Автор Тема: Жданов  (Прочитано 7814 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Оффлайн Vuntean

  • Активист Движения "17 марта"
  • **
  • Сообщений: 7123
Жданов
« : 23/10/12 , 16:50:38 »
Национал-большевик Жданов. Часть I


Шверник, Косыгин и Жданов на трибуне Мавзолея…

Национальная тема, тема русского народа с конца Великой Отечественной войны стала одной из ключевых в идеологии и пропаганде позднего сталинизма. Тон здесь задавал, конечно, сам вождь – достаточно вспомнить знаменитый тост Сталина за русский народ в мае 1945 г. Но, думается, не будет ошибкой утверждать, что наиболее активными и последовательными проводниками русской темы там и тогда стали именно «ленинградцы» и другие выдвиженцы Жданова во главе со своим «основным шефом».

Ещё в годы войны им была сформулирована и неизменно поддерживалась следующая максима, наиболее громко и значимо высказанная на всю страну 6 февраля 1946 года в программном выступлении перед избирателями Володарского избирательного округа Ленинграда, откуда Жданов баллотировался в Верховный совет СССР: «…наш великий советский народ и его руководящая сила – русский народ».

«Ленинградцы» Жданова развили эту формулу своего «основного шефа» уже применительно к городу на Неве – на одном из предвыборных собраний коммунистов в начале того же 1946 г. Алексей Кузнецов, только что взлетевший в заоблачные выси ЦК, провозгласил: «Можно без преувеличения сказать, что одним из передовых отрядов русского народа, храбрым и в то же время скромным, деятельным и в то же время не кричащем о себе, является отряд ленинградцев, на долю которых выпали в этой войне самые тяжёлые испытания…»

Эти русофильские настроения «ленинградской группы» наиболее ярко, хотя на тот момент и скрыто от глаз даже высшей номенклатуры партии и тем более остального мира, проявилось в процессе работы Сталина и Жданова над проектом новой программы ВКП(б). И здесь можно говорить даже об идейной борьбе двух старых друзей, подельников и соратников вокруг одного из самых ключевых вопросов нашей истории – русского вопроса.

Сложные и скрытые процессы внутри сталинского Политбюро вкруг первого послевоенного съезда партии косвенно отражены в мемуарах сына Жданова, Юрия. Отражены со слов его матери, Зинаиды, с которой Андрей Жданов, в семье человек мягкий и зависимый от жены, несомненно делился некоторыми (но, будем справедливы, лишь некоторыми) рабочими переживаниями.

«Анализируя итоги прошедшей войны, - пишет Юрий Жданов, - в узком кругу членов Политбюро Сталин неожиданно сказал: “Война показала, что в стране не было столько внутренних врагов, как нам докладывали и как мы считали. Многие пострадали напрасно. Народ должен был бы нас за это прогнать. Коленом под зад. Надо покаяться”. Наступившую тишину нарушил отец:
- Мы, вопреки уставу, давно не собирали съезда пратии. Надо это сделать и обсудить проблемы нашего развития, нашей истории.
Отца поддержал Н.А. Вознесенский. Остальные промолчали, Сталин махнул рукой:
- Партия… Что партия… Она превратилась в хор псаломщиков, отряд аллилуйщиков… Необходим предварительный глубокий анализ…
Вернувшись домой и рассказав о случившемся матери, отец вздохнул: “Не дадут”…»


Далее Юрий Жданов анализирует некоторые последствия этих намерений высших лидеров СССР: «Фактически настроение Сталина («надо покаяться») и инициатива отца были подхвачены Хрущевым и реализованы в уродливой форме, что принесло лишь вред коммунистическому движению». Рассмотрев наработки Андрея Жданова к предполагавшемуся съезду, мы увидим, что этот вывод его сына не лишён веских оснований.

Принципиальное решение о необходимости проведения послевоенного съезда большевистской партии было принято Политбюро в январе 1947 г. по инициативе Жданова, поддержанного тут Лаврентием Берия. В последний день пленума 1947 г., 26 февраля, именно Жданов объявил собравшимся партийным руководителям, что «в конце 1947 года или, во всяком случае, в 1948 году наверняка предстоит созыв очередного XIX съезда нашей партии». Кроме этого, в целях оживления внутрипартийной жизни, он предложил принять упрощенный порядок созыва партийных конференций, проводя их ежегодно с обязательным обновлением по их итогам состава пленума ЦК не менее чем на одну шестую.

Решением Политбюро от 15 июля 1947 г. в связи с намечавшимся созывом съезда партии создается комиссия во главе с А.Ждановым для подготовки новой Программы ВКП(б). Глобальные изменения в стране и мире после Второй мировой войны должны были отразиться и в основном документе правящей в СССР партии.

Жданов вносит в проект новой партийной программы следующие слова: «Особо выдающуюся роль в семье советских народов играл и играет великий русский народ... [который] по праву занимает руководящее положение в советском содружестве наций. …Русский рабочий класс и русское крестьянство под руководством ВКП(б) дали всем народам мира образцы борьбы за освобождение человека от эксплуатации, за победу социалистического строя, за полное раскрепощение ранее угнетенных национальностей».

По сути, такая формулировка не только официально закрепляла ведущее и центральное значение русской нации в СССР, но и провозглашала для неё почти мессианскую роль в мире. Сталин на полях этого черновика поставил отметку: «Не то».

В подготовленном Ждановым проекте программы партии подчёркивалась и особая роль русской культуры, как самой передовой из культур составляющих СССР народов – в ждановской формулировке это звучало так: «ВКП(б) будет всячески поощрять изучение русской культуры и русского языка всеми народами СССР». Это положение так же было отвергнуто Сталиным и не вошло в итоговый вариант проекта.

Можно лишь предполагать какие споры шли между вождём СССР и Ждановым по столь сложному вопросу. Баланс и отношения между нациями в Советском Союзе являлись настолько тонкой материей, да еще осложнённой и внешним давлением и международными задачами СССР, что тут сразу не ответить однозначно, кто прав в этом великом и скрытом от всех споре двух единомышленников, товарищей, подельников и просто приятелей – Сталин или Жданов...

Ярко выраженное русофильство нашего героя и его выдвиженцев было отнюдь не случайным – вся верхушка ждановской команды состояла из этнических великороссов, выросших, учившихся, работавших и воевавших в России, все их личные и деловые интересы были связаны именно с Россией, РСФСР. Это конечно же не могло не влиять даже на самых убеждённых коммунистов-марксистов, которыми были Жданов и его нижегородцы с ленинградцами.

Исключения из великорусского состава этой «команды» были весьма немногосчисленными и далеко не на главных постах – некоторые руководители Эстонии из близкого к Ленинграду Таллина (такие, например, как Николай Каротамм или Арнольд Мери, первый эстонец, ставший в 1941 г. героем Советского Союза) и ряд этнических евреев, главным образом в средствах массовой информации, напрмиер, Давид Заславский, бывший меньшевик-бундовец, в 1917 г. популярный петербургский журналист и противник большевиков, а потом один из ведущих сотрудников «Правды» в 30-40-е годы.

Спустя десятилетия выжившие очевидцы настроений и раскладов сил на самом олимпе советской власти не раз отмечали эти русофильские настроения ждановской команды. Так Молотов почти мимоходом упомянул, что в связи с ними «был какой-то намек на русский национализм». Анастас Миконян, рассказывая о Николае Вознесенском, как о «грамотном, образованном экономисте», высказался более ярко: «…как человек Вознесенский имел заметные недостатки. Например, амбициозность, высокомерие. В тесном кругу узкого Политбюро это было заметно всем. В том числе его шовинизм. Сталин даже говорил нам, что Вознесенский — великодержавный шовинист редкой степени. “Для него, — говорил, — не только грузины и армяне, но даже украинцы — не люди”».

У Микояна были свои счёты к Вознесенскому, оба занимались вопросами экономики, нередко были жёсткими противниками и воспринимать такие пассажи в его мемуарах стоит критически – однако, для интернационалистов из «инородцев» с окраин Российской империи некоторые моменты в поведении русских коммунистов, действительно, могли казаться проявлением русского национализма. Но это именно в том восприятии, обострённом этническим происхождением, идеологическим пафосом интернационализма и политическим соперничеством. В реальности марксист и коммунист Вознесенский был в своих убеждениях конечно же далёк от «великодержавного шовинизма», но Россия, крупнейшая республика Союза, была в центре его внимания, как высшего руководителя экономики. Отношение к другим республикам, приправленное властолюбием и резкостью Вознесенского, действительно, могло восприниматься как высокомерие с националистическим оттенком.

Русофильские настроения группировки Жданова на пике влияния в 1947 г. проявились и в показательной попытке скорректировать, фактически, изменить партийно-государственное устройство СССР. Спустя двадцать лет Никита Хрущёв так вспоминал об этом: «Как-то после войны, приехав с Украины, я зашел к Жданову. Тот начал высказывать мне свои соображения: “Все республики имеют свои ЦК, обсуждают соответствующие вопросы и решают их или ставят перед союзным ЦК и Советом Министров СССР. Они действуют смелее, созывают совещания по внутриреспубликанским вопросам, обсуждают их и мобилизуют людей. В результате жизнь бьет ключом, а это способствует развитию экономики, культуры, партийной работы. Российская же Федерация не имеет практически выхода к своим областям, каждая область варится в собственном соку. О том, чтобы собраться на какое-то совещание внутри РСФСР, не может быть и речи. Да и органа такого нет, который собрал бы партийное совещание в рамках республики”. Я с ним согласился: “Верно. Российская Федерация поставлена в неравные условия, и ее интересы от этого страдают”. “Я, - продолжал Жданов, - думаю над этим вопросом. Может быть, надо вернуться к старому, создав Бюро по Российской Федерации? Мне кажется, это приведет к налаживанию партийной работы в РСФСР”».

Самая крупная республика Советского Союза перед лицом центральной власти действительно была раздроблена на области и автономные образования - и тут положение иных союзных республик с их отдельными компартиями было более выигрышным при взаимодействии и отстаивании своих интересов перед центром. Эти размышления нашего героя вылились в том числе и в записку на имя Сталина, направленную 27 сентября 1947 г. председателем Совета Министров РСФСР Михаилом Родионовым. Глава российского правительства писал главе правительства союзного: «Прошу Вас рассмотреть вопрос о создании Бюро ЦК ВКП(б) по РСФСР. Создание Бюро, как мне представляется, необходимо для предварительного рассмотрения вопросов РСФСР, вносимых в ЦК ВКП(б) и Союзное Правительство… Наличие такого органа при ЦК ВКП(б) даст возможность привлечь еще большее внимание местных партийных и советских организаций к более пол ному использованию местных возможностей в выполнении пятилетнего плана восстановления и развития народного хозяйства. Более лучшее использование местных возможностей особенно необходимо, наряду с Союзным хозяйством, и в таких отраслях как городское хозяйство, дорожное строительство, сельское и колхозное строительство, местная промышленность, просвещение и культурно-просветительская работа».

Прецеденты существования специального органа по России в правящей партии уже были. И вероятно совсем не случайно именно в 1947 г. появляется научно-историческое исследование с говорящим названием «Русское бюро большевистской партии: 1912-1917». Группа Жданова пыталась опираться на уже исторические примеры и прецеденты.

Тогда иниицативы по новому русскому бюро ВКП(б) обошлись без последствий. Жить Жданову оставалось меньше года, большинство замыслов он уже не успевал ни реализовать, ни даже запустить в жизнь. После же его смерти эти инициативы роковым образом скажутся на судьбах его последователей.

В окружении Жданова, особенно в частных разговорах, замыслы шли гораздо дальше простого органа ЦК по России. Обсуждались даже возможности переноса столицы РСФСР в Ленинград и создания отдельной «Российской коммунистической партии», РКП или РКП(б). Об этом, например, в 1949 г. ещё до ареста и следствия на объединенном пленуме Ленинградского обкома и горкома открыто признавался глава Ленинграда Пётр Попков: «Я неоднократно говорил – причем, говорил здесь, в Ленинграде… говорил это в приемной, когда был в ЦК (но не со Ждановым, а в приемной Жданова), говорил и в приемной Кузнецова… о РКП. Обсуждая этот вопрос, я сказал такую шутку: “Как только РКП создадут — легче будет ЦК ВКП(б): ЦК ВКП(б) руководить будет не каждым обкомом, а уже через ЦК РКП”. С другой стороны, я заявил, что, когда создадут ЦК РКП, тогда у русского народа будут партийные защитники…»

Именно такие разговоры лягут в основу обвинений, которые обернутся смертными приговорами для многих выдвиженцев Жданова. Но пока, в 1947 г., они ещё были на пике влияния и власти, обсуждая в своём кругу весьма амбициозные и далеко идущие планы.

Но не стоит приписывать «ленинградцам» Жданова и тем более самому нашему герою банальный русский национализм, как теперь это любят делать некоторые даже в отношении самого Сталина. Прежде всего и главным образом, эти люди были большевиками, марксистами, революционерами. Русофильские мысли Жданова лишь подчёркивают что он, будучи убеждённым коммунистом, воспринимал официальную доктрину интернационализма не догматически, понимая всю сложность и значимость национальных отношений.

Особенно наглядно об этом свидетельствуют высказывания и формулировки Жданова по поводу русской истории. Здесь нам придётся вернуться немного назад, в лето 1944 года – между визитом генерал-полковника Жданова в штаб 21-й армии накануне наступления (когда он собирал лисички в карельском лесу) и его отъездом в столицу прекратившей войну Финляндии. Тогда, не смотря на все фронтовые заботы, в Кремле прошло совещание ЦК, посвященное вопросам истории. Мероприятие готовил давний соратник нашего героя Александр Щербаков, тогда начальник Совинформбюро и главного политуправления Красной Армии. Андрей Жданов специально присутствовал на многодневных заседаниях, где не на шутку схлестнулись взгляды и мнения почти сотни ведущих историков СССР, таких как Евгений Тарле, Борис Греков, Алексей Ефимов и многие другие.

История, без сомнения, самая политизированная наука, и совещание историков под эгидой ЦК должно было привести к единому знаменателю и как-то оформить те изменения, которые произошли «на историческом фронте» в годы Великой Отечественной войны. Тема «советского патриотизма» достаточно широко использовалась в пропаганде еще в 30- е гг. В ходе войны «патриотизм» стал более «русским», нежели «советским». Поэтому перед высшим руководством многонациональной страны встал вопрос о необходимости проанализировать и сформулировать своё отношение к таким проявлениям именно русского патриотизма.

Кроме того, естественный в условиях войны уклон в патриотизм и национальную гордость вызвал заметное беспокойство наиболее принципиальных историков-марксистов. Так Анна Панкратова, в те годы один из ведущих историков СССР, заместитель директора Института истории Академии наук, не раз писала на имя Жданова, доказывая, что под флагом патриотизма некоторые историки (в частности Тарле) «отказываются от классового подхода». Анна Михайловна Панкратова была весьма примечательной личностью той эпохи. Выпускница исторического факультета «Новороссийского» (Одесского) университета, в 1917 г. член партии левых эсеров, в разгар гражданской войны, она, 20-летняя девушка, вступает в компартию и работает в смертельно опасном большевистском подполье Одессы. В 20-е годы Анна уже любимая ученица ведущего тогда историка Михаила Покровского, верная последовательница его «марксистской исторической школы». Убеждённая сторонница Сталина, в 1927 г. добивается исключения из партии за троцкизм любимого мужа, отца своей двухлетней дочери. Муж, Григорий Яковин, был её сокурсником по университету, комиссаром на фронтах гражданской войны, одним из организаторов разгрома махновского движения, в конце 20-х гг. являлся фактическим главой троцкистского подполья в Ленинграде, даже умудрился некоторое время жить в СССР на нелегальном положении. При этом Анна Михайловна мучительно любила супруга, ездила после ареста к нему в тюрьму, пытаясь – безуспешно – убедить Григория порвать с троцкизмом. Его расстреляли в 1938 г. в лагере в Воркуте, Анна в тот год стала заместителем директора главного исторического института страны…

Так что дискуссии на кремлёвском совещании историков 1944 г. велись более чем острые. Примечательно, что главным «обвинителем» в националистическом уклоне выступила убежденная марксистка, русская Анна Панкратова, а основными проводниками и защитниками русского патриотизма оказались сознательно принявший православие еврей Тарле и армянин Хорен Аджемян. Последний в разгар полемики перешёл в наступление и заявил с весьма далеко идущими последствиями, что обвинение в великодержавном шовинизме «чаще всего играет роль фигового листка, тщетно скрывающего другой порок, имя которого – космополитический интернационализм». Формула о «безродных космополитах» еще не появилась, но близкие по смыслу обвинения уже прозвучали…

Хорен Аджемян в своём «великодержавном шовинизме» или государственническом патриотизме, однако, перегнул палку в другую сторону – например, объявил реакционером Емельяна Пугачева, поскольку его восстание подрывало обороноспособность страны и грозило уничтожением ее культурной элиты, т.е. дворян-крепостников. Такие новации для большевиков-революционеров были уже неприемлемы.

Следовательно, верховной власти требовалось поправить обе стороны исторического диспута – и догматических марксистов, для которых в истории России всё ещё преобладал негатив и гипертрофированный классовый подход, и зарвавшихся «патриотов», у которых СССР превращался исключительно в продолжение Российской империи.

Недопустимость вульгарного отождествления рождённого революцией государства с Российской империей, по итогам совещания ясно выразил сам Жданов в своих замечаниях «О недостатках и ошибках некоторых историков»: «Не трудно понять, что “взгляды” Аджемяна, пытающегося доказать преемственность политики советского государства с политикой русского царизма... ведут к отрицанию необходимости Октябрьской революции...» К этим словам Сталин лично приписал, доводя мысль до логического завершения: «следовательно также советского строя как результата этой революции».

Заметим, что выводы по итогам «исторического» совещания в августе 1944 г., не смотря на занятость вопросами мировой войны, делал именно Жданов. Фактически, это было продолжением его работы над вопросами отечественной истории, начатой еще в середине 30-х годов.

«Традиционных» историков-марксистов, ту же Анну Панкратову, поправили замечаниями о том, что в учебнике истории для средних школы, вышедших под её редакцией, излишне упоминаются «норманнские завоевания» и «призвание варягов». Как принижение роли русской культуры подчёркивался и тот факт, что в учебнике не упомянуты выдающиеся флотоводцы Лазарев и Ушаков, нет, к примеру, иллюстраций с изображениями Дмитрия Донского, Александра Невского, Минина и Пожарского, но есть портреты Чингисхана, Батыя, Лжедмитрия. По мнению нашего героя главными недостатками в исторической науке оставались пренебрежение историческим прошлым России и оценка развития русской культуры с точки зрения чужой, западноевропейской мысли.

Советской идеологии в исполнении Жданова требовалось найти выход из противоречия – с одной стороны, отождествление СССР с Российской империей отрицало советское государство, как порождение социальной революции, а с другой стороны воспитать чувство гордости за советское Отечество было невозможно без опоры на имперские традиции и великое русское прошлое. Наш герой, кажется, нашел достаточно удачное решение этой задачи.

При этом не стоит думать, что идологические новации Жданова в «русском вопросе» были возвращением к банальному национализму или «казённому патриотизмом» – «товарищ Андрюша» всегда оставался убежденным и фанатичным революционером-коммунистом с футуристическим уклоном в глобальные проекты будущего. Провозглашая авангардную роль русской нации в СССР или ценность русских национальных традиций в построении коммунистического будущего, он не отрацал наличия в истории России глубоких национальных проблем. Но Жданов предлагал разделить историю Российской империи на историю политики враждебных эксплуататорских классов и общую историю русского народа, который, наоборот, явился освободителем всех иных народов империи от колониального и социального угнетения, свергнув первым феодально-буржуазную верхушку и указав тем самым пример остальным народам нашей страны и всего мира.

Эта идеологическая доктрина Жданова позволила органично включить достижения всей дореволюционной русской истории в идеологию сталинского СССР. Не случайно данная национальная грань коммунистической идеи, наиболее активным и последовательным выразителем которой в 30-е и особенно в 40-е годы был товарищ Жданов, во многих западных политологических и исторических исследованиях уже нашего времени получила определение «национал-большевизм».

Немного позже описываемых «исторических» штудий Андрея Жданова, в 1948 г. он сам так публично сформулирует свое отношение к балансу интернационализма и патриотизма: «Если в основе интернационализма положено уважение к другому народу, то нельзя быть интернационалистом, не уважая и не любя своего собственного народа».

(Продолжение завтра)

http://alter-vij.livejournal.com/192177.html#cutid1

Оффлайн Vuntean

  • Активист Движения "17 марта"
  • **
  • Сообщений: 7123
Re: Жданов
« Ответ #1 : 24/10/12 , 15:46:36 »
Национал-большевик Жданов. Часть II


Однако, товарищ Жданов шел по национальной стезе несколько дальше, чем это казалось приемлемо товарищу Сталину. Тогда в 1944 г. в документе по итогам совещания историков Жданов предложил такую формулировку: «Ведущая роль русского народа в борьбе за социализм, т.о., не навязана другим народам, а признана ими добровольно в силу той помощи, которую оказывал и оказывает другим народам русский народ в деле развития их государственности и культуры, в деле ликвидации их прежней отсталости, в деле строительства социализма. Это не может не наполнять каждого русского человека чувством законной гордости». Напротив этой фразы Сталин записал на полях короткое «Не то», и в последнем варианте тезисов данный текст был исключен.

Авторитет вождя для нашего героя был непререкаемым, в их рабочем и личном общении последнее слово всегда оставалось за Сталиным, что, тем не менее, не исключало разницы в подходах и взглядах. Заметно, что в отличие от иных соратников кремлёвского диктатора, Жданов куда свободнее высказывал ему свои мысли и предложения.

В том числе и поэтому именно Жданову была доверена разработка проекта новой программы партии – здесь требовалось не безропотное исполнение верховной воли, а творческий подход, даже полёт мысли. И наш герой не подвёл, родив такой «креатив», что удивляет до сих пор, а местами не растерял актуальности и в наше время…

Ждановский проект программы ВКП(б) предлагал не только новации в определении места и роли русской нации в Союзе ССР, но и содержал обширную, ярко футуристическую программу дальнейшего развития советского государства и общества.

Впервые в мировой истории тот самый коммунизм – желанная мечта для одних и опасная утопия у других – был не только провозглашен ближайшей целью, но получил даже конкретные сроки его построения. Проект ждановской программы прямо провозглашал: «Всесоюзная Коммунистическая партия (большевиков) ставит своей целью в течение ближайших 20—30 лет построить в СССР коммунистическое общество».

Как видим, товарищ Жданов опередил Хрущева с его коммунизмом в 1980 году – наш герой предполагал переход к коммунизму где-то к концу 60-х годов XX столетия. Заметим, что для людей, ещё хорошо помнивших начало того века – сословную крестьянскую страну с полуфеодальной монархией – и лично наблюдавших буквально стремительные социально-экономические и культурные изменения 20-40-х гг., мысль о возможности построения коммунизма за несколько десятилетий совсем не казалась крамольной и сказочной.

При этом слова о построении коммунистического общества в проекте программы Жданова не был чисто теоретическим лозунгом – параллельно с новой программой партии и в связке с ней шла подготовка «Генерального хозяйственного плана СССР на 1946-1965 годы», выполнение которого и должно было подготовить материально-экономическую базу для вступления нашего общества в коммунизм. Разработкой этого документа занимался «ленинградец» Вознесенский во главе специальной группы ведущих тогда экономистов и работников Госплана СССР. План содержал подробные выкладки намечаемого громадного роста выпуска продукции по всем основным позициям – как группы «А» с её производством средств производства, так и группы «Б» с производством продуктов потребления.

Коммунизм в представлении Жданова и Вознесенского прямо понимался в соответствии с формулой Маркса «от каждого – по способностям, каждому – по потребностям», поэтому предусматривалось, что к «концу Генерального плана», при «достижении изобилия продуктов» и с «ликвидацией остатков классовых различий», станет возможным «одну третью часть потребляемого народного дохода распределить по потребностям» . Предполагалось, что сначала бесплатными станут хлеб и картофель, а затем – «почти все» продукты питания. На основе этого экономического плана проект программы ВКП(б) предусматривал к концу 60-х годов реализовать бесплатное снабжение населения основными продуктами питания, а также подготовку к бесплатному обслуживанию граждан «первоклассно поставленными по всем правилам техники и культуры столовыми, прачечными и другими культурно-бытовыми учреждениями».

Вообще социальные аспекты в проекте были поданы очень привлекательно, с размахом. Так, в стране, где почти вчера войной была уничтожена треть и без того небогатого жилого фонда, выдвигалась задача до конца ликвидировать жилищную нужду, развернуть в больших масштабах жилищное строительство с целью «обеспечить каждому трудящемуся отдельную благоустроенную комнату», а каждой семье отдельную квартиру, перейдя со временем к бесплатным коммунальным услугам. Любопытна и еще одна деталь – предлагалось уделить особенное внимание массовому производству автомобилей для населения, «имея в виду предоставить каждому гражданину возможность пользоваться легковым автомобильным транспортом».

Не мене интересными и футуристическими были положения проекта партийной программы о путях эволюции советского государства: «Развитие социалистической демократии на основе завершения построения бесклассового социалистического общества будет все больше превращать пролетарскую диктатуру в диктатуру советского народа. По мере вовлечения в повседневное управление делами государства поголовно всего населения, роста его коммунистической сознательности и культурности, развитие социалистической демократии будет вести к все большему отмиранию принудительных форм диктатуры советского народа, все большей замене мер принуждения воздействием общественного мнения, к все большему сужению политических функций государства, к превращению его по преимуществу в орган управления хозяйственной жизнью общества».

Как видим, вопреки всему этатизму и диктаторству в личном опыте и практике товарища Жданова, в душе он сохранял те вполне искренние идеалистические убеждения, с которыми подростком пришел в нелегальный кружок тверских социал-демократов – пройдя все тернии революций и войн, страна в будущем отбрасывала за исчерпанностью инструменты диктатуры, главенствующую роль в жизни людей государство уступало обществу.

Подготовленная на пике сталинского самодержавия программа партии содержала развёрнутые положения о демократизации советского государства. Думается, наш герой, опираясь на диалектический принцип единства и борьбы противоположностей, не видел здесь непреодолимой проблемы. Поэтому активно участвуя в формировании и навязывании «культа личности», он одновременно готовил руководящий документ, в котором признавалось необходимым «поголовное вовлечение трудящихся в управление государством, в повседневную активную государственную и общественную деятельность на основе неуклонного развития культурного уровня масс и максимального упрощения функций государственного управления».

Предлагалось на практике приступить к соединению производственной работы с участием в управлении государственными делами, с переходом на поочередное выполнение всеми трудящимися функций управления. Высказывалась также идея о введении прямого народного законодательства, для чего считалось обязательным проведение всенародных голосований, т.е. референдумов «по большинству важнейших вопросов государственной жизни как общеполитического, хозяйственного порядка, так и по вопросам быта и культурного строительства». Граждане и общественные организации должны были получить право вносить запросы в Верховный совет по важнейшим проблемам международной и внутренней политики, общественные организации получали и право законодательной инициативы с возможностью вносить в Верховный Совет СССР предложения о новых законопроектах.

Не был обойден вниманием и принцип выборности руководителей. В проекте программы ВКП(б) ставилась задача по мере продвижения к коммунизму осуществлять принцип выборности всех должностных лиц государственного аппарата, предполагалось изменение роли госорганов в сторону все большего превращения их в учреждения, занимающиеся учетом и контролем общенародного хозяйства. Представлялось необходимым максимальное развитие «самодеятельных добровольных организаций» - т.е. того, что сейчас именуется «гражданским обществом». В проекте программы обращалось внимание и на усиление значимости общественного мнения в деле коммунистической переделки сознания людей, воспитания на основе социалистической демократии в широких народных массах «социалистической гражданственности», «трудового героизма» и «красноармейской доблести».

В процессе работы над проектом программы возник целый букет предложений, направленных на демократизацию партийной и общественной жизни: об ограничении срока пребывания в партийных и советских выборных органах всех уровней, о выдвижении альтернативных кандидатов на выборах депутатов в Советы всех ступеней, освобождение партии от функций хозяйственного управления и т.п.

Добавим, что параллельно с разработкой новой программы были предприняты шаги по созданию и проекта новой Конституции СССР такой же демократической направленности, с акцентом на развитие самоуправления в общественной жизни, существование наряду с государственной экономикой мелкого частного хозяйства крестьян и кустарей, предоставление больших прав региональным и местным советам. Такая совокупность проектов ясно показывает, что высшие руководители СССР, Сталин и Жданов, хотя бы только в теории, но прекрасно осознавали необходимость эволюции по мере развития общества от партийной диктатуры к иным более сложным формам управления.

Смерть Жданова и последующее уничтожение «ленинградской группы» остановят работу над программно-теоретическими документами партии и на несколько лет отодвинут сам съезд, который соберётся лишь осенью 1952 г. Однако, наследие Жданова не будет с концами похоронено в закрытых архивах.

Описанные выше программно-теоретические наработки через десятилетие будут частично использованы Хрущёвым и Косыгиным – на уровне деклараций это обернётся пресловутым «построением коммунизма к 80 году», на практике выразится в известных «косыгинских реформах» советской экономики.

Тезис Жданова о ведущей роли русской нации в семье советских народов, не будучи оформленным по воле Сталина в каких-либо официальных документах, тем не менее, уже к концу 40-х годов, займёт ведущую роль во внутренней идеологии СССР. Так у Анны Панкратовой, в то время едва ли не главного чиновника от истории, в 1950 г. появится объемная, по сути директивная работа «Великий русский народ» - название и содержание весьма неожиданное для бывшей ученицы Покровского, ранее боровшейся за чистоту классового подхода. Эта до самой смерти Сталина переиздававшаяся большими тиражами книга начинается с цитат вождя СССР и, конечно же, нашего героя, Андрея Александровича Жданова. По цитированию классиков Жданов там незначительно уступает лишь Ленину и Сталину, а о направленности самой книги говорят названия основных глав: «Русский пролетариат – передовая революционная сила», «Великий русский народ – руководящая сила Советского Союза», «Русский народ во главе прогрессивного человечества в борьбе за мир, демократию и социализм».

Жданову удалось, вполне в духе диалектики, снять внешнее противоречие марксистских и национальных, революционных и государственных традиций, что позволило верхам СССР уверенно оперировать русской национальной тематикой. Особенно ярко это выразилось в материалах последнего при Сталине XIX съезда правящей партии, прошедшего уже после смерти нашего героя.

Сам Сталин вполне не случайно употребит в своём центральном выступлении на съезде следующие слова – «нам, русским коммунистам». У других лидеров сталинского государства ждановские тезисы звучали уже почти дословно. «Силой, цементирующей дружбу народов нашей страны, является русский народ, русская нация, как наиболее выдающаяся из всех наций, входящих в состав Советского Союза» – сообщит съезду не кто иной как Лаврентий Берия, политический соперник уже уничтоженной «ленинградской группы» покойного Жданова.

Один из руководителей компартии Украины, широко известный тогда украинский драматург и писатель Александр Корнейчук, кстати, совсем не лишенный «самостийных» украинских вкусов, озвучил на XIX съезде и вполне мессианскую роль русского народа в советском проекте: «Не только народы Советского Союза, но теперь и народы древнего Китая и других народно-демократических стран называют с глубоким уважением и горячей любовью своим старшим братом великий русский народ, который дал миру ленинизм и своими героическими подвигами показывает всем пример самоотверженной борьбы за свободу и счастье для всех трудящихся земного шара».

Формулировки в том же духе прозвучат на съезде в речах почти всех лидеров национальных компартий СССР. Среди них, наверное, стоит отметить выступление 1-го секретаря Компартии Молдавии еще молодого генерал-полковника Леонида Брежнева: «За это время молдавский народ в братской семье советских народов, опираясь на их помощь и, прежде всего, на помощь великого русского народа...» Напомним, что через два десятка лет, при генсеке Брежневе, на пике развития СССР, фактически руководить страной будут два ждановских «выдвиженца» – Алексей Косыгин и Дмитрий Устинов.

http://alter-vij.livejournal.com/192317.html#cutid1

Оффлайн Vuntean

  • Активист Движения "17 марта"
  • **
  • Сообщений: 7123
Re: Жданов
« Ответ #2 : 15/11/12 , 13:06:40 »


Как товарищ Жданов делал «оранжевую революцию» в Эстонии




Вообще то в данном случае меня больше интересовал тов. А.А.Жданов, но отсыл к «оранжевой революции» позволил забавно актуализировать описание былого…


Поскольку мем «оранжевая революция» всё ещё остаётся популярным в политологии и пропаганде и даже в массовом сознании, то попробуем немного разобраться с данным явлением. И сделаем это на примере ближайшей к городу на Неве «революции» такого рода, которая случилась уже далёким летом 1940 года, но практически рядом – в Талине (или Таллине? а может и Таллинне?..)


Пример давний, но почти классической – то, что историки Эстонской ССР именовали «солнечной революцией», а политики и историки самостийной Эстонии именуют «оккупацией» - было именно эталонной «оранжевой революцией». Просто современные кремлёвские пропагандисты забывают, что такой метод смены власти придумали не в Госдепе США, а в Кремле. Только тогда в Кремле сидели люди, которые не торговали родиной, нефтью и газом…


Ведь что такое «оранжевая революция», если попробовать дать краткое определение? «Оранжевая революция» это когда местная внутренняя оппозиция, опираясь на реальное недовольство части народа внутренними проблемами, при серьёзной и активной политической и организационной поддержке извне, под демократическими лозунгами, посредством демократических процедур и массовых выступлений, но без открытого насилия свергает прежнюю власть; при этом свергаемая власть не может обратиться к силовым методам подавления внутренней оппозиции именно из-за внешнего давления более сильного соседа по планете.


Вот и рассмотрим теперь эстонский пример «солнечной революции» или «оккупации» (уж кому как нравится) в свете данного выше определения.


Для начала изложим ход тех давних событий. Как известно, в 20-е годы большевики, мягко говоря, очень жаждали революций в сопредельных странах. Эстония, кстати, была самой маленькой из таких сопредельных, или как тогда говорили «лимитрофных» стран. Но даже в такой маленькой Эстонии попытка местных коммунистов захватить власть в декабре 1924 г. с треском провалилась. Ведь при прямом столкновении действующая государственная власть всегда сильнее внутренней оппозиции. Ну а извне «независимость» Эстонии гарантировали тогдашние хозяева Европы и мира – Великобритания и Франция. Советская же Россия тогда была ещё слаба.
Но времена и соотношения сил меняются. К началу Второй мировой войны СССР уже был куда более сильной региональной державой, а прежние хозяева Европы с 1 сентября 1939 г. оказались очень заняты и им стало не до окраинных «лимитрофов». Вот тут и понеслось…


СССР, пользуясь отвлечением внимания мировых тяжеловесов, сразу же стал улучшать своё геополитическое положение, в частности намекать Эстонии, что хорошо бы предоставить советской стороне военные базы для обеспечения безопасности Ленинграда и всего северо-запада России. Эстонские власти пытались дипломатично отмалчиваться. И тогда 26 сентября 1939 г. командир советского учебного корабля «Свирь» капитан 2-го ранга Григорий Арсеньев получил приказание срочно прибыть в Смольный. За массивной дубовой дверью в кабинете 1-го секретаря Ленинградского обкома капитана ждали сам Жданов и наркомом ВМФ Кузнецов. Арсеньеву поставили задачу: принять под свое командование старый пароход «Металлист» и привести его в Нарвский залив. Пароход предстояло потопить в советских территориальных водах, объявив, что судно было торпедировано неизвестной подводной лодкой. Из Таллиннского порта как раз несколько дней назад бежала интернированная эстонцами польская подводная лодка, и СССР попенял властям Эстонии за неспособность поддерживать нейтралитет в соответствии с нормами международного права. (Вспомним, как любят поминать «нормы международного права» нынешние хозяева мира…)




О тайной беседе в кабинете Жданова сообщил в 1964 г. бывший офицер финской разведки Юкки Мяккела в книге «Финская разведывательная служба в войне», ссылаясь на допрос капитана Арсеньева, попавшего в плен к финнам осенью 1941 г. Это единственное свидетельство данного события, причём из крайне ангажированного источника. Тем не менее, версия с провокацией не является совсем уж фантастической и имеет право на существование. Сталин, Жданов и компания в интересах своего государства были готовы действовать любыми методами, тем более в условиях мировой войны – что, при здравом размышлении, скорее делает им честь, как рациональным и эффективным политикам.




Так или иначе, утонувший 27 сентября 1939 г. – в нужное время и в нужном месте – старый пароход «Металлист» сыграл свою роль. После такого casus belli у эстонских властей не выдержали нервы и уже на следующий день они согласились подписать с СССР договор о военных базах. Отслуживший своё, с изношенными машинами пароход «Металлист», со времен Первой мировой войны снабжавший углем корабли Балтийского флота, когда-то был приписан именно к Ревельскому (Таллиннскому) порту – такой вот чёрный юмор истории…


Уже 11 октября 1939 г. в Таллинн пришли первые советские корабли – лидер «Минск», эсминцы «Гордый» и «Сметливый». 15 октября на Таллиннском рейде появилась целая эскадра в составе линкора «Октябрьская Революция», новейшего крейсера «Киров», эсминцев «Гневный», «Грозящий» и «Стремительный».




18 октября 1939 г. начался ввод в Эстонию частей 65-го особого стрелкового корпуса и Особой группы ВВС. Советские части расположились на островах Сааремаа и Хийумаа и в Палдиски, основанном еще Петром I военном порту на месте шведской крепости Рогервик. Балтийский флот на период реконструкции базы в Палдиски получил право базироваться в Таллинне.


Стратегическое значение баз в Эстонии заключалось в том, что они с юга замыкали Финский залив. До осени 1939 г. доступ в залив, морские ворота Ленинграда и всего северо-запада России, надежно контролировался Финляндией и Эстонией. Оба государства возникли после 1917 г. в непростых условиях нескольких революций, мировой и гражданской войн. В силу такого происхождения правящие элиты этих государств были крайне враждебны по отношению к СССР. Наша страна рассматривалась ими как главный, фактически, единственный «потенциальный противник». В Кремле не имели оснований сомневаться, что в случае большой войны Эстония и Финляндия выступят на стороне противников СССР.


С конца 20-х годов существовала общая разведывательная система морских сил Финляндии и Эстонии для наблюдения за действиями советского флота, а также единая система управления огнем береговой артиллерии, способная полностью перекрыть выход наших кораблей из Финского залива в его самой узкой части шириной всего лишь 36 км. Батареи 305-мм орудий, установленные на острове Аэгна у входа в Таллиннскую бухту, и финские батареи Поркалла-Удд могли обрушить настоящий шквал огня на корабли, отчаявшиеся на подобную самоубийственную попытку. Не меньшую опасность представляли минные поля, которые легко и быстро могли быть созданы с эстонского и финского берегов залива. Серьёзной силой в узком заливе были пусть и немногочисленные, но современные субмарины финского и эстонского флотов.




До осени 1939 г. единственной базой нашего Балтфлота оставался Кронштадт. Но в связи с близостью финской границы, всего 22 километра, Кронштадтскому порту на протяжении 20-30-х годов был присущ один, но определяющий недостаток – возможность его быстрого захвата в зимний период. Пять месяцев в году Финский залив покрывал прочный лёд, и возникала нелепая для флота, но реальная опасность захвата кораблей с суши. Зимой, в условиях ограниченной видимости, расстояние в 22 километра от финской границы до Кронштадта войска противника могли преодолеть одним броском, всего за несколько часов, и атакой в пешем порядке, при поддержке огня артиллерии и ударов авиации, захватить Кронштадт со всем вмерзшим в лёд флотом. В 20-30-е годы каждую зиму проводились учения всех наличных сил Балтфлота и войск Ленинградского военного округа с постоянной темой – отработка плана зимней обороны Кронштадта.


В таких географических условиях вооруженные силы Финляндии и Эстонии сами по себе были серьёзной проблемой для флота. Но еще большую опасность эти государства-«лимитрофы» представляли, как вероятный плацдарм для нападения более мощных армий. Вся политика властей Финляндии и государств Прибалтики на протяжении 20-30-х гг. не оставляла сомнений в их выборе союзников и военно-политической ориентации. Поэтому, в случае глобального конфликта, любая серьёзная военная сила Европы – от англо-французской коалиции до Германии – получала удобную возможность с территории Прибалтики и Финляндии нанести удар по Ленинграду с моря, воздуха и суши. При сохранявшейся конфигурации границ 1939 года, это автоматически означало потерю не только флота, но и потерю всей ленинградской промышленности, даже если бы чудом удалось отстоять сам город. Напомним, что тогда Ленинград давал треть всей военной продукции страны, и такие потери угрожали уже самому существованию СССР.


Подобная опасность, тем более в условиях начавшейся новой мировой войны, толкала советское руководство на решение данной проблемы с использованием любых методов и средств.


И в отношении Эстонии самым действенным методом оказался метод, который ныне именуется «оранжевой революцией».


К середине июня 1940 г. сильнейшие мировые державы того времени – Англия и Франция – потерпели неожиданное и сокрушительное военное поражение. Пользуясь столь резкими переменами на Западе, руководство СССР решило окончательно завершить свою прибалтийскую эпопею, начатую осенью предыдущего года, когда с подписанием «Договоров о взаимопомощи» наши войска создали свои базы на территориях Литвы, Латвии и Эстонии. Новые геополитические реалии июня 1940-го уничтожили значение прежних покровителей балтийских «лимитрофов» и сделали неизбежным рост влияния победоносной гитлеровской Германии в Прибалтике в случае сохранения наличного status quo. В этих условиях руководство СССР, ранее избегавшее резкого вмешательства во внутреннюю политику прибалтийских соседей, обвинило власти Литвы, Латвии и Эстонии в неспособности обеспечить соблюдение «Договоров о взаимопомощи» и, фактически, выдвинуло ультиматум о смене правительств во всех трёх бывших провинциях Российской империи.


При этом реалии и Литвы и Латвии и Эстонии были далеки от образа маленьких демократий. В Литве к тому времени после военного переворота 1926 г. уже пятнадцатый год существовала диктатура «президента» Антонаса Смятоны. В Латвии с 1934 г. после такого же военного переворота правил самопровозглашенный «президент» Карл Улманис. В Эстонии ситуация была аналогичной – в 1934 г. военный переворот привел к власти такого же «президента» Константина Пятса. Поэтому фактический ультиматум Советского Союза по форме был самым настоящим призывом к установлению демократии – от маленьких прибалтийских диктатур потребовали проведения свободных демократических выборов. Уважаемый читатель, тебе это ничего не напоминает?..


В час ночи 16 июня 1940 г. нарком иностранных дел Молотов вызвал эстонского посланника Рея и зачитал ему фактический ультиматум Советского Союза. Как сообщает советский протокол той ночной встречи, когда Рей поинтересовался, «с кем президент Эстонской республики будет сноситься по вопросу формирования нового правительства», Молотов ответил, что «для переговоров с президентом в Таллин будет командирован тов. Жданов». Коллегами Жданова по прибалтийским «оранжевым революциям» стали Владимир Деканозов, заместитель наркома иностранных дел СССР, направленный с аналогичной командировкой в Литву, и Андрей Вышинский, опытный дипломат и ещё более опытный прокурор, командированный в те же дни в Латвию.


О предстоящем судьбоносном визите одного из первых лиц великого восточного соседа в Эстонии узнали практически сразу. Как докладывал в Москву советский посол (полпред в той терминологии) Никитин: «…для эстонцев не был секретом предстоящий приезд в Таллин тов. Жданова. Это обстоятельство важно учесть ввиду того, что уже начиная с 17 июня в полпредство стали звонить отдельные лица, выясняя вопрос о характере будущего правительства, о существе его новой ориентации, о его программе и т.д. Некоторые даже предлагали услуги…» Визит в маленькую страну в таких международных условиях политика такого уровня и такой репутации (не просто дипломат, а лицо из первой тройки высшего руководства СССР) сам по себе менял внутриэстонские расклады и вызывал резкое политическое оживление, переходящее в настоящий политический кризис.


По свидетельству английских журналистов Жданов прибыл в Таллин 19 июня 1940 г. «на бронепоезде и с вокзала в бронированном автомобиле в сопровождении двух танков направился в президентский дворец». Танковый кортеж Жданова в улочках бывшего Ревеля оставим на совести «британских учёных», но советские гарнизоны к тому времени уже де-факто контролировали всю Эстонию. Части Ленинградского военного округа, в том числе танковые, вошли в Таллин ещё утром 17 июня, одновременно на рейде появились корабли Балтийского флота. Советские части, расположившись в ключевых районах, внешне не вмешивались в текущую жизнь страны. Эстония, фактически, раскололась на две части – одни приветствовали советские войска, другие были враждебны, но уже бессильны.


Товарищ Жданов на вокзале в Таллине, 19 июня 1940 г.


Носивший титул «президента» фактический диктатор Эстонии Константин Пятс происходил из православной русско-эстонской семьи. В 1916 г., он стал прапорщиком военного времени, после революции активно участвовал в гражданской войне на территории бывшей Эстляндской губернии. В 20-е годы Пятс, фактически, возглавил самую крупную группировку эстонских «олигархов», контролировавших политику и экономику самостийной республики. В 1934 г. он, будучи премьер-министром Эстонии и опираясь на военных, ввел чрезвычайное положение, запретил все политические партии и независимую прессу. Также были запрещены демонстрации и забастовки. Через четыре года открытой диктатуры Пятс организовал избрание самого себя президентом. Тоже многое напоминает современному читателю…


Президент Пятс, 1939 год


Доморощенный диктатор Таллина и окрестностей даже в июне 1940 г. всё еще надеялся сохранить свою формальную власть, соглашаясь на любые уступки советской стороне. Встреча двух бывших прапорщиков русской императорской армии – Жданова и Пятса – проходила на окраине эстонской столицы в президентском дворце Кадриорг, что когда-то возвел Пётр I для происходившей из чухонских крестьян императрицы Екатерины. Теперь здесь президент Пятс доказывал уполномоченному ЦК ВКП(б) Жданову свою преданность пунктам советско-эстонского договора от 28 сентября 1939 г. и предлагал свои варианты нового правительства. Жданов в свою очередь попрекал эстонского диктатора тем, что он всячески затягивал согласования по предоставлению баз советским войскам и интриговал по поводу «Балтийской Антанты» - направленного против СССР потенциального военного союза трёх прибалтийских диктатур, так и не случившегося по причине тотальной неспособности местных «бонапартов» договориться между собой.


От обсуждения конкретных кандидатур в составе нового эстонского правительства Жданов уклонился, как он сам в тот же вечер телеграфировал шифром в Москву – «под предлогом необходимости изучить обстановку». Свой шифрованный доклад Сталину о встрече с Пятсом Жданов в тот вечер завершил так: «Под видом “помощи” нашим войскам в стране до первого июля Лайдонер (командующий эстонской армией у Пятса, бывший подполковник царской армии) запретил все собрания, на этом основании сегодня разгоняются рабочие митинги в Таллине и арестовываются ораторы, выступающие с приветствиями Красной Армии. Не следует ли вмешаться в это дело или оставить до нового правительства? Высылаю завтра свои соображения о составе нового правительства».


Горячий эстонский парень генерал Лайдонер, 1939 год


Формированием нового правительства Эстонии Жданов занимался двое суток в течении 19-20 июня. Прежние чиновники и бизнесмены из окружения Пятса на эту роль, естественно, не годились. Местные коммунисты, после подавления красного восстания 1924 г., последовавших за ним массовых для Эстонии расстрелов и долгих лет подполья, были крайне немногочисленны. В то же время слишком радикальные эстонские большевики не годились для переходного правительства, Жданову даже придется настойчиво попросить их не спешить и снять призывы к немедленной советизации. Для нового правительства требовались люди, известные в Эстонии, симпатизирующие социализму и СССР, но не пугающие местную интеллигенцию и буржуазию. Как и положено для «оранжевой революции», новая власть сформировалась не из подпольных радикалов, а из уже известных в стране умеренных политиков второго и третьего плана – в Эстонии тех лет это была легальная политическая оппозиция авторитарной олигархии Пятса.


Как происходил ждановский набор в эстонское правительство, наглядно демонстрирует пример Ниголя Андрезена. Бывший школьный учитель, в начале 30-х годов он был лидером молодёжной организации умеренных социалистов и даже избирался в эстонский парламент. После военного переворота Пятса, интеллигент Андрезен, отойдя от опасной политики, переводил на эстонский язык «Капитал» Маркса и роман Горького «Мать». Вечером 20 июня 1940 г. по приглашению Жданова на автомашине одного из советских дипломатов Ниголь Андрезен приехал в посольство СССР. Его кандидатура была более чем уместна в новом правительстве – достаточно известный в стране, авторитетный в среде интеллигенции умеренный оппозиционер с искренними симпатиями к социализму. (Думаю, читатель без труда найдёт примеры подобных политиков в современной нам жизни…)


Первый разговор со Ждановым будущий министр Андрезен позднее воспоминал так:


«…наши переговоры продолжались около двух часов. Жданов сказал, что в Эстонии необходимо создать новое, по-настоящему демократическое правительство, а затем начал расспрашивать меня о способностях и деятельности отдельных людей. Он спросил мое мнение о Й.Варесе как о премьер-министре. Я ответил, что очень доверяю Й.Варесу, однако мне известно, что ему чужда всякая административная деятельность, и боюсь, что у него могут возникнуть затруднения. Профессора Нуута я лично не знал, но будучи наслышан о нем, дал ему позитивную оценку.


“Кто больше известен в народе, Нуут или Семпер?” – прозвучал вопрос. “По моему мнению, Семпер”, – ответил я без колебаний. Насколько я знаком с профессором Круусом? Я ответил, что мало встречался с ним лично, охарактеризовал его как историка, сказал о его антипятсовских выступлениях. Все это Жданову было известно. Мог бы я порекомендовать Крууса в члены правительства? Я побоялся это делать и сказал об этом, я не был близко знаком с Круусом. Так мы обсудили еще многих, среди них был ряд военных, о которых я ничего сказать не мог: у меня вообще не было знакомых военных, особенно среди высшего командного состава. Далее меня попросили охарактеризовать И.Нихтига (которого я немного знал и сыну которого той весной давал уроки). Я ответил, что он аполитичный делец…»


Как видим, товарищ Жданов весьма деловито и в высоком темпе проводил собеседования с потенциальными членами будущего «по-настоящему демократического правительства», попутно уточняя характеристики и авторитетность иных перспективных кандидатов. Так профессор Нуут «уступил» пост министра просвещения историку Йоханнесу Семперу, раз последнего рекомендовали, как более известного в народе.


В конце разговора Жданов неожиданно спросил Андрезена, какое министерство он сам мог бы возглавить. «Я об этом не думал», – ответил филолог. «Пора было бы подумать», – не без юмора заметил член Политбюро ЦК ВКП(б) и предложил собеседнику министерство иностранных дел. Бывший депутат откровенно растерялся: «Это же самая незнакомая для меня область, если я с чем и попаду впросак, то в первую очередь с этим министерством». «Не беда, – утешил Жданов, – газеты читаете, во внешней политике ориентируетесь, а это главное...»


Беседа более чем показательная. Те двое суток, 19-20 июня 1940 г. во многом и прошли вот в таких неформальных переговорах и встречах спецпредставителя СССР с эстонской оппозиционной элитой. Главой нового эстонского правительства по предложению Жданова, неожиданно для многих стал известный в стране поэт-символист 50-летний Йоханнес Варес, писавший под псевдонимом «Барбарус»-Варвар. Упомянутый выше новый министр просвещения Семпер тоже был известным в стране поэтом-футуристом. Баловался поэзией и новый глава МИДа Ниголь Андрезен. Все они входили в литературную группу «Сиуру» – такое медленное эстонское эхо петербургского «серебряного века» в Ревеле-Таллине. С этой точки зрения можно считать, что новым главой эстонского правительства Жданов назначил местную «Ахматову». Но поэт Варес-Варвар был еще и военным врачом, широко известным героем гражданской войны в Эстонии – причём на «белой» стороне будущего диктатора Пятса. Так что тут его можно счесть эстонским аналогом уже Николая Гумилёва…


Йоханнес Варес–«Варвар»


Примечательно, что Варес отказался получать заслуженную им в гражданской войне высшую награду самостийной Эстонии, «Крест свободы». В 20-30-е гг. он не раз выражал симпатии к социализму, что многие тогда посчитали эпатажной позой поэта. Одним словом, это была широко известная в народе и весьма авторитетная, особенно в кругах интеллигенции, фигура. То что, по словам министра и филолога Андрезена «ему чужда всякая административная деятельность», в той ситуации в глазах Жданова было скорее достоинством, чем недостатком нового премьер-министра.


Показательны и фигуры министров-«силовиков» в новом правительстве по «оранжевым» рецептам Жданова. Военное министерство возглавил генерал-майор эстонской армии Тынис Ротберг, бывший подполковник царской армии. Накануне Первой мировой войны он закончил в Петербурге интендантскую академию, после чего и в царской и в эстонской армиях служил начальником тыла – пехотной дивизии у Николая II и всей могучей эстонской армии у президента-диктатора Пятса. Новым министром внутренних дел товарищем Ждановым был назначен Максим Унт, известный в Эстонии депутат парламента, открыто провозглашавший себя сторонником марксистской экономической теории. Правда, биография Унта имел некоторые щекотливые моменты – гражданская война застала его на Украине, и он даже успел поработать советским чиновником в Саратовском исполкоме, откуда в 1920 г. бежал в родную Эстонию. Но, пожалуй, именно этот «компромат» и гарантировал пригодность Унта для переходного правительства, выгодного СССР.


По законам «оранжевой революции» смена правительства внешне должна проходить не под нажимом иностранной силы, а по требованию и под давлением мирно протестующих народных масс. В той Эстонии людей для такого выступления было более чем достаточно – в отличие от олигархической верхушки Пятса большинство эстонцев имели массу поводов для возмущения: крестьяне страдали от малоземелья и долгов, рабочие надеялись в союзе с «пролетарским» СССР спастись от вызванного мировой войной экономического кризиса, интеллигенция во многом симпатизировала левым идеям и видела в СССР защиту от унылой диктатуры Пятса и влияния гитлеровского нацизма.


Эстония и так была бедной и отсталой страной, начавшаяся мировая война еще более ухудшила положение её маленькой экономики. Была введена карточная система на многие импортные продукты, необходимые в повседневной жизни, такие как, например, сахар. Для безработных и нищих власти организовали трудовые лагеря с тюремным режимом и телесными наказаниями розгой. На этом фоне Советский Союз, с его наглядными успехами в экономическом и культурном строительстве, с обаятельной идеологией и пропагандой, показался многим обитателям депрессивной прибалтийской окраины более привлекательной альтернативой в тот момент.


Безусловно, последовавшие 21 июня 1940 г. массовые выступления в Таллине и ряде других городов Эстонии были организованы при поддержке СССР. Их накануне активно готовили Жданов и будущим глава МВД Максим Унт. Но столь же бесспорно, что тысячи эстонцев вышли на улицы добровольно и с самыми искренними намерениями, выдвигая актуальные и понятные большинству лозунги и требования. В историю Эстонии данные события вошли как «Солнечная революция» – по капризу природы только этот день, 21 июня, был солнечным в течение всей пасмурной недели. В 10 утра на площади Вабадузе в центре Таллина, откликнувшись на призыв профсоюзов и демократической оппозиции, собрались тысячи людей. Оценки количества, понятно, разнятся – свидетели и историки националистической направленности, сочувствующие режиму Пятса, дают численность в 4-5 тысяч человек, сочувствующие же противоположной стороне оценивают число собравшихся на порядок больше, тысяч в 40. В любом случае имевшегося количества хватило, чтобы подвинуть министров Пятса.


Формально все массовые собрания в Эстонии были запрещены, и при других раскладах верные президенту армейские части и полиция быстро пресекли бы любые попытки несанкционированных демонстраций. Но в Таллине уже располагались дополнительные советские войска и в их присутствии «силовики» Пятса не решались разгонять демонстрации с лозунгами «за демократию» и в поддержку политики СССР. Но в первую очередь демонстранты требовали отставки действующего правительства, освобождения политзаключенных и повышения уровня жизни. Собравшиеся пели эстонские и советские песни, в последнем случае не только революционные, но и куплеты из популярных советских кинофильмов – ведь политическое влияние всегда идёт рука об руку с влиянием культурным, это ещё один важный момент «оранжевых революций»…


Советский военный оркестр на улице Таллина


После митинга собравшиеся двинулись к президентскому дворцу. Константин Пятс, человек не робкого десятка и бурной политической биографии, всё еще надеялся сохранить власть и пытался начать безуспешные переговоры с демонстрантами. В центре Таллина, над средневековым замком Тоомпеа, где располагались правительственные учреждения, демонстранты подняли красный флаг. Один из эстонских чиновников свергаемого правительства оставил колоритную зарисовку тех минут – в углу Белого зала «таллиннского Кремля» сидел и плакал министр иностранных дел Антс Пийп, другой министр, курировавший СМИ в пятсовской республике Антс Ойдермаа был энергичнее и, глядя из окон замка на демонстрацию, без конца повторял подчинённым: «Ребята, мы в жопе! Это конец!»


У президентского дворца Кадриорг 21 июня 1940 г.


Толпа демонстрантов заняла здание министерства внутренних дел, водрузив на нём красный флаг. Чуть позже демонстранты двинулись к центральной тюрьме. Здесь их молча сопровождали трое советских командиров – в их присутствии эстонские полицейские не решились оказать сопротивление и в захваченной тюрьме демонстранты освободили политических заключённых, противников режима Пятса.


Еще одна группа демонстрантов направилась к таллинскому арсеналу – проходя по улице Пикк мимо здания советского полпредства, они приветствовали вышедшего на балкон товарища Жданова. Арсенал был окружен и поставлен под охрану рабочих из только что сформированных местными коммунистами и социалистами рабочих дружин.


Жданов с членами будущего правительства приветствует демонстрантов 21 июня 1940 г.


Вечером, когда завершились демонстрации, представитель новой сверхдержавы Жданов нанёс короткий визит в президентский дворец. Встреча с Пятсом заняла всего 8 минут. Нервы уже бывшего диктатора Эстонии не выдержали. До осени 1939 г., пользуясь покровительством Англии и Франции, Пятс мог игнорировать СССР. С началом мировой войны, когда гарантам прежних границ стало не до балтийских «лимитрофов», он уже вынужденно шел на уступки советской стороне в целях сохранения личной власти. Даже летом 1940 г., удержи Пятс полный контроль над внутренней ситуацией в Эстонии, он всё еще мог рассчитывать на формальное сохранение Советским Союзом хотя бы видимости его президентских полномочий. Но массовые демонстрации в Таллине и других эстонских городах отобрали у него даже эту тень легитимности, созданную Пятсом два года назад на «выборах» самого себя.


Войска, полиция и военизированные формирования эстонских националистов «Кайтселит», которые в другое время могли достаточно быстро пресечь и даже предотвратить эти выступления, теперь оставались в вынужденном бездействии. Появление в Эстонии дополнительного контингента советских войск недвусмысленно намекало на недопустимость какого-либо «силового варианта», а никаких иных у Пятса уже не оставалось. И поздним вечером 21 июня он без оговорок принял предложенный Ждановым список членов нового «демократического» правительства.


Формально всё происходило в строгом соответствии с нормами международного права и действовавшего тогда законодательства Эстонии – президент под давлением общественного мнения распустил прежнее правительство и сформировал новое. 26 июня полпредство СССР в Эстонии докладывало Москве: «Население одобрительно отзывается о качествах и популярности членов нового правительства, за исключением командующего армией Ионсона, о котором говорят как о человеке, не находившемся в течение последних 15 лет в трезвом состоянии…»


Думается, алкоголизм Густава Ионсона, нового главкома 15-тысячной эстонской армии, волновал СССР в последнюю очередь. События развивались стремительно. Через две недели, 5 июля 1940 г., под давлением Жданова президент Пятс назначил выборы нового состава Государственной думы. На следующий день Жданов и советский полпред Кузьма Никитин подписали с новым правительством Эстонии соглашении о предоставлении СССР в аренду инфраструктуры таллинского порта, всех береговых укреплений и батарей – теперь, с учетом советской базы на финском полуострове Ханко, вход в Финский залив надежно контролировался Советским Союзом.


Подготовка к назначенным на 14 июля выборам нового парламента Эстонии так же шла под опекой советских представителей. Один из чиновников в правительстве поэта Вареса позднее вспоминал: «Премьер-министр г-н Варес вновь вручил мне небольшой список, написанный по-русски красными чернилами. Это был тот же список, который я видел у министра внутренних дел. Я спросил, кто его написал. Он был написан тем же человеком (в том же стиле), что и тот, который я несколько дней назад видел у министра внутренних дел. “Жданов, конечно”, – ответил г-н Варес». Эта записка Жданова красными чернилами (случайно или всё же символизм?!) излагала продуманные способы юридических и организационных манипуляций, которые позволяли отсечь от участия в экстренных выборах противников советского курса. Жданов и его советники использовали нормы действующего стране закона о выборах, который готовил под себя президент Пятс, чтобы гарантированно избирать ручной парламент. Теперь эти механизмы «управляемой демократии» работали против прежних хозяев Эстонии, но даже с большим демократическим антуражем.


В частности, параграфы 40 и 71 эстонского закона «О выборах в Государственную думу», не только разрешали безальтернативные «выборы» из одного кандидата, но и устанавливали, что в тех избирательных округах, где выдвинут один кандидат, выборы не проводятся и такие кандидаты признаются избранными без голосования. Понятно, что выдвижение и регистрацию таких безальтернативных кандидатов контролировали властные структуры, ранее подчинявшиеся клике Пятса, а теперь расположившемуся в советском полпредстве Жданову. После «солнечной революции», по подсказке дипломатов из СССР, процедура назначенных на 14 июля 1940 г. выборов стала даже более демократичной – возможность регистрации на избирательных участках по одному безальтернативному кандидату сохранялась, но теперь такие лица не могли считаться избранными в парламент без проведения голосования.


Ранее эстонский парламент состоял из двух палат, при этом верхняя – Государственный совет – не избиралась, а назначалась правительством. При новых выборах эту назначаемую часть парламента решили не формировать, как антидемократическую. За те 9 дней, что отводились для подготовки к выборам, сторонники советского курса из профсоюзов, крестьянских и иных общественных организаций сформировали «Союз трудового народа Эстонии», который и выдвинул своих кандидатов во всех избирательных округах страны. Фактически, эти мероприятия проводились по рецептам инструкции о «Трудовом народном фронте», которую Жданов во время советско-финской войны готовил для «Демократической Народной Финляндии» в декабре 1939 г. Тогда инструкция не реализовалась, но пригодилась через полгода на другом, южном побережье Финского залива…


Голосование прошло 14 и 15 июля 1940 г. Из кандидатов, не вошедших в «Союз трудового народа Эстонии» на выборах успели и смогли выдвинуться только несколько человек. При этом само голосования было самым демократичным за всю историю Эстонии – в выборах приняли участие свыше 80% жителей, заметно больше чем когда-либо ранее, на треть больше, чем в 1938 г., когда диктатор Пятс организовывал выборы в свой ручной парламент. 92,9 % от числа голосовавших высказались за просоветский «Союз трудового народа Эстонии».


Большинство эстонцев тогда вполне искренне избрали советский путь. Через два года, уже после оккупации республики германским войсками, эстонские коллаборационисты в захваченных архивах тщательно исследуют документы по выборам июля 1940 г. и вынуждены будут признать, что подавляющее большинство эстонцев действительно проголосовали за советский блок. Обнаружится лишь незначительное количество испорченных бюллетеней, в частности на одном будет надпись: «Жданов со своей бандой вон из Таллина и со свободной земли Эстонии».





http://alter-vij.livejournal.com/196720.html#cutid1

Оффлайн Vuntean

  • Активист Движения "17 марта"
  • **
  • Сообщений: 7123
Re: Жданов
« Ответ #3 : 06/02/13 , 14:16:46 »

Большой чиновник и музыкант… При Сталине. И при Путине.


В январе 1948 г. в Кремле в ЦК ВКП(б) под руководством Андрея Жданова прошло заседание деятелей советской музыки, фактически, съезд сливок композиторов СССР… В современной трактовке это, как водится, Жданов по приказу Сталина отечественных музыкантов угнетал.



Портрет А.А. Жданова. 1948 г. Художник Ефанов В.П.


Причины, подготовку и ход этого мероприятия пока опущу. Но вот попался один показательный момент в интересных мемуарах, написанные в начале 90-х годов минувшего века, в самый разгар разоблачительной публицистики, участником тех давних событий Тихоном Хренниковым:


«На совещании присутствовали все крупнейшие композиторы — и Прокофьев, и Шостакович, и Мясковский, и другие. Первым выступал Жданов. Доклад его был очень интересным. Кстати говоря, доклад он не читал. Это в более поздние времена нас приучили к тому, что доклад обязательно должен быть писан и читан по бумажке. На фоне же старой интеллигенции, которая еще сохранилась в 40-е годы, выступление по бумажке высокого чиновника, ведающего вопросами культуры, было недопустимо. Особенно если этот чиновник стремился расположить к себе деятелей искусства.


В деятельности Жданова, конечно, много было негативного, особенно в том, что касается его выступления по поводу А. Ахматовой и М. Зощенко. Жданов был человек своего времени, проводил сталинскую политику. По-видимому, был человеком очень жестким. Но справедливости ради надо сказать, что он был талантлив. И доклад сделал очень темпераментный. Вероятно, у него были какие-то тезисы, записки, но он их не читал. Когда речь дошла до высказываний Серова и Стасова, он попытался отыскать выписки, но потом махнул рукой и процитировал на память.


Когда Жданов кончил доклад, ему аплодировали все, кто сидел в зале: и Шостакович, и Прокофьев (я сидел позади Прокофьева), и другие. Аплодисменты были долгие, очень долгие и единодушные.
И многие музыканты искренне разделяли положения доклада.


…По поводу доклада потом ходило немало небылиц. Как-то в руки мне попались мемуары одного из наших известных писателей. Перелистал книгу и вдруг попал на то место, где автор пишет, что, по рассказам, на совещании музыкальных деятелей Жданов садился за рояль и показывал Прокофьеву и Шостаковичу, как им надо сочинять музыку и т. д. Признаться, мне стало стыдно, когда я прочитал эту сказку. В ЦК никогда не было инструмента и уже по этой причине Жданов никак не мог сесть за инструмент. Это был зал заседаний ЦК, в котором, как помнят очевидцы, музыкальные инструменты не водились.


И еще одно соображение. Конечно, Жданов был человеком очень самоуверенным, но не настолько, чтобы играть в присутствии цвета советской музыки. Ведь в зале сидели выдающиеся музыканты! Рассказывают, что где-то, когда-то на каких-то вечеринках и сборищах Жданов действительно любил садиться за инструмент и играл вальсики. Под эти вальсики танцевали высокие лица. Но не более.


Итак, выступление Жданова было встречено единодушным шквалом аплодисментов, Передо мной, как я уже сказал, сидел Прокофьев, а впереди него — М. Ф. Шкирятов. Не помню, кто сидел слева от Прокофьева, но очень часто Прокофьев обращался туда и переговаривался с кем-то во время выступления Жданова. И так же часто оборачивался Шкирятов и пытался призвать к порядку Прокофьева. В конце концов Прокофьев не выдержал и вскипел:
— Кто вы такой, что делаете мне замечания!
В чем-то, видимо, ситуация была комическая, ибо Жданов прервал свою речь и стал смеяться.


Вы спрашиваете, кто такой Шкирятов? В то время вершитель судеб — председатель партийной контрольной комиссии… Так вот на вопрос Прокофьева Шкирятов ответил:
— А никто, я просто такой же человек, как и вы».
/Т.Хренников, В.Рубцова «Так это было. Тихон Хренников о времени и о себе», М., 1994 г., стр.123-125/



Шкирятов



Прокофьев


Показательно отсутствие чинопочитания и страха у советского композитора перед высокопоставленным чиновником. Отметим и даже некоторый пиетет одного из вершителей судеб ЦК, каким был Шкирятов, человек жестокий и жёсткий, перед популярным деятелем советской культуры. Запомним и реакцию Жданова на инцидент – рассмеялся, когда музыкант наехал на большого, очень большого чиновника: «Кто вы такой...»


Ну как тут не вспомнить обратный, прямо противоположный пример, из нашего более близкого прошлого, из общения В.В.Путина и Ю.Ю.Шевчука.
Шевчук может и не Прокофьев, но ведь и Путин не Матвей Шкирятов: личных дворцов у Шкирятова не было, но реальной прямой власти над людьми тогда было побольше, чем даже сейчас у Путина…



Вова, Юра и прочее…


http://alter-vij.livejournal.com/204397.html#cutid1

Оффлайн Vuntean

  • Активист Движения "17 марта"
  • **
  • Сообщений: 7123
Re: Жданов
« Ответ #4 : 22/09/13 , 13:44:50 »

Species Asthmatolum

 
.
Намедни в твиттере сам мудак kashin спросил, что за лечебные папиросы курил Жданов, не марихуана ли?
Конопля ранее, действительно, использовалась для лечения астмы - а упомянутые папиросы были именно от астмы, не «от сердца». Но в данном случае у Жданова курилась совсем другая смесь, хотя и не менее ядрёная.


Это сигареты и папиросы «Астматол» - выпускались в 1930-е годы на Ленинградской государственной табачной фабрике им. Клары Цеткин:





Состав «Астматола»(Species Asthmatolum): смесь высушенного и измельченного порошка листьев дурмана (Datura из паслёновых) — 6 частей, белены — 1 часть, красавки — 2 части, пропитанная раствором 1 части селитры (нитрата натрия). Применялось для купирования приступов бронхиальной астмы. Действие основано на способности алкалоидов, содержащихся в листьях растений, входящих в состав сбора, расслаблять мускулатуру бронхов.


Не марихуана, но, как видим, тоже галлюциноген - и с древней историей в народной медицине и колдовских обрядах. Из мемуаров известно, что «Астматол» в 30-е курили астматики Горький, Багрицкий и Жданов...


В рекламе указаны сигареты, но выпускались и более дешевые папиросы и трубочный табак «Астматол». В моей книге это лечебное курево у Жданова упоминается в цитате из военных мемуаров Бориса Бычевского, в 1941-1944 начальника инженерных войск Ленинградского фронта. Бычевский описывает быт Смольного весной 1942 года: ежесуточно к четырём часам утра в кабинете Жданова собирались высшие офицеры штаба фронта с оперативными и разведывательными сводками за истекшие сутки; по итогам такого совещания Жданов начинал составление радиограммы в Ставку - все годы блокады шифрограмма с докладом о положении Ленинграда и Ленинградского фронта уходила в Москву к Сталину ежесуточно в пять утра...


В клинических описаниях астма - болезнь ночная - приступы кашля обостряются ночью и почти исчезают днём. И чтобы не срывать штабные совещания очередным приступом, Жданов на исходе блокадной ночи закуривал папиросу с «Астматолом».


http://alter-vij.livejournal.com/237110.html

Оффлайн MALIK54

  • Активист Движения "17 марта"
  • **
  • Сообщений: 15139
Re: Жданов
« Ответ #5 : 19/02/14 , 01:49:49 »
    О Жданове
Антисталинская пропаганда настаивает, что вождь отбирал в свою команду несамостоятельных политиков. Между тем, приведу один только факт из биографии А.А.Жданова, который харатеризует этого его как инициативного, целеустремленного и сильного политика.

В середине 1917 года новоиспеченный прапорщик Андрей Жданов, которому исполнилось в эти дни 21 год, прибыл в незнакомый уездный город Шадринск на должность командира взвода в 139-й запасной пехотный полк. В городке 17 тысяч жителей, из которых кроме Жданова только один большевик. Спустя год юноша становится одним из руководителей города. Съезд Советов крестьянских депутатов избирает его заместителем председателя исполкома и народным комиссаром земледелия Шадринского уезда.



Посмотреть на Яндекс.Фотках