Общий форум > Социальная сфера

Беженцы

(1/1)

MALIK54:
Лишний Человек на Пречистенке
 Как получают российское гражданство обычные русские беженцы часть вторая

Оригинал взят у starshinazapasa в Лишний Человек на ПречистенкеТемная лестничная площадка захламлена так, что не повернуться. Журналы, коробки, набитый дореволюционными вещами шифоньер. Тусклая пыльная лампочка под низким потолком. Если бы я попал сюда в пять лет, я был бы в восторге. Таинственно и страшно, как в пиратской пещере. Если бы я попал сюда пять лет назад, то не смог здесь находиться — замкнутое пространство без путей отступления, одна граната в окно, и все.
Квартира 2«а». Обитая дерматином дверь изодрана, разбита. Инстинктивно ищу надпись мелом: «Не стреляйте, здесь живут люди».
Дверь открывается, и на меня через порог переливается война. Сколько раз я видел такие хибары в Чечне — темные, забитые русскими беженцами. Запах здесь такой… Я долго не мог понять, чем это пахнет — во всех жилищах одинаково; а потом понял: никомуненужностью.
- Проходите, пожалуйста. Правда, мы только что нагрели воду, хотели помыться … Мы — беженцы.
Кухня такая маленькая, что если встать в ее центре, то руками можно дотянуться до всех четырех стен. Белье на веревках. Ведра с водой — на табуретках, на плите, на полу. Главное, есть газ и свет. Это жизненно важно.
Вдруг накатывает то странное чувство, которое всегда преследует меня на войне. Словно ты находишься в мультфильме. Умом понимаешь, что все вокруг — реальность, все происходит на самом деле и с тобой — черный каземат квартиры, русские беженцы, безнадега. Все это по-настоящему. Но поверить в это не можешь. Бред какой-то. Не бывает так. Не могут так жить люди в начале двадцать первого века. В центре Москвы. В день шестидесятилетия Победы.
Да, это не Грозный — Москва. Самый центр, Пречистенка, дом 35 дробь три. В этом предназначенном под снос доме уже двенадцать лет ютятся дошедший до Берлина ветеран Великой войны и его жена. Русские беженцы без гражданства.

 




( Collapse )
Юрий Тимофеевич лежал на старой дореволюционной кровати. Ее металлические решетчатые спинки, изъеденные по бокам ржавчиной, скрипели при каждом движении. Хотя двигался он теперь мало. Тело стало слабым, и даже простое шевеление рукой давалось ему с трудом. Лицо провалилось, стало восковым, из-под волос поползла желтизна. В нем не было жизни. Такие лица бывают  у раненых.
Кажется, что на подушке лежат одни только глаза.
Юрий Тимофеевич беженец. У него нет ничего, вообще ничего, даже паспорта.
 Передо мной на кровати — больной, всеми брошенный человек, и никого это не волнует. Словно он живет в гетто. Москва с ее огнями, шестидесятилетиями, парадами, монетизациями и льготами не для него. У него и льгот-то никаких нет, монетизировать нечего.
А еще раньше на этой же самой кровати умирал его фронтовой друг, кавалер ордена Александра Невского и двух орденов Красного Знамени командир батальона подполковник Апаринцев.
- Вон его портрет, — показывает Юрий Тимофеевич.
На стене висят две фотографии. На одной в развалинах немецкого фольварка запечатлен молодой парнишка в камуфляжном маскхалате. Стоит, облокотившись на пробитую снарядом стену. Командир роты автоматчиков 177-го гвардейского полка лейтенант Юрка Лопатин.
На другой фотографии — красивый офицер. Породистое лицо, тяжелый взгляд. Полная грудь орденов-медалей. Подполковник запаса Борис Апаринцев.
- Никогда не прощу им его смерти, — говорит Юрий Тимофеевич.
И начинает рассказывать историю, которую я слышал неоднократно. Но все равно каждый раз — волосы дыбом.

До перестройки Лопатины жили в Тбилиси. У Юрия Тимофеевича, преподавателя артиллерийского института, было все, о чем человек может только мечтать. Жизнь. Победа. Мир. Двое сыновей. Жена. Трехкомнатная квартира. Любимая работа — артиллерия.
В конце восьмидесятых русским в Тбилиси стало неуютно. Лопатин решил перевезти семью в Россию. Благо в Москве жил командир его батальона полковник Борис Апаринцев.
Каждый раз, вспоминая о нем,  Юрий Тимофеевич произносит одну и ту же фразу:
- Когда командир полка вручал ему орден Александра Невского, весь полк был построен в каре. И он вызвал Апаринцева в середину, чтобы все слышали, протянул орден и сказал: «Скромнейшему из храбрейших, храбрейшему из скромнейших!» — Указательный палец Лопатина взлетает вверх, как у кролика из мультфильма про Винни-Пуха.
Для него это очень важно — «скромнейшему из храбрейших».
Борис Апаринцев и приютил у себя Лопатиных. Когда-то в этой маленькой квартире была коммуналка и Апаринцев занимал в ней одну комнату. А еще раньше здесь был флигель прислуги в барской усадьбе.
Несколько лет жили вместе; вместе и ходили по инстанциям, обивали пороги. Кроме удостоверения беженца у Лопатиных не было никаких документов. С развалом Советского Союза их паспорта вдруг стали недействительны, и ветеран-разведчик превратился в бомжа. Без гражданства, без документов, без прописки, без медицинской помощи, без квартиры и без средств к существованию. Ему даже пенсию не выплачивали.
- Я не какая-нибудь шушера подзаборная, кого страна будет стесняться! Я кандидат технических наук. У меня тридцать семь научных трудов! У меня двое сыновей с высшим образованием, компьютерщики! На обучение каждого государство потратило пять лет и черт его знает сколько денег, — кричит Юрий Тимофеевич, и его палец вновь буравит потолок. — И мы тут никому не нужны! Государство торгует гражданством, как пирожками. Вот-вот, смотрите, — протягивает он мне аккуратно сложенную газетную заметку. — Послушайте, как получают гражданство. Вот: на одном квадратном метре было зарегистрировано — сядьте, а то упадете — пятьсот азербайджанцев! Мне каждый раз говорят: дед, ну что ты гоношишься? Пятьсот долларов — и паспорт твой. А где я возьму пятьсот долларов? На четверых это две тысячи, для меня это немыслимая сумма. И потом, почему я должен платить? Это моя страна, почему я должен платить?
Он смотрит на меня в упор. Глаза его горят.
- Нас, беженцев из бывших республик, попросту выкинули на помойку. Старшему сыну уже раз десять предлагали ехать в Штаты — там он нужен, там его голова ой как ценится. А тут — нет. Но почему мы должны уезжать? Здесь моя Родина, здесь лежат мои фронтовые товарищи, я воевал за эту землю, почему я должен уезжать?
Юрий Тимофеевич вдруг замолкает. Взгляд его тяжелеет, становится рассеянным.
-   Пять лет назад Боря Апаринцев умер. У него начались сильные боли…
О том, как умирал его фронтовой друг, Юрий Тимофеевич рассказывает очень тяжело. С долгими паузами. Палец над головой больше не взлетает.
- Он был ранен, с войны у него в позвоночнике сидел осколок. Каждый шаг причинял ему острую боль. А подниматься сюда, на второй этаж, для него было просто невыносимо. Понимаете? Сходить за хлебом или за пенсией было пыткой. Он просил дать ему однокомнатную квартиру или комнату в коммуналке в любом районе Москвы, но на первом этаже или в доме с лифтом. Не дали.
…В тот день Лопатин и Апаринцев в очередной раз отправились обивать пороги в управу и выпрашивать комнату в доме с лифтом. Апаринцев уже почти не мог передвигаться самостоятельно.
- Завел я его в кабинет. А сам остался ждать в коридоре. Минут десять была тишина. А потом начались крики. Кричала эта женщина, к которой мы пришли. Я ее до конца жизни помнить буду. У нее красивое такое имя — Лилия. Лилия Скворцова. И вот она кричала так, что в коридоре было слышно: «Когда ж вы все передохнете!!!». Она буквально выпихнула его из кабинета…
Он снова замолкает.
- Конечно… Конечно, это моя вина… Если бы я успел его поймать, если бы я встал на полсекунды раньше…
После этого визита Борис Апаринцев уже не вставал с постели.
Он умер через три месяца. В этой же комнате, на этой же койке лежал никому не нужный парализованный командир батальона полковник запаса Борис Апаринцев, кавалер ордена Александра Невского и двух орденов Красного Знамени, и ему, еще живому, крысы глодали лицо.
-   Я уходил в тот день куда-то… возвращаюсь, смотрю, а по нему крысы бегают. Я их согнал, а у него щека обглодана… И вместе с кровью на подушку слезы текут…

Конечно, обвинять женщину с красивым именем Лилия в смерти фронтовика значило бы заходить слишком далеко. Если только не делать поправку на то, что бездушие и хамство тоже способны убить. На то, что чиновники — наши слуги, а не господа. И помочь измученному болями старику с осколком в спине их долг, а не подачка.
Прошло пять лет. Передо мной, на той же самой койке, в той же самой комнате лежит больной ветеран, русский беженец и рассказывает все ту же историю. И ничего не изменилось за это время.
А в трех километрах отсюда — на Красной площади — празднуют Девятое мая. Дикторы кричат в мегафон красивые слова про долг и Родину.

Говорят, один из симптомов синдрома посткомбатанта — обостренное чувство справедливости. У Лопатина оно обострено до предела. Его сыновьям в конце концов удалось устроиться на работу. Теперь они зарабатывают неплохие деньги. Сотни раз у него была возможность купить себе гражданство. Он не сделал этого. И семье запретил.
Все это время он обивает пороги, ходит по инстанциям, добивается, ругается и судится, судится, судится… Со всеми теми, кто забыл о том, что служит людям, а не люди ему. Со всеми, кто превратил свою работу в кормушку. Война его не закончилась и через шестьдесят лет. Кипы исков, газетных вырезок, документов, законов и кодексов громоздятся на полу, на столе, на стульях.
Я смотрю на Юрия Тимофеевича и думаю, что мы сами делаем свою жизнь такой. Не власть, не Путин, Зурабов или Иванов — они сами по себе, где-то там, за облаками, принимают законы о монетизации и крушат «ЮКОС». Им не до нас.
Именно мы, граждане России, отказываем нашим старикам в помощи. Не Путин же вышвырнул Апаринцева из кабинета — простая женщина, чья-то мать, чья-то жена. Дочь, племянница или внучка тех солдат, кто погибал в Сталинграде и на Курской дуге. Не Путин же требует с него деньги за гражданство — обычные русские мужики, сыновья, племянники или внуки…
Как-то очень быстро мы перестали быть нормальными. Всего за каких-то пятнадцать лет.

После смерти Бориса Апаринцева за эту квартиру развернулась настоящая война. Лопатиных пытаются вышвырнуть из нее всеми возможными способами. Постоянно звонят, угрожают отключить газ, воду, свет. Приходят какие-то мальчики в галстуках и предупреждают, что завтра начинают сносить дом и если они не уберутся подобру-поздорову, то пусть пеняют на себя.
- Каждые три месяца у чиновников случаются пароксизмы. Сорок квадратных метров — это только одна эта квартира. В нашем подъезде их четыре. Подъездов два. Посчитайте, сколько это денег. Сначала говорили, что этот дом подлежит сносу и мы должны отсюда съехать. Куда? Это никого не волнует. Квартиру мне, естественно, никто не даст. Я могу сейчас жить только на вокзале.
Его глаза опять загораются, палец вновь взлетает к потолку.
- Но я не прошу у вас квартиру, если вы такие нищие! Я сам могу купить себе квартиру! Только верните мне мои деньги! Россия, как правопреемник СССР, должна мне 2 миллиона рублей сегодняшними деньгами. Я обращался в Минфин — они же там не знают, что делать с деньгами, у них такой громадный Стабилизационный фонд. Я говорю: статья девятая «Закона о выплатах и компенсациях» позволяет в крайних случаях производить такие выплаты. Я посчитал, что у меня крайний случай – мне жить негде. Дайте мне мои деньги, я куплю себе квартиру, это же такая мелочь для бюджета! Отказали. В бюджете такой статьи, как Юрий Лопатин, нет.
Он снова замолкает. В соседней комнате работает телевизор. Тот же голос, что озвучивает  криминальную чернуху и Бивиса с Баттхедом, вещает о подвиге наших ветеранов.

 Мы познакомились с Юрием Тимофеевичем три года назад. Я тогда делал сюжет о беженцах — тогда еще на телевидении можно было делать сюжеты о беженцах, — и Лопатин был главным героем. Мы пошли с ним  в поликлинику.
—   Здравствуйте, я беженец… У меня нет документов, мне нужна помощь…
Из поликлиники нас попросили удалиться. Чтобы снимать в государственном учреждении, требуется специальное разрешение. Чтобы помочь старому человеку, видимо, тоже.
Тогда мы обошли префектуру, управу, еще какие-то учреждения. Везде одно и то же. Люди в галстуках за добротными покрытыми сукном столами рассказывали мне, почему Лопатин не может жить. Пожимали плечами и говорили про закон. «Вы же понимаете».
Я не слушал уже. Думал о том, что ценность человеческой жизни не абсолютна. И еще думал про «БМВ», что стоят у входа в эти госучреждения, и про то, сколько стоит квадратный метр на Пречистенке

В ноябре прошлого года Юрий Тимофеевич гражданство все же получил. Для этого ему понадобилось двенадцать лет. Двенадцать! С немцами он воевал четыре года. С русскими — ровно втрое больше.
Теперь дело за пропиской. Очередной виток его личной войны, очередной кабинет, очередное лицо за столом, очередной враг. Теперь — в милицейских погонах.
— Вот. Николай Константинович Иванкин, майор. Начальник паспортно-визового отделения УВД ЗАО г. Москвы, район Хамовники. Человек, который обязан прописать меня в этой квартире. Обязан, понимаете? — Указательный палец в потолок. — Мне не нужно его разрешения. Прописка носит не разрешительный характер, а обязательный. Если я приду к нему и скажу: «Пропиши меня на Тверском бульваре, лавочка номер два», он обязан это сделать. И мне плевать, как. Я был у него три месяца назад. Естественно, он мне отказал. Я послал письменный запрос — на каком основании? По закону он должен мне дать ответ в течение десяти дней, но прошло уже три месяца, а от них ни слуху ни духу. Сейчас мне надо составить иск против администрации Президента. Это последняя инстанция. Дальше мне бороться не с кем.
Я смотрю на него и вдруг ловлю себя на мысли, что это мое будущее лежит на кровати с восковым лицом и из-под волос ползет желтизна.
Точно так же и я буду лежать на старом диване через пятьдесят лет и получать на одиннадцатое декабря будильник в коробочке и медаль за освобождение Грозного. Очередной никому не нужный ветеран очередной никому не нужной войны.
У меня тоже слишком обострено чувство справедливости. Я записываю телефоны, фамилии, статьи законов. Завтра буду звонить, ругаться, доказывать…
Я это делаю не для него. Для себя. Война — его и моя — продолжается.
А из окна такой замечательный вид на залитую огнями Пречистенку. Такие красивые «Мерседесы» припаркованы на обочине дома.
Дома, в котором умирает никому не нужный ветеран Великой войны, дошедший до Берлина разведчик 177-го гвардейского стрелкового полка 60-й гвардейской стрелковой дивизии, полковник запаса Юрий Тимофеевич Лопатин.
Опубликовано: "Новая Газета" 2005

ПС: А вот так эта история закончилась. Кстати, как раз на прошлый юбилей - на шестидесятилетие Победы:
"В 37-ом номере от 26 мая 2005-го года в статье «Лишний человек на Пречистенке»  «Новая» рассказала о ветеране Великой отечественной войны Юрии Тимофеевиче Лопатине. Напомним, что Юрий Тимофеевич – беженец. В Москве он жил у своего фронтового друга Бориса Апаринцева. Заметим, что квартира эта находится на Пречистенке, в самом центре Москвы. Одиннадцать лет назад полковник Апаринцев умер. После его смерти за квартиру (которую и квартирой можно назвать с большой натяжкой, раньше это была подсобка в барской усадьбе, там нет даже ванной комнаты, а стены и потолок находятся в аварийном состоянии), развернулась настоящая война. Власти пытаются вышвырнуть Лопатина из «незаконно занимаемой площади» всеми возможными способами. Постоянно звонят, угрожают отключить газ, воду, свет.
   Редакция просила разрешить кавалеру ордена Победы, Кавалеру орденов Отечественной войны 1 и 2 степени, Кавалеру орденов Красной Звезды, кавалеру ордена Славы 3 степени, кандидату технических наук Юрию Тимофеевичу Лопатину зарегистрироваться в этой квартире, по той просто причине, что жить ему больше негде.
Вот ответ из УВД ЦАО г. Москвы, за подписью начальника А.В. Мельникова: «…В ходе проверки было установлено, что гр. Лопатин Ю.Т. ранее проживал в городе Тбилиси. В 1993 году он приехал вместе с семье в Москву, где обосновался по указанному адресу у фронтового друга, который в связи со смертью был выписан из квартиры. По данным ЕИРЦ ГУП г. Москвы ДЭЗ района Хамовники, данная квартира является полностью отселенной, в соответствии с распоряжением Правительства Москвы от 28 июля 2003 г. № 1317-РП, указанный дом подлежит отселению. Однако семья Лопатиных продолжает фактически проживать по указанному адресу, не имея при этом возможности предоставить документ, являющийся основанием для их вселения в жилое помещение по вышеуказанному адресу. За неимением законных оснований, произвести регистрацию Лопатиных не представляется возможным».
- Мельникова знаю, - говорит Юрий Тимофеевич. - Они отказывают нам постоянно в регистрации. Мы с ними судились, суд, естественно, принял их сторону. С самим Мельниковым я не общался, а вот чиновник из его ведомства, с которым мы имели дело, просто швырнул мне документы в лицо и удалился.
Впрочем, мытарства Юрия Тимофеевича, похоже, так или иначе закончилась. Префектура ЦАО при участии правительства России, Министра обороны и мэра Москвы выделила-таки Лопатиным квартиру. Правда, это не совсем пригодная для жилья квартира на 12 этаже старого дома, и зарегистрировали в ней только двоих человек из четырех, но тем не менее. Сейчас Лопатины делают в ней хоть какой-то ремонт, потому что переезжать туда без подготовки нельзя. Естественно, за свой счет.
- У меня сложилось впечатление, что эту квартиру в таком вот состоянии нам подсунули специально, чтобы мы от неё отказались. Тогда можно было бы говорить, что нам предоставляли жилье и выселять нас силой. Но мы не отказались. Пусть она жуткая, пусть это 12-й этаж и в случае отказа лифта нам придется туго, но мы счастливы. Потому что это крыша над головой. Жить на Пречистенке стало невозможно, здесь потолок в любой момент может рухнуть от снега. Спасибо всем кто мне помог - и «Новой», и корреспонденту РТР Вячеславу Немышеву, без вас ничего бы этого не было.
Что сказать. Присоединяемся к благодарности. И поздравляем с Победой!"

Как получают гражданство русские беженцы из Киргизии, здесь:
http://starshinazapasa.livejournal.com/524551.html

Навигация

[0] Главная страница сообщений

Перейти к полной версии