином, при том, что и на Украине земля была в общинном владении. Но и это не все, но предварить дальнейшее хочу собственными воспоминаниями.

   Мне было лет 12-13, дедушка Федор, будучи по делам в городе, зашел нас проведать, но появился он часа в 2, когда до прихода родителей с работы оставалось еще часа 4. Но я уже понимал, что дедушку нужно покормить. Я слетал в подвал, набрал картошки, соленых огурцов и помидоров, бодро почистил картошку, порезал, разжег керогаз, поставил на него сковородку, но сам я картошку раньше не жарил, поэтому вознамерился высыпать ее сразу на сковороду. Наблюдавший за мною дед остановил меня: «Ты, что – собрался картошку на воде жарить?» (из-за этого «жарить на воде» я этот случай и запомнил). Я пошел в кладовую, нашел там толи сало, толи масло и под руководством деда пожарил не только картошку, но и вбил в нее яйца. Подал это на стол и мы с дедом поели, по крайней мере, до того момента, когда пришедшая с работы мама не приготовила обед, дед с голоду не помер.

   Несколько лет спустя, возможно, я был уже студентом, я поехал к дедушке и бабушке в село на поезде. Сойти нужно было на полустанке, назывался он Тюрюк - по имени смотрителя этого полустанка, расстрелянного немцами за то, что был партизаном. Мимо его могилы и шла дорога на село, но до него было «три километра с гаком (с крюком)», то есть, может, и все 5. И идти надо было по жаркой летней степи, мимо полей, да еще и с грузом, то есть, для горожанина, не ходящего пешком на такие расстояния, это было не в радость. Зашел во двор, сразу вытащил из колодца ведро холодной воды и припал к ней. А дома был только дедушка, бабушка, как выяснилось, была на «помочах» - помогала кому-то «мазать» (штукатурить) вновь построенную хату. Дед тут же послал за нею какого-то подвернувшегося малолетнего родственника, но бабушка, видимо, все же решила закончить свой участок работ и не поспешила, поэтому дедушка оказался в моем положении – ему надо было меня накормить. На столе в летней кухне стояла хлебница с остатками хлеба от завтрака (хлеб бабушка пекла раз в неделю, поэтому он был соответствующий), дед пошел в огород и долго выбирал там арбуз, сезон которым еще не наступил. Наконец сорвал, разрезал, арбуз был едва розовый, но он мне его предложил вместе с хлебом. Наконец пришла бабушка, развязала фартук, сняла с его тесемки ключ, открыла кладовую и начала доставать оттуда все необходимое для еды. Тут я понял, что дедушка не имеет никакого доступа к еде в доме, но мне казалось, что это такой порядок только в семье моего деда. Оказалось, что нет, оказалось, что это так и положено.

   У Энгельгардта мы читали, что даже у смоленских крестьян то, что жена в свою пользу откармливает хряка или засевает нивку, вызывало возмущение. А вот этнографический очерк Семенова об обычаях малороссов сообщает:

   «В малорусской семье женщина занимает весьма высокое положение. Все домашнее хозяйство вверяется в ее распоряжение, так как «без хозяина двор, без хозяйки хата плачет». «Жиноцьке» хозяйство, в которое хозяин не вмешивается, составляют: «дробина» (мелкая птица), продукты огорода, конопля и лен, мука, крупа для харчей, молоко, сало. Превосходя энергией и практичностью своего мужа, нередко склонного к тому же к чарке, малороссиянка фактически является обыкновенно главой семьи. В случае семейных несогласий, в которых она очень редко представляет собой страдающее лицо, практикуется расходка, формальный же развод - явление незнакомое малороссийской жизни.

  …Не менее интересен встречающийся местами обычай «понедилькования», празднования понедельника, указывающей на остатки весьма правильной организации замужних женщин. В местностях, где этот обычай распространен (напр. в м. Борисполе Переяславск. у., где прежде было женское братство и союз мироносиц), родители невесты на сговоре выговаривают ей право пользоваться свободой в понедельник. В большинстве случаев в этот день женщины работают для себя или шьют приданое дочерям; в некоторых же селениях компания замужних женщин проводит понедельник в корчме, пропивая имущество, принадлежащее лично им». То есть, влияние баб на коллективизацию на Украине было огромным, поскольку главой дома мужики очень часто были только номинально, а на самом деле «малороссиянка фактически является обыкновенно главой семьи».

   Правда, отвлекусь, такой половой распущенности, которую описал Энгельгардт, на Украине не было, опять-таки, по причине добровольного объединения мужчин, вернее, будущих мужчин.

   «Остатки прежних «молодших братств» - неженатой молодежи, корни которых, как мы видели, заходят еще в отдаленную первобытную эпоху, представляет собою «парубоцтво», - сообщают Очерки. - В эту организацию может вступать всякий хлопец, с согласия родителей, по достижении 16-17 лет, если только его старший брат не состоит в парубках. Обряд принятия в парубки, сопровождаемый непременно магарычем, называется «коронуваньем». Все члены братства считаются равными, «товарищами», во время же общественных работ они выбирают себе атамана. …Общественное положение парубка очень высоко. Он может на сходе заступать своего отца, а также, в случае провинности, его не отдают на поруки отцу, но судит сельский сход. Парубкам, наконец, принадлежит исключительное право посещать «музыки», «улицы» и «вечерницы», играть роль бояр на свадьбах. Любопытно также, что парубоцтво является хранителем девичьей чести, строго карающим провинившихся».

   Таким образом, если еще и учесть, что малороссы по своему характеру являются чрезвычайно упорными (упрямыми?), то ожидать успехов коллективизации без понимания особенностей русского народа, заведомо не приходилось.

   А Маркс об этом ничего не написал!

   
Подытожим осмысление

   Русский человек высоко ценит общество, в котором живет или трудится, высоко ценит потому, что это общество веками давало ему защиту для жизни в очень суровых условиях жизни в России.

   Из-за этого ему очень важно, как он выглядит в этом обществе – не на последних ли ролях? И если он не способен или по моральным причинам не будет стремиться выдвинуться на первые роли, то для него жизненно важным для жизни в обществе является равенство. 

 Русский человек внутренне готов ради общества на любую тяжелую работу, однако:

   - он охотно схитрит и постарается эту работу полностью или частично переложить на других, поскольку это приподнимает его в собственных глазах; - по тем же соображениям ему ценно нечто бесплатное от общества; - он знает, что все такие умные, как он, посему строго следит, чтобы никто не пользовался никакими преимуществами, недоступными ему, и подобные преимущества других воспринимает, как личную обиду; - индивидуальные трудовые преимущества других людей (таланты или просто большую силу), недоступные ему, русский человек считает несущественными и не видит в них основания для материальных, а часто и моральных преимуществ таких людей в обществе. 

 К этому следует добавить разные способности людей даже при одинаковом трудолюбии – не все имеют таланты заниматься тем делом, которым они занимаются.

   В результате, если русский человек имеет талант заниматься своим делом, то он предпочтет индивидуальную деятельность – предпочтет быть полным и единоличным хозяином своего дела.

   Если у него нет талантов, то он предпочтет стать батраком (бюрократом в научных категориях).

   Однако все свойства русского человека останутся при нем в любом коллективе – и в обществе единоличных хозяев, и в обществе батраков. И в обществе, созданном русскими людьми на добровольных началах и по их правилам, и в обществе, в котором не они устанавливают правила.

   Нет ни времени, ни желания перебирать все народы мира, чтобы установить, насколько оригинальными являются эти свойства русских людей, но у русских людей эти свойства имеются или имелись до самого недавнего времени, когда Россия была еще русским государством, а не ограбляемой колонией с идеологией чужого народа.

   Теперь вернемся к 20–30-м годам прошлого века – ко времени создания большевиками из русских людей трудовых коллективов для работы в сельском хозяйстве.

   Мне неизвестно, сколько большевики мучились, создавая устав колхозов, но по чисто западному пути создания акционерных обществ с паем, зависимым от вносимого вклада, они не пошли. Паем стало трудовое участие в годовом круге крестьянских работ – в принципе это по-русски, однако этим паем стал не результат работы человека, а время его работы на этот результат – трудодень. Это было грубым надругательством над мировоззрением русского человека, вне зависимости от того, хозяин он по своим личным качествам или батрак. Русские никогда не создавали артели на таком принципе, для них подобная форма артели является работой на какого-то барина, не имеющая никакого отношения к их добровольному объединению.

   И ситуация была тупиковая – большевики не могли ничего придумать, а крестьяне не могли им помочь советом, ведь если бы русские крестьяне знали, как организовать сельскохозяйственную артель, они бы организовали колхозы еще при крепостном праве.

   Начнем с того, что крестьянская община всегда очень тщательно делила землю сначала по сортам, а уж потом по количеству работников, в результате в некоторых деревнях исчислялось до 30 сортов земли в зависимости от ее плодородия и удобства обработки. И у каждого крестьянина были полоски всех видов земель – было абсолютное равенство землепользования. Некоторые деревни не делили землю так, чтобы каждому досталась земли абсолютно всех сортов, а тщательно высчитывали, сколько прибыли может принести тот или иной участок общинной земли. И общинную землю делили на участки только по количеству крестьян, но каждый участок имел площадь в зависимости от его прибыльности – высоко прибыльные земли были меньшей площади, а низко прибыльные – большей. И когда при разделе земли бросали жребий, кому какой участок должен достаться, то на жребий могла выпасть и плохая земля, но ее было много, и в сумме она давала такую же прибыль, как и участки хорошей земли. Обид не было. А в колхозе абсолютно вся земля обрабатывается одним клином, и даже если все колхозники до одного пашут землю, то и в этом случае затраты труда на разных участках общего колхозного поля не равны, то есть, трудодень не равен трудодню.

   Мало этого, при одинаковом виде работ теоретически еще можно было бы их уравнять – крестьяне имели опыт того, как это делается. Но ведь коллективизация предусматривала специализацию – в этом ее огромный и главный хозяйственный смысл! Однако специализация это разные виды работ. Разные! То есть, русский человек просто не способен был сравнить эти работы даже в их тяжелой части, и, следовательно, не мог их уравнять. Пахота не равна косьбе и не просто не равна по затратам физической и умственной энергии, а просто это разные работы. Работа сеятеля не равна работе скотника, а последняя не равна работе доярки – это просто разные работы. И все эти работы не равны работе бухгалтера или секретарши председателя, как бы добросовестно те ни относились к своим обязанностям.

   А всем один и тот же трудодень??

   Причем, это ведь были односельчане, знающие друг друга, как облупленных. Они знали и кто ленив, и кто туповат, – знали, кто и как может работать. И им была ненавистна сама мысль, что на их труде эти ленивые и тупые будут паразитировать и смеяться над тружениками – «дураков работа любит!». В общем, подобная «артель» это настолько не по-русски, что вся эта затея с коллективизацией должна был бы сдохнуть, не начавшись, если бы…

   Если бы большевики уже не имели на селе огромные массы своих сторонников – людей, понимавших, что это их власть, и эта власть хочет светлого будущего для них. Тех крестьян, кто 10 лет спустя отстоял свою власть в тяжелейшей войне с Европой. А в ходе коллективизации эти люди отстояли технический прогресс на селе, хотя им тоже были ненавистен порядок оценки труда, им тоже, причем, добровольно, пришлось наступить на свои взгляды на абсолютное равенство. Остальные крестьяне, обыватели, которых не волновала власть, особенно обыватели на Украине и в областях казачьих войск, наступили на свои взгляды от бессилия: идти на поводу у кулаков, сопротивляться власти и затягивать голод они уже просто не могли – понимали, что «против мира не попрешь». 

 Что, собственно, создали большевики под вывеской сельскохозяйственных артелей? По своей организации это были слепки с организации промышленных предприятий, но только с весьма слабой трудовой дисциплиной и своеобразным способом оплаты труда (который, кстати, со временем все больше и больше приближался к оплате труда в промышленности). Да, колхозы обеспечили мощный, невиданный ранее в России прогресс сельского хозяйства, обеспечили его продовольственную независимость и недостижимый сегодня уровень потребления высококачественных продуктов питания в СССР. Но колхозы не были идеалом – не были тем, что можно было бы создать, если бы действовать с учетом русского мировоззрения.

   Русский путь – это одновременно и путь делократизации управления чем угодно, в том числе и сельскохозяйственной артелью, но если этого понятия и сегодня не знают, то в те годы оно просто не было и известно. А делократизация (не во всем, конечно) максимально соответствует тем представлениям о коллективном труде, имевшимся, да и сегодня еще имеющимся у русского человека. 

 Если упростить делократический принцип организации русской сельскохозяйственной артели, то работу каждого работника нужно было оценивать не по трудодням, а по полной стоимости результатов его работы. А с этой стоимости вычитывать стоимость работы тех работников, кто участвовал в получении этих результатов. По сути, сделать каждого работника, согласного на это, единоличным хозяином в своем деле.

   Повторю, на самом деле людей, способных быть хозяином, очень мало, вот им следовало стать артельщиками подразделений колхоза, а к ним записались бы те, кто желал быть в артели данного «хозяина» или «рядчика». При этом артели, разумеется, были бы специализированы – артели полеводов, конюхов, скотников, доярок, свиноводов и т. д. Формально, это соответствовало бы делению колхоза на бригады. Но отличие было бы в том, что члены бригад получали «трудодни», а артель как бы продавала свою продукцию колхозу и получала всю стоимость этой продукции, как и получает ее хозяин. И второе отличие - это исключительная добровольность – ты записываешься к тому рядчику, который тебе по нраву, если ты по нраву ему. Тебе никто не по нраву и ты никому не по нраву? Вот тебе твой участок земли и обрабатывай его сам, как хочешь.

   Одновременно, каждая артель полной стоимостью (в рублях) расплачивалась бы с другими артелями колхоза за использованные их результаты работы. Скажем, полеводы платили бы конюхам за каждый конедень использования лошадей, появляющимся МТС – за каждый вспаханный или убранный гектар, скотникам – за тонну вывезенного на удобрения навоза, колхозу – за взятые со складов семена. В конечном итоге, результат чистой прибыли каждой артели был бы в рублях, а не в трудоднях. (Как эти рубли разделят между собой члены артели – их проблемы, было бы что делить). И вот на эти рубли распределялась бы продукция колхоза между колхозниками или, по их желанию, колхоз бы ее продавал, а артелям выдавал деньги. Колхоз был бы объединением специализированных артелей.

   Председателя колхозники либо выбирали бы, либо нанимали, оговаривая ему либо твердую зарплату, либо долю в доходе. Захочет председатель иметь заместителей, агронома, инженера, бухгалтера, секретаршу – нет проблем! Хоть любовницу пусть заводит, но только за деньги своей зарплаты.

   Еще подчеркну разницу на гипотетическом примере. Вот колхоз из тех, которые были в СССР. В нем две бригады полеводов. В первой труженики и бригадир это настоящий хозяин – понимает дело, сумел выдержать все сроки работ и проследить, чтобы они были выполнены очень тщательно. Вторая бригада – раздолбаи, но тоже выполнила все работы, хотя и кое-как. То есть, по трудодням обе бригады равны. Но первая бригада получила 3000 центнеров зерновых, а вторая – 2000. Но поскольку, повторю, по трудодням они равны, то и получат в итоге обе бригады поровну, и вторая бригада будет тыкать в первую пальцем – «дураков работа любит». А вот колхоз, созданный с учетом русского мировоззрения. С учетом того, что первая и вторая артели заплатили одну и ту же сумму за работу сторонним артелям, то первая артель получит вдвое или втрое больше второй. Вот теперь и болтай про то, что дураков работа любит. 

 Да, и в данном случае будет зависть неспособных к талантливым. Но будет и разница. Да, отдельных стахановцев можно затюкать, но попробуй затюкай коллектив! Это же война с заведомой победой тружеников, поскольку за них будут все, кто от их трудов стал богаче, - от председателя до милиционера. И будете вы, бездельники, выступившие против стахановцев, поднимать целину в отдаленных районах СССР.

   Можно ли было в те годы именно так организовать колхозы, сняв с проблемы коллективизации трудности преодоления русского мировоззрения и резко увеличив эффективность колхозов? Можно, поскольку это оказалось возможным даже позже. Когда я пишу о примерах делократизации управления, то привожу в пример самое успешное сельскохозяйственное предприятие даже в сегодняшней России - колхоз «Казьминский» в Ставропольском крае, в две тысячи крестьянских дворов, председатель которого, Герой Социалистического Труда Александр Алексеевич Шумский реорганизовал свой колхоз именно так, как колхозы и следовало организовывать во времена коллективизации.

   К примеру, у полеводов (трактористов) «Казьминского» не было никаких норм, которые определяли бы трудодни, и вся полученная ими на полях колхоза продукция продавалась, подчеркну, продавалась правлению колхоза или тому подразделению колхоза, которому она нужна. То есть, крестьянин был хозяином, поскольку именно хозяин получает весь доход от реализации своей продукции, но этот крестьянин одновременно был и членом колхоза, членом артели. И одно другому не мешало!

   И колхоз Шумского не единственный. В Дагестане, в селе Шукты председателем Магометом Чартаевым колхоз начал реорганизовываться еще в 1974 году. Незадолго до смерти Чартаева в 2001 году журналист сообщал: «Вкратце схему работы в Шукты можно описать так. Есть правление Союза собственников-совладельцев, которое проводит заключение договоров на реализацию продукции, работ, услуг. Весь объем этих договоров распределяется между исполнителями исключительно на добровольной основе, причем они сами оценивают свои возможности, а не обосновывают мнение начальства. В Союзе собственников-совладельцев нет никаких нормативов заработной платы, норм выработки, расхода материалов и тому подобных бюрократических цифирий. Каждый работник находится на хозрасчете, то есть все необходимое для процесса производства закупает или у поставщиков, или у отдела снабжения и продает результаты своего труда либо далее по цепочке, либо правлению Союза. Оно, в свою очередь, реализует продукцию за деньги, причем вся выручка передается непосредственно производителям».

   И здесь, заметьте, не председатель, не хозяин получает выручку, а непосредственно работники, причем она движется навстречу технологическому потоку («продает результаты своего труда… далее по цепочке»). Когда я разрабатывал свою теорию управления людьми, то о Чартаеве ничего не знал, хотя он начал заниматься тем, что я назвал делократизацией, лет за 10 до того, как я об этом задумался. То есть, для экономики эти методы настолько естественны, что для их внедрения не нужны ни команды сверху, ни даже теория. 

 Разумеется, что в Шукты начальство зарплату себе не назначало и не определяло. Все три начальника (Магомет Чартаев, председатель сельсовета и главбух) в сумме получали 2,5% от прибыли каждого работника. Это большие деньги, но они большие потому, что большие деньги зарабатывает каждый работник, а начальство уж старается, чтобы зарабатывал… В результате, как пишет журналист: «И в этом плане жизнь в Шукты по сравнению с соседними селениями отличается столь сильно, что начинаешь понимать, что пешком до Луны добраться можно. Сейчас в селе развернуто большое строительство. Если бы не Кириенко со своим дефолтом, то оно было бы завершено уже в этом году. Однако, несмотря на многочисленные и объективные трудности, в изобилии поставляемые нашей властью за наши же деньги, произошедшие перемены не могут не вызвать восхищения. Достаточно сказать, что жизненный стандарт по-шуктински – это добротнейший трехэтажный дом на семью, со всеми удобствами, разумеется. Одновременно с завершением строительства нового села планируется создать местный (!) банк с генеральной валютной лицензией. Не знаю, будут ли там устанавливать систему быстрых расчетов SWIFT, но если установят, то честно скажу – меня это не удивит. А про такие мелочи культурной жизни, как спортзал, футбольное поле и прочее, говорить нечего – они там уже есть давно». 

 Я побывал во многих странах, и почти во всех климат для сельского хозяйства лучше, чем в Дагестане, но поверьте, там (скажем, в ФРГ) крестьяне трехэтажных домов, да еще таких дорогих (с такой толщиной стен и с таким обогревом, как у нас) не строят. И хотя шуктинцы называют свое предприятие «союзом», но это колхоз, поскольку «имущественную долю каждого колхозника определили на основании расчета его трудодней, отнесенных к имуществу колхоза, накопленному со дня его основания в 1936 году». 

 Точно так же, как и в Шукты, оплачивались и управленцы «Казьминского» - зарплата всех начальников, включая самого А. Шумского, исчислялась от чистой прибыли механизатора. В артели грабаров, описанной Энгельгардтом, рядчику делались отчисления от дохода, поскольку его работа, и его заслуга – найти для артели работу с большим доходом, а у перечисленных выше начальников колхозов Шумского и Чартаева заслуга больше – она в том, что их работники получают большую прибыль. Вот от прибыли и делались отчисления или расчеты. 

 Артели Шумского и Чартаева не развалились даже после перестройки, считались лучшими хозяйствами России. И это в условиях, когда российский режим уничтожал сельское хозяйство страны! А как бы такие колхозы развивались в условиях, когда большевики всемерно развивали сельское хозяйство! 

 Итак, что мы, русские, должны сказать, своим начальникам? 

 Мы, русские, как работники далеко не роботы, запрограммировать нас нельзя, хотя подвигнуть нас на эффективную работу не очень сложно. Нужно просто понимать нас, и не игнорировать те наши особенности, которые на подсознательном уровне могут сидеть в нас до сих пор. А именно: мы слишком ценим свое общество, чтобы игнорировать свой статус в нем. Поэтому, дайте возможность быть хозяином в своем деле тем, кто хозяином быть хочет, а тем, кто не хочет, создайте условия, равные со всеми. Если мы увидим, что нашему обществу это нужно, если будем уверены, что так, как мы, работают все, а уклоняющиеся от наших тягот наказываются, к примеру, расстреливаются перед строем, то мы горы свернем. 

 Но если вы смотрите на нас, как на роботов, если вы игнорируете нас, как носителей нашего мировоззрения, то можете наткнуться на большие проблемы, и голод времен коллективизации является частичным подтверждением этого факта.

   
Ю.И. МУХИН

Меч Правосудия

  • Гость
ГЕНЕРАЛЫ ДЛЯ ПРОШЕДШЕЙ ВОЙНЫ. Часть 1

http://westwal.ru/bimages/catalog/tn_westwall.ru.%20april2011gmg...%20(205).jpeg


К 22 июня надо дать что-то военное, но у меня опять только большая работа, которую я и начну под эту годовщину.

 У нас есть толковый труженик военной истории, Артем Драбкин. Он собирает воспоминания ветеранов, причем, часто задает нужные вопросы, превращая ответы ветеранов в нечто, доcтаточно информативное. Недавно мне порекомендовали его книгу «Я дрался в СС и Вермахте», в которой он собрал вспоминания немецких ветеранов. Хорошо то, что собирал он их уже после развала СССР и ГДР, то есть, над ветеранами уже не висел страх расправы парткома, и они стали раскованнее, хотя, конечно, появилась и обратная тенденция – они уже, оказывается, не совершали на территории СССР никаких зверств, а оккупированное население в них души не чаяло. Один дедушка даже дает задним числом советы Гитлеру освободить Украину и украинцы, дескать, тут же побежали бы сражаться с Россией. Старичок забыл, что Гитлер и без него был умный, однако ничего кроме одной дивизии из западных украинцев, от Украины не получил. Ну ладно. Старички, конечно, и всей правды не говорят, и лгут – что уж тут поделать, на то они и ветераны войны, посему к их рассказам надо подходить соответственно – принимать на веру только то, в чем они точно не заинтересованы соврать.

   Покажу это на примере описания ими плена.

   
Русский плен

   Вот один старичок рассказывает, как его взяли в плен еще в 1942 году.

   «Уже 22 января я попал в плен. Я находился один в боевом охранении, когда увидел группу русских солдат — человек пятнадцать в зимней одежде на лыжах. Стрелять было бесполезно, но и сдаваться в плен я не собирался. Когда они подошли поближе, я увидел, что это монголы. Считалось, что они особенно жестокие. Ходили слухи, что находили изуродованные трупы немецких пленных с выколотыми глазами. Принять такую смерть я был не готов. Кроме того, я очень боялся, что меня будут пытать на допросе в русском штабе: сказать мне было нечего — я был простой солдат. Страх перед пленом и мучительной смертью под пытками привел меня к решению покончить с собой. Я взял свой «маузер 98к» за ствол и, когда они подошли метров на десять, вставил в рот и ногой нажал на спусковой крючок. Русская зима и качество немецкого оружия спасли мне жизнь: если бы не было так холодно, а части оружия не бы ли так хорошо подогнаны, что смерзлись, то мы бы с вами не разговаривали. Меня окружили. Кто-то сказал «Хенде хох». Я поднял руки вверх, но в одной руке я держал винтовку. Ко мне приблизился один из них, забрал винтовку и что-то сказал. Мне кажется, что он сказал: «Радуйся, что для тебя война кончилась»». Ну и далее рассказ о своем героическом поведении на допросе. 

 Оно, конечно, можно и зимой вставить ствол карабина в рот, но как обутым просунуть большой палец ноги в скобу, прикрывающую спусковой крючок? Перепугался парнишка и струсил стрелять… 

 А вот ветеран, взятый в плен в Сталинграде, вспоминает, как их на поезде перевозили в лагерь военнопленных в Узбекистане. 

 «31 января, в первый день плена, мы прошли из южного Сталинграда в Бекетовку. Там собрали около 30 тысяч пленных. Там нас погрузили в товарные вагоны, по сто человек в вагон. На правой стороне вагона были нары, на 50 человек, в центре вагона была дыра вместо туалета, слева тоже были нары. Нас везли 23 дня, с 9 февраля до 2 апреля. Из вагона нас вышло шестеро. Остальные умерли. Некоторые вагоны вымерли полностью, в некоторых осталось по десять-двадцать человек. Что было причиной смерти? Мы не голодали — у нас не было воды. Все умерли от жажды. Это было запланированное уничтожение немецких военнопленных. Начальником нашего транспорта был еврей, чего от него было ждать? Это было самое ужасное, что я пережил в жизни. Каждые несколько дней мы останавливались. Двери вагона открывались, и те, кто был еще жив, должны были выбрасывать трупы наружу. Обычно было 10–15 мертвых. Когда я выбрасывал из вагона последнего мертвого, он уже разложился, у него оторвалась рука. Что помогло мне выжить? Спросите меня что-нибудь полегче. Я этого не знаю.  — В России есть мнение, что сталинградские пленные умерли в основном потому, что они были истощены уже в котле, как вы считаете?
 
— Да, это частично правда. Многие голодали, но моя часть не голодала. У нас была конина и хлеб с элеватора. Даже если вы полностью здоровы, посадите вас на три недели в вагон и не давайте воду — вы умрете. Еще говорят, и это неправда, что все сталинградские пленные были уже больны и поэтому их приговорили к смерти, поэтому многие умерли». 

 Им выдавали продукты, но не выдавали воду?? Продукты были ценностью, а воды на станциях – хоть утопись. Ведь тяга была паровозной, а паровозы ходят на воде, и на каждой станции стояла водонапорная башня для заправки паровозов. Уж если бы хотели их уморить, то тогда бы не выдавали и продуктов! Продукты-то на пленных зачем переводил этот проклятый еврей? 

 Потом, это что за лапша на уши с оторвавшейся рукой у трупа в феврале месяце? Что за лапша о 100 человеках в вагоне с нарами? Такой вагон вмещает «40 человек или 8 лошадей», на крытых двухосных вагонах в те годы, кстати, была такая надпись. Если бы он сказал, что нар не было, и везли стоя, как немцы возили наших пленных, тогда да – тогда 100 человек стоя в вагон вместится, но он же ни слова не говорит о том, что им в вагоне было тесно. Врет! Не о количестве умерших, очень не исключено, что тут он говорит правду. Врет о причине их смерти. Почему? 

 Немцы в окружении под Сталинградом исполнили свой воинский долг, а его исполняют и ценою жизни. Сопротивляясь в окружении, они, по сути, не дали нашим армиям взять Ростов и окружить всю кавказскую группировку немцев. Но воинский долг не был причиной их стойкости, таковой была святая вера в то, что Гитлер их выручит. Эта вера не дала им мужества самим пойти на прорыв, эта, как выяснилось, глупая вера не дала им плюнуть на Гитлера и командиров и перебежать к русским в плен еще в декабре, когда они в большинстве своем были здоровы и полны сил. Они сами себя обманули, и этот самообман оказался смертельным. Драбкин задал точный вопрос – немцев начал косить тиф. Ведь тогдашние цивилизованные европейцы не любили бань и были донельзя завшивленными. У них и в зиму 1941 года в госпиталях количество тифозных больных равнялось количеству раненных, а тут экстремальные условия окружения зимой. 

 И пленные в эшелоне умирали от тифа и болезней, а фактически от собственной глупости – сдайся они раньше, и были бы живы. Но как немцу в своей глупости признаться? И он валит все на русских, в данном случае – на еврея. Что смешно, несколько абзацев выше, этот же ветеран вспоминал эпизод своего пленения: «Первое, что спросили русские солдаты, было «Uri est’? Uri est’?». (Uhr — часы.) У меня были карманные часы, и русский солдат дал мне за них буханку немецкого солдатского черного хлеба. Целую буханку, которую я не видел уже несколько недель! А я ему, с моим юношеским легкомыслием, сказал, что часы стоят дороже. Тогда он запрыгнул в немецкий грузовик, выпрыгнул и дал мне еще кусок сала. Потом нас построили, ко мне подошел монгольский солдат и отнял у меня хлеб и сало. Нас предупредили, что тот, кто выйдет из строя, будет немедленно застрелен. И тут, в десяти метрах от меня, я увидел того русского солдата, который дал мне хлеб и сало. Я вышел из строя и бросился к нему. Конвой закричал «nazad, nazad», и мне пришлось вернуться в строй. Этот русский подошел ко мне, и я ему объяснил, что этот монгольский вор забрал у меня хлеб и сало. Он пошел к этому монголу, забрал у него хлеб и сало, дал ему затрещину и принес продукты мне обратно». 

 И я должен поверить, что эти русские солдаты конвоя ежедневно носили им хлеб, которого они не видели «уже несколько недель», но не давали воды?? 

 Что касается часов, то немцам перед походом в Россию надо было оставить их дома, и не на прикроватной тумбочке, а надежно зарыть, поскольку американцы и англичане, по воспоминаниям этих же ветеранов, грабили гораздо энергичнее: «В Союзе военнопленных некоторые из нас были в Бад Кройцнахе, в американском плену, у американцев было по десять часов на руке! Русские в этом не были исключением, я бы даже сказал, что американцы были гораздо хуже». В этом вопросе от американцев не отставали и чопорные англичане: «Я пошел на вокзал, сел в поезд, потом сделал пересадку, в любом случае 23 декабря я опять был дома. Я был рад. Англичане, конечно, нас подчистили, в доме больше не было ковров, исчезла одежда, и так далее, и так далее. Но все получилось хорошо, я опять был дома». Вообще-то, раз немцы собрались на грабеж России, то должны были быть готовы к такому повороту событий, и не ныть потом. 

 Следует оговорить, что нынешняя откровенность ветеранов по-иному заставляет взглянуть на некоторые события. Ведь Германия идеологически была разделена на коммунистов и нацистов, нацисты после своей победы на выборах частью переубедили коммунистов, а частью просто заставили их замолчать, и те затаили злобу. А среди нацистов были и искренние патриоты Рейха: «Почему вы пошли на войну добровольцем? — Чтобы защитить мою родину». И основная масса обывателей, пойдя за нацистами, стала их пособниками, соответственно не могла потом признаться в своей неправоте. В плену ситуация изменилась, коммунисты брали реванш и мстили. А поскольку именно их назначали в лагерную администрацию, то в результате почти у всех ветеранов стойкая ненависть к этим антифашистам. 

 Вот Драбкин спрашивает одного: «Как вы в лагере относились к антифашистам? - и получает ответ: «Я к ним не очень хорошо относился, более того, я их ненавидел, потому что они были гораздо хуже русских. Среди антифашистов были нормальные люди, но те, кого я знал…». 

 А вот отвечает второй: «Комендантом лагеря был немец, рейнец, не помню, как его звали, коммунист, стукач, антифашист, предположительно он сидел в концентрационном лагере в Германии. Некоторым из нас, из Ваффен СС, он специально отбивал печень». 

 Вот третий: «Мы поехали дальше в Мариенбон. Там был конец, утром мы перешли границу Западной Германии. Там были русские, была нейтральная полоса, русские говорили, dawaj, raz, dwa, tri, и мы перешли границу. Нас принимали, все были там, политики, католический священник, протестантский пастор, Красный Крест и так далее. Тут мы неожиданно услышали ужасный вопль, как мы потом узнали, там забили до смерти одного антифашиста, который многих отравил в штрафные лагеря. Тех, кто это сделал, увела полиция». 

 Вот четвертый: «Наш немецкий начальник лагеря был сталинградцем. Но это не значит, что начальником не мог стать кто-то, попавший в плен позже. Наш начальник, его звали Фрид Фрайер, до того, как попал в плен, был обычным солдатом, ефрейтором, он немного болтал по-русски. Ни один русский не вел себя так ужасно, как он. Это был настоящий преступник. Его и сегодня ищут товарищи… Непонятно, вернулся ли он домой и что с ним стало. Надо сказать, что немецкие солдаты, которые стали руководителями лагерей, обращались с нами хуже, чем русские».  Вот пятый: «Были те, кто поддерживал комитет «Свободная Германия» и Союз немецких офицеров, были и те, кто их не поддерживал. Я был с теми, кто не поддерживал. В самом начале моей жизни в плену, в одном лагере, мы встретили группу немцев в основном в русской униформе. Они назывались как-то вроде «Немецкая освободительная армия». Я помню, что один из них был одет в немецкую униформу без знаков различия, но с русскими красными нашивками за ранения. Для нас это были предатели, абсолютно однозначно. Большинство пленных немецких солдат считали, что, пока идет война, нельзя просто так перепрыгнуть на другую сторону». 

 Вот этим разделением, скорее всего, и надо объяснить восстание в ГДР в июне 1953 года. Но вернемся к плену. 

 Напомню, что когда Драбкин начал опрос, немцы уже ничем не были обязаны ни СССР, ни русским. Тем не менее, они вспоминают, что после сдачи в плен убить могли во фронтовой полосе, но дальше конвой защищал надежно. В России могли быть и тяжелые условия труда, и тяжелые условия жизни, но все пленные работали бок о бок с русскими, которых они же и разорили, и которым было не менее трудно. Но характерны вот такие воспоминания. 

 Вот вспоминает один: «В Кишиневе, на Пасху, был обычный рабочий день, я стоял с тележкой и лопатой, грузил картошку возле забора. К забору подбежала русская женщина средних лет. Она просунула под забором пакет и сказала что-то по-русски. Я не понял, что она сказала, товарищи в лагере мне потом объяснили, что она сказала: «Hristos voskres, Hristos voistinu voskres». В пакете был хлеб, яйца, мясо, еще что-то. Так мы втроем или вчетвером получили наш пасхальный обед. Это тоже невозможно забыть». 

 Вот второй на вопрос: «Что вас в России больше всего поразило? – отвечает: Веселость и сердечность простых людей. В Германии были русские пленные, им определенно было хуже, чем нам. Гораздо лучше быть немцем в русском плену, чем русским - в немецком.  Я хорошо работал. Русские даже присвоили мне звание «лучший работник», и моя фотография висела вместе с русскими на Доске почета. Когда я в ГДР это рассказывал, мне никто не верил, говорили, что я издеваюсь. Фотография была маленькая, овальная, я ее увеличил и сделал четыре штуки, и, когда нам разрешили писать домой, я послал ее моим родителям. Мои братья и сестры даже не поверили, что это я, на фотографии у меня были волосы, я выглядел довольно ухоженным, не как унтерменш или доходящий заключенный». 

 Вот вспоминает эсэсовец: «Хорошо, что мы попали в плен не в горячке боя, а далеко от линии фронта. Русские были миролюбивы. Солдаты привели нас в штаб. Мы смотрели и не понимали, куда мы попали, — это было совсем не то, что говорила пропаганда. Солдаты были чистые, в красивой форме, они отдавали друг другу честь. Порядок был почище пруссацкого! Вскоре приехали почти два десятка офицеров. Нас вызвали на допрос. Я и мой товарищ и ровесник Удо вошли вместе. Допрос шел через переводчика-еврея. Я отвечал на все вопросы, рассказал, что у нас были большие потери от бомбардировок. Это была правда. Мы приняли летящие с запада русские самолеты за свои и даже махали им рукой, пока не посыпались бомбы. Это мне пришлось пересказывать дважды, поскольку они смеялись. Я был этому рад, потому что враги, которые смеются, не убивают. Что-то в рассказе моего товарища не понравилось переводчику, и он его ударил по лицу. Но тут же вмешался старший из офицеров и что-то сказал, думаю, запретил бить. Другой офицер дал моему товарищу индивидуальный пакет, чтобы он мог остановить кровь. Было очень неожиданно, что русские обращаются с нами по-человечески. Хотя вот этот переводчик после допроса отвел нас в сторону и стал угрожать, что расстреляет, но, слава богу, остальные офицеры были настроены миролюбиво. Мы примерно полчаса ехали на грузовике. Нас высадили, и я в первый раз в жизни увидел русский танк, вероятно «stalinetch», с 10,5-сантиметровой пушкой. Русские солдаты обедали. Они ели макароны из огромных мисок. Видимо, мы смотрели такими голодными глазами, что они предложили нам поесть то, что осталось. Я не мог в это поверить! Некоторые из них еще отдали нам свои ложки! Начиная с этого момента меня ни разу не били, ни разу не ругали, я ни разу не ночевал под открытым небом, я всегда имел крышу над головой. В первый вечер нас разместили в пустом складе. Мы сидели за столом, когда пришел русский солдат и принес на руке кольца колбасы, немного хлеба и говядину. Но у меня не было аппетита, и я почти ничего не ел, поскольку считал, что утром-то нас уж точно расстреляют. Пропаганда мне это внушила! Если я еще сколько-нибудь проживу, я опишу это время, потому что я снова и снова слышу про то, как ужасно было у русских, какие русские свиньи и какие отличные парни были американцы. В плену было тяжело. Были разные лагеря. Были и такие, в которых умерло 30 процентов пленных… В день окончания войны я был в лагере на польской границе, в Ландсберге. Это был образцовый лагерь: очень хорошие помещения, туалеты, ванные, красный уголок. Только кабаре не хватало! В лагере собрали транспорт на восток. 8 мая нас должны были погрузить в поезд, но мы остались в лагере до 10 мая, потому что комендант лагеря никого не выпустил. Ведь 9 мая русские праздновали День победы и могли на радостях в пьяном виде нас всех перестрелять! Здесь недалеко есть дом престарелых, там живет один человек, который был в американском плену на Рейне, он с мая по октябрь просидел под открытым небом. У одного их товарища было воспаление легких, так ему просто дали доску, на которой он мог спать под открытым небом. Когда кончилась война, пьяные американцы стреляли в них из автоматов, убив десятки людей. Один товарищ, который был в русском плену, мне рассказывал, что ему хотели отрезать ногу, поскольку у него было воспаление. Врач ему сказала: «Альфред, когда придет комиссия, я запру тебя в кладовой. Мы восстановим ногу народными средствами». И у него до сих пор есть нога! Врач обращалась к нему по имени! Можете себе представить, чтобы немецкий врач обращался к русскому пленному по имени? В 1941 году примерно один миллион русских военнопленных умер в немецком плену от голода и жажды… Я всегда говорю, что с нами обращались не так, как мы с пленными русскими. Конечно, нам говорили «faschist» и «Gitler kaput», но это не считается. Русская администрация, это абсолютно очевидно, прикладывала усилия, чтобы сохранить жизни пленных».  А вот вспоминает еще один эсэсовец: «Мы пришли в этот лагерь и не поняли, что это лагерь. Он выглядел как нормальный жилой микрорайон, там на окнах висели гардины и стояли горшки с цветами. Там нас принял немецкий комендант лагеря, хауптштурмфюрер СС. Он спросил: «Какая дивизия?» — «Тотенкопф». — «Третий блок, доложитесь там старшине». Мы снова были у нас, в СС! Это был лучший лагерь за все мои более чем четыре года в русском плену. Мы работали в шахте, шахта была в 150 метрах от лагеря, после нашей смены в шахте туда заступала русская смена, у нас не было охраны, мы участвовали во всех социалистических соревнованиях, и ко дню Октябрьской революции, и ко дню рождения Сталина, и «Лучший шахтер», мы их все выигрывали! У нас был чудесный политический офицер, он привез нам 30 женщин из лагеря для интернированных, у нас был танцевальный оркестр, у нас был танцевальный вечер, но я на нем не был, была моя смена, черт ее побери. И вот теперь сенсация! Мы получали зарплату, столько же, сколько и русские. Я повторяю, мы получали столько же, сколько и русские! И даже больше, потому что мы работали намного старательней, чем они. И деньги приходили к нам на счет. Но все деньги мы снять не могли, мы должны были перечислять с наших счетов 456 рублей за расходы на нас в лагере. В июле 1948 года наш политический офицер, который не провел с нами ни одного политического занятия, потому что он сразу сказал, что нам это все равно до лампочки…». 

 Но про плен я написал попутно, поскольку меня интересовали другие темы.

   
(продолжение следует)

Ю.И. МУХИН

Меч Правосудия

  • Гость
Юрий Мухин - ЛИБЕРАЛЬНОЕ ВОРОНЬЕ
« Ответ #14 : 22/06/13 , 21:17:54 »
Мухин Юрий

ЛИБЕРАЛЬНОЕ ВОРОНЬЕ

http://communitarian.ru/upload/resize_cache/iblock/ec2/298_221_1/ec29220e286a880080ce5519935283a7.jpg height=221


Понимания того, что они делают, - у либералов, судя по всему, нет. У них просто не хватает ума это понять. Они живут в своей замкнутой тусовке, в которой подлость – это основа морали, для них «народ» – это только они сами, а те люди за окном - это для них быдло.


Все ближе и ближе знакомясь с либералами, все больше и больше задаешься вопросом, кто это?

Нет, с точки зрения идеологии, либералы просты, как палка, – «свобода слова, выборов и предпринимательства». Первые две свободы как бы предопределяют, что либералы тесно связаны с народом и народ их идеи, безусловно, разделяет, иначе либералам просто ничего не светит на выборах при декларируемой ими свободе слова и выборов – их свободно не изберут во власть. А поскольку в свободе предпринимательства для тех, кто предпринимательством не занимается, есть свои умозрительные плюсы, то либеральная идея смотрится вполне достойно в среде людей, не имеющих представления о том, как устроено и как функционирует народное хозяйство.

Короче, как идеология, либерализм вроде бы ничуть не хуже прочих идеологий.

Но, когда начинаешь анализировать конкретные действия и устремления людей, называющих себя либералами, то чуть ли не повсеместно открывается тупо-звериная рожа, не способная воспринимать не только человеческую мораль и элементарную логику, но даже правила поведения, принятые в стадах животных.

Вот, скажем, Великобритания считалась и считается и матерью, и крепостью либерализма, нацистская Германия считается как бы самым ярким противником либеральных идей, для либерала, чем-то до отвращения противоположным. Тогда как понять, что выдающийся либерал, премьер-министр Англии Н. Чемберлен в сентябре 1938 года предал либеральную Чехословакию, ультиматумом заставив ее сдаться Гитлеру, а 30 сентября тайно приехал к Гитлеру на квартиру и там предложил ему подписать «дружбу навеки»:

«Мы, фюрер и канцлер Германии, и английский премьер-министр, продолжили сегодня нашу беседу и единодушно пришли к убеждению, что вопрос англо-германских отношений имеет первостепенное значение для обеих стран и для Европы.
 
Мы рассматриваем подписанное вчера вечером соглашение и англо-германское морское соглашение как символ желания наших обоих народов никогда не вести войну друг против друга.
 
Мы полны решимости рассматривать и другие вопросы, касающиеся наших обеих стран, при помощи консультаций и стремиться в дальнейшем устранять какие бы то ни было поводы к разногласиям, чтобы таким образом содействовать обеспечению мира в Европе».


Как понять эту дружбу либерала с нацистом?

А чуть позже, 15 августа 1939 года, участник переговоров министра иностранных дел Германии Риббентропа с Молотовым и Сталиным, руководитель юридического департамента МИД Германии Фридрих Гаус засвидетельствовал, что Риббентроп хотел начать переговоры о Пакте о ненападении с заранее подготовленной пространной и выспренней речи о том, что «дух братства, который связывал русский и немецкий народы…». Однако Молотов его тут же оборвал: «Между нами не может быть братства. Если хотите, поговорим о деле». В отличие от либерала Чемберлена, коммуниста Молотова от нациста явно тошнило.

Эта тошнота передана и в докладе Риббентропа Гитлеру, в котором Риббентроп писал, что Сталин заявил: «Не может быть нейтралитета с нашей стороны, пока вы сами не перестанете строить агрессивные планы в отношении СССР. Мы не забываем, что вашей конечной целью является нападение на нас», — и это при том, что Сталин лично присутствовал при подписании пакта о «ненападении и нейтралитете» и улыбался фотографу. То есть, пакт о ненападении Сталин согласовал Молотову подписать, но не то, что дружбы, а даже нейтралитета нацистам не пообещал!

А может нежная дружба ко всем людям вообще, это свойство либерала?

Что-то этого не видно – ненависть к коммунизму у либералов такая же, как и у нацистов.

Вот взрывом повредили памятник Ленину в Ленинграде, и посмотрите, как в связи с этим в «ЕЖ» брызжет слюной на Ленина и коммунизм либерал А. Подрабинек:

«Сегодня историческая оценка Ленина как разрушителя России и основателя советского тоталитаризма однозначна. С этой оценкой не согласны только те, кого не интересуют подлинные события российской истории, и те, кому образ «великого Ленина» нужен в пропагандистских и политических целях. К ним и нет никаких упреков – они творят свой маленький гешефт, собирая на российских исторических просторах мусор, из которого надеются слепить для России новую отравленную конфетку. Будем надеяться, что они подавятся ею прежде, чем соблазнят своим продуктом сколько-нибудь значительную часть российского общества», - пишет этот титан мысли, выражая общее мнение как бы всей России.

На самом деле, ему следует писать, что оценка Ленина, как разрушителя России, одобряется только людьми с умом, совестью и честью, как у Подрабинека, а об уме людей, подобных Подрабинеку, кстати, как-то с горечью высказался Глеб Павловский:

«Неслыханное самооглупление массы, продолжавшееся как минимум с 1930 года (года сталинизации гуманитарной жизни) до наших дней. Но мы-то глупцы полагали, что выход из коммунизма будет выходом и из безмозглости – а вот вышло ровно наоборот! Именно удвоение, удесятерение безмозглости сопровождали выход из коммунизма – и это было то, с чем я вступил в борьбу в 80-е выйдя в легальную журналистику».

Павловский, родившийся в 1951 году, вряд ли может что-то знать о начале самооглупления, тем более, с в 1931 года, но об оглуплении при выходе из коммунизма, он абсолютно прав.

До «выхода из коммунизма», в 1989-1990 годах, на журнал «Наука и жизнь» подписывалось около 2,3 млн. человек, «Техника – молодежи» – 1,5 млн., «Радио» – 1,5 млн., «Юный техник» – 1,7 млн., «Юный натуралист» – 2,9 млн. Даже такой журнал, как «Моделист-конструктор», имел тираж 1,7 млн. И только окончательная победа либералов в 1991 году, практически полностью погубила эти издания. Единственная отрасль человеческих знаний, развитие которой, безусловно, является заслугой либералов, это порнография и половые извращения.

Поэтому вряд ли стоит судить о причинах оглупления знакомых Глеба Павловского самому Глебу Павловскому, не понимающему причин даже той безмозглости, которая наступила вокруг него и на его глазах. А причина аж кричит – ведь не само по себе, а после того, как либералам отдали СМИ России, чтобы подрабинеки и павловские могли нести свой ум массам, в массах и произошло, правильно подмеченное Павловским, «удесятерение безмозглости».

И это удесятерение либеральной безмозглости, вопит! Вот один из активных разрушителей коммунизма и Советского Союза, брат Подрабинека по уму, совести и чести, все эти годы ратовавший за «либеральные ценности», журналист Л. Радзиховский, пишет статью «20 лет спустя», а в ней подводит итоги власти в умах людей таких интеллектуалов, как он.

«За эти годы мир стал миром Интернета, мобильной связи, персональных компьютеров. Какое мы имеем к этому отношение? Такое: мы все это покупаем за нефтебаксы. Мир переходит к какому-то «шестому технологическому укладу». Что это за штука, не знаю. Но зато мы сами себе трендим про «нанотехнологии» — соревнование Эллочки Щукиной с старухой Вандербильд продолжается строго по классикам. Доля нефти и газа в нашем экспорте выросла с 50% (1985 год) до 70% (2007 год). Таков экономический итог 20 лет. Неизменны только «Жигули».

Члены советского Политбюро с родственниками жили как мелкие западные миллионеры. Русские олигархо-чиновники живут, как и положено шейхам российской Аравии. Таков социальный итог.

Население РСФСР в 1979 году — 137 миллионов. В 1989-м — 147 миллионов. В 2009-м — 140 миллионов.
 
Население Франции в 1989 году — 56 миллионов. В 2009-м — 64 миллиона.
 
Население США в 1989 году — 244 миллиона. В 2009-м — 305 миллионов.
 
Население Канады в 1989 году — 26 миллионов, в 2009-м – 33 миллиона.

Таков количественный итог, сравнительно с другими христианскими странами.

30 000 (официальные данные на 2001 год) уехавших из России научных работников высшей квалификации, работающих по специальности в США, Европе, Израиле, 10% членов отделения математики Национальной АН США — эмигранты из России, а средний возраст научного сотрудника РАН — свыше 55 лет. 1989-й: четыре Нобелевских лауреата в области науки (а в 1986 г. и вовсе 6), 2009-й: два лауреата (Гинзбург 92 года и Алферов 79 лет). Ни одного пленарного докладчика из России на Всемирном математическом конгрессе (Мадрид, 2006) и три пленарных докладчика на том же Конгрессе — эмигранты из СССР.
 
Таков качественный интеллектуальный итог 20 лет».

И поверьте, та наивность, с которой Радзиховский пишет о гибели России, не оставляет сомнений, что ни он, ни Подрабинек с Павловским, ни в малейшей мере не винят в этом себя – они просто не понимают связи между своим собственным интеллектом и результатами этих 20 лет.

И эти людишки с такими умишками судят о Ленине?! Судят, и судят нагло!

Подрабинек дает предложение: «И, может быть, в спорах прояснится, что же есть такое национальное раскаяние, и почему Германия после нацизма стала демократией, а Россия после коммунизма корчится в выборе пути, сползая во власть авторитаризма. Почему в Германии были Нюрнберг и денацификация, а в России не смогли провести суд над коммунизмом. Референдум поставил бы точку в этих спорах».

Предложение о референдуме здравое, но когда вы, либералы, обращали внимание на волю народа? Много помог Советскому Союзу референдум 17 марта 1991 года о целостности СССР?

Потом, в оккупированной Германии демократии и близко нет, поскольку в Германии нет свободы слова и мысли. Ведь местные холуи оккупантов Германии до сих пор судят журналистов и историков, пытающихся разобраться в подробностях нацистского режима, который немецкий народ, якобы, осудил. Как немцы могут осудить нацизм, если не имеют свободы слова и не в состоянии понять, что это такое - нацизм??

Затем, суд над советским коммунизмом уже был, либералы пробовали его провести в 1992 году, да только клевета либералов оказалась слишком уж дебильной, настолько дебильной, что даже Конституционный суд России ее не воспринял.

И наконец, пора уже проводить суд над не над коммунизмом, а над либерализмом, поскольку есть, что предъявить им в обвинение. К примеру, к обвинению либералам, по глупости начатым Радзиховским, добавлю и такое.
 
Журнал Счетной палаты РФ «Финансовый контроль» за июль 2007 года сообщает:

«Национальный доход России в 1991-1993 гг. уменьшился на 40% (а в военные 1941-1945 гг. лишь на 23%). По оценке Минэкономразвития, за годы ельцинских реформ из России было вывезено свыше 210 млрд. долларов. По некоторым же другим данным -700 млрд. долларов, то есть десять годовых бюджетов ельцинской России.  Производство сократилось вдвое, а численность россиян, выброшенных за черту выживания, увеличилась более чем в два с половиной раза.

По прогнозам демографов, к концу XXI века население Земли увеличится вдвое. А в России через 70 лет останется в лучшем случае 100 млн. человек. При этом русские уже не будут составлять большинства населения страны. Смертность здоровых мужчин сопоставима с потерями СССР в Отечественной войне.
Список утрат можно продолжить, но и без того ясно, что в мирное время (в отличие от военного) они были неоправданными, а значит, и более глубокими и невосполнимыми.В первые послевоенные годы промышленность и благосостояние населения благодаря ненавистной нашим либералам плановой экономке стали быстро расти, прилавки магазинов наполнялись и цены снижались, но после шоковой терапии страна не может оправиться до сих пор».Если бы либералы понимали, о чем сами ведут речь, то им, ввиду таких «успехов», которых и Гитлер не достиг, пора бы уже и адвокатов нанимать.Однако вот этого – понимания того, что они делают, - у либералов, судя по всему, нет. У них просто не хватает ума это понять.Они живут в своей замкнутой тусовке, в которой подлость – это основа морали, для них «народ» – это только они сами, а те люди за окном - это для них быдло.По своей сути либералы - это закрытое сообщество, прикрывающее свои паразитические устремления болтовней о «свободе, равенстве и братстве». Эта тусовка либералов, оккупировав СМИ, сама себе и для себя вещает, и от этого сама же, в первую очередь, и глупеет. Да, в своем кругу они все «гении от рождения», но вы же видите, что они не понимают простых вещей, не понимают, ни что они вещают, ни зачем это делают.Да, они называют себя либералами, но ведь именно они люто ненавидят и свободу слова, и свободу выборов. Им, тупым, свобода слова страшна разоблачением их тупости, им, оторванным от широких масс, ничего не светит на свободных выборах. Эти «либералы» - это база и движущая сила любого фашизма, поскольку именно фашизм дает им то, что им и необходимо: дает им кормушки, подавляя в информационном пространстве и на выборах их конкурентов.Правда, не всякий конкретный фашистский режим кормит конкретных либералов, но это просто потому, что и у фашизма кормушек на всех паразитов не хватает.

Да, есть, конечно, и белые вороны в этой стае воронья, но что эти исключения решают?