ЧАСТЬ 5
Купец уснул, посвистывая носом.
А доктору, хоть пьян был, сон не шёл.
Зачем-то вспомнил он о детстве босом,
Дорогу вспомнил и, как Дуню здесь нашёл.
Смотрел на медный крест под образами,
И отрешённым взглядом провожал глазами
Фигуры толи баб, толь мужиков,
И тупо слушал оправданье стариков.
По комнатам сновали то и дело
К уряднику людишки всех мастей,
И доносились голоса то громко, то несмело,
Рассказы ужасающих вестей:
- он кэ-эк его тарахнет, как наддаст!
- Был трезвый?
- Ни, был пьяный в пласт!
Кабы тверезый был, так нешто этак мог!?
Нешто бы саданул ножом-то в бок?!
- помилуй, Господи, да кабы я хотел….
Послышался глубокий вздох: - Ох-ти, грех-грех….
Вдруг за дверьми урядник заревел:
- Ты не финти!... Вас изведу я всех!
Шёл суд, расправа, а купец храпел
На всю избу, да самовар пыхтел.
Доктор надел пальто и вышел освежиться.
А в голове всё дума трудная вертится,
И в душу заползает смутная тревога,
И к сердцу кралась грусть, как холод от порога.
Подумал: - Сяду тут и Дуню подожду,
Скажу ей много слов сердечных.
И может быть поймёт мою нужду
И даст мне счастье, и покой беспечный.
Долго сидел на приступках крыльца,
Рассматривая небо в звёздах без конца.
По улице прошёлся. Снова воротясь,
Старуху встретил, шедшую крестясь.
Спросил:
- Что Евдокия, не пришла из бани?
- Поди – ка нет ещё. Ну, а тебе пошто?
Не зная, что ответить, Шер присел на сани
И, закурив, подумал: « Ну, так что?
Чёрт знает, как это так сразу?
Ведь водка всё. Я пьян! Напился я заразу!
Да водка ли!» В ушах вдруг шёпот нежный
И милый взгляд из тьмы безбрежной
Вдруг выплыл ласковый, прильнул, спросил:
« Что, любишь? Уж бороться нету сил?»
Он отмахнул рукой. Видение пропало,
Замолкло, спряталось. Тоскливо стало.
А мысли друг за другом, как волна:
То робкие, то дерзкие, неотразимы.
И в каждой мысли эпилог – Она!
Её лишь образ, дорогой и зримый.
Подумал: « Вот возьмёт красавицу, потом
Привяжет её лаской и умом,
Обучит грамоте и тихо заживёт.
А может быть в деревню жить уйдёт.
Ну почему бы не в деревню, - думал вслух, -
Вот понесу туда свет знания и помощь.
Не чужды мне косьба, крестьянский плуг,
И буду там лечить любую немощь».
Но вместо белого стал чёрным круг:
« Так ли всё будет-то? А если вдруг?..»
Он не окончил, не хотел, боялся…
И Дуню оправдать пред мыслью старался.
Шер посидел ещё, прислушался к ночи.
А в мыслях всё: « Ах, Дуня, дорогая…»
Звезда скатилась, вспыхнув, как огонь свечи.
Под звук гармошки слышна песня удалая:
Как у нашего коня
Хвост без недостатка.
Не полюбит ли меня
Здешняя солдатка!
Раздались ругань, крик, залаяли собаки,
И скрип какой-то тихий со двора.
Всё стихло. Лёгкие шаги во мраке.
И вдруг:
- Что пригорюнился? Ведь спать пора!
Шер вздрогнул: - Дуня! Где же ты была? –
Он обнял Дуню с запахом тепла
И с ароматом веника парного, -
Сядь, посиди, поговорим немного!
- Да нет, ну право…, некогда, пусти…,
Ну, отпусти же, говорю! – Однако села,
Склонила голову к его плечу. – Ну, не грусти,
Давай уж посидим! – Сказала, как пропела.
- Ох, Дунюшка, хотел тебе сказать…, -
Доктор почувствовал, как дрожь им овладела
И зубы стали от волнения стучать. –
Сказать, что полюбил тебя я горячо и без предела!
- Ужель так горячо? Не обожги, смотри!
Глаза на всякий случай от вина протри,
Как бы не вышло это большим грехом.
И засмеялась тихим хитроватым смехом.
- Коль хочешь, я возьму тебя с собой.
Ты будешь там моей подругой. –
Доктор прильнул к груди ей головой.-
Не век же быть солдатскою супругой!
- Ох, барин, барин! Мутишь ты меня.
Боюсь тебя я больше, чем огня!
- Ох, Дунюшка, ты душу мне скрутила.
Похоже, ты меня приворожила!
- А в качестве кого меня к себе зовёшь?
В куфарки, али может в экономки?
Поди, жену, али зазнобу дома ждёшь? –
Шептала Дуня, теребя заколки.
- Нет, Дуня. У меня нет дома никого.
И только лишь желаю одного,
Чтоб ты со мной… один, как сыч… без ласки…. –
Порывисто шептал Шер Дуне без опаски.
А Дуня ласково сказала, Шера обнимая:
- Ах, бедный ты мой, бедный! Дай-ка пожалею –
И стала нежно гладить голову его, лаская. –
Милый мой, прижмись-ко, я тебя согрею.
Но тут скрипуче отворилась дверь
И показалось, будто бы какой-то зверь
Стал шарить по стене, ища двери кольцо.
Дуня отпрыгнула и притаилась за крыльцом.
Доктор сидел, боясь спугнуть свой сладкий сон.
Но снова скрип двери. Кряхтенье. Завозился.
Шум сбитого ведра и хриплый стон.
Вдруг крик старухи шепелявой разразился:
- Ай! Хто тут? Штой ты всё хватаешь!
Аль сослепу уж ничего не маешь!?
- Да это я…. Ищу свой чемодан….
- Какой-те чикваян? Ишь, чиква – ян!
Узнала Дуня хрип купца и визг старухи
И прыснула, плотней закрывшись шубой.
- Ишь лезут, словно на мёд мухи! –
Старуха продолжала сиплою утробой.
- Ты это, бабушка? – хрипел купец.
- Ах, греховодник!... Ишь ты, сорванец!
Дуня давилась смехом, руки прижимая
К груди своей и слёзы вытирая.
Аршинин от старухи отошёл речистой,
На доктора наткнулся, по перилам пятясь:
- Ах, это ты? Мечтаньям предаётесь?
Мечтай, мечтай… хе-хе… о чистой.
Держась за поручни, полез он по ступенькам,
Чтобы побыть на улице маленько.
А Дуня в тот же миг скользнула в сени,
Но Шер настиг её в кромешной теми,
И жарко целовал ей шею, губы, грудь,
Да всё твердил ей: - Дуня, не забудь!.. .
В ответ ему: - Пусти, пусти же, окаянный!
Приду к тебе я, милый мой, желанный!
***
ЧАСТЬ 6
А в комнате урядник продолжал допрос.
В другой же на столе вновь самовар пыхтел
И кто-то у урядника гундосил в нос:
- Первоначалу в зубы съездил, опосля хотел….
Купец же, лёжа на полу, стонал, ругался
И быстро-быстро так ногами распинался,
Как будто от кого-то убежать старался.
Потом схватил себя он за усы,
Подпрыгнул, гаркнул: - Карау – ул! Ксы!
Толстая Дарья кинулась к нему
И, опустившись на колени, прошептала:
- Тс-с-с…. Что кричишь, шалава, не пойму?
То ж кот! Эк на тебя нелёгкая напала!
- То-ись, как кот?
- А я почём-то знаю!
Купец сейчас же захрапел. А доктор опьянённый
Вином и Дуней целый час,
Пока пыл торжества в нём не угас,
По улицам села бродил влюблённый.
Однако захотелось ему спать
И утомлённые глаза стали слипаться.
Придя в земскую, стал он раздеваться
И чаю чёрного, как дёготь, наливать.
А в это время Дуня появилась
И в дверь к уряднику несмело обратилась:
- Вы, господин урядник, не прикажете чайку?
- Пошла вон! Некогда! Неси лучше кваску.
- У, каторжник…. У, леший! - Дуня прошипела,
И сдвинув брови к выходу пошла.
Под гневным шагом половица заскрипела.
Пред выходом нагнулась, будто что нашла.
Шер ласково сказал: - Постойте, Евдокия, -
Подумал: « вточь Рембрандова Саския!»
Подвинул табуретку ей, - садитесь,
Прошу Вас, на меня хоть не сердитесь!
Дуня смахнула слёзы, улыбнулась,
Вся выпрямилась и , не подходя к столу,
Изящно к Шеру повернулась,
И стала говорить с ним, стоя на полу.
Шер к Дуне подойти и раз, и два пытался,
И пригласить её за стол старался.
Но та испуганно грозила ему пальцем,
Указывая на урядника – мерзавца.
- Ну почему же, Дуня? – Доктор шепчет.
Лицо Дуни испуганно – печально.
Сама смущённо всё платок свой тычет
За пояс, взгляд, кося страдально:
- Боюсь его я… , зверь! Ну, прямо зверь!
Он всех замордовал уж здесь, поверь.
Не спрашивай меня ты, ради Христа! –
Шептала, прикрывая пальцами уста.
Доктор порывисто налил и выпил водки.
А Дуня медленно со страхом всё шептала:
- Ну, прямо ирод! Надо, так перегрызёт и глотки.
Заездил всех…. Казнит кого попало… .
Жену свою, варнак, давно уж в гроб вогнал,
Робят из дому, охти-мнишеньки. Прогнал.
К селянам всем змеёю подколодной присосался,
И нам, чтоб кровь всю высосать, достался.
Ну, а куды пойдёшь? Кому пожалиться, не ясно.
Ох-ти, беда, да и сказать-то ведь опасно.
Узнает, так убьёт. И будет всё негласно.
Шер подозрительно глядит на Дуню, хмурясь
Но та, как солнце, выглянувшее из туч,
Вдруг засияла радостно, прищурясь,
Блеснув глазами, словно света луч:
- Ну вот, бери, коль люба я тебе.
Не прогадаешь, коль возьмёшь меня к себе.
Хоть жисть моя в чужих умах бледнеет,
Так полюблю – в глазах всё потемнеет!
У Шера с этих слов вскружилась голова.
Сказал он: - Любочка моя, завтра уедем….
Я не бросаю на ветер свои слова
И нашу жизнь мы как- нибудь да сладим.
- А не погубишь? - Улыбается она. –
Смотри же, барин, я-то ведь вольна,
А в доме, что в твоём, мне не известно.
Боюсь, двум женщинам там будет тесно.-
Задорно, пальцем погрозив, привстала на носки,
В глазах её лукавые искрились огоньки.
Погас уж самовар, закончился допрос.
Село затихло. Незаметно время уходило.
А доктор к Дуне уж совсем прирос.
Речь Дуни Доктора всё больше заводила.
- Ну, погоди, эк ведь тебя заносит! –
Вся в радости и в счастьи Дуня просит.
- Что ждать-то, Дуня? – Доктор вопрошает.
Он, бедный, в Дуне уж души не чает.
- Ну, надо, мой соколик, потерпи уж, надо!
Навеки твоя буду, моё чадо!
И вдруг спросила у него: - Ты крепко спишь? –
И в голосе её послышалась тревога,
Но через мгновенье, - любишь, говоришь?
Приду… на зорьке… - шепчет недотрога.
- Что?! – Вдруг урядник рявкнул из придела, -
Что, что такое?!
Дуня побледнела.
Урядникова рожа в дверь пролезла.
Со страху Дуня в тот же миг исчезла.
Урядник скрылся от стыда за собственное хамство,
А Шеру странным показалось Дуни бегство.
Он посидел немного, лампу погасил.
Заголубело в комнате всё в лунном свете.
Улёгся близ купца и сон его скосил.
Хмель в голове кружит всё, как в полёте.
От неизведанного сердце трепеталось.
Когда ложился, вроде спать хотелось,
А лёг – ушёл сон, и явились думы,
И всё о ней, о разговорах и ужимках Дуни.
Шер улыбается, а в голове не разберёшь чего.
И радость от того, что Дуня обещала,
И, что кроме него не любит никого,
Но странно, что так быстро убежала,
Урядника увидев. Тут же удивился,
Что быстро так вопрос с ней разрешился.
И тут же порешил, что правильно всё это,
А на вопрос такой от сердца жди ответа.
- Вот завтра утром… - доктор представляет, -
Напьются чаю и уедут с Дуней в город.
Потом мать выпишет, коль та желает.
Вот позавидует сосед помещик – ирод!
Закончит труд по хирургии шестиглавый,
Расширит практику и будет так работать,
Чтобы не надо было своё счастье прятать.
Доктор лежит с открытыми глазами,
Спать неохота, голова идёт кругами.
Из комнаты урядника видна полоска света,
И в нём вдруг ожило на стенке полотенце.
Оттуда вытянулись руки, грудь, края жакета,
Глаза, как уголья, и стройненькое тельце.
Мираж тот дрогнул вдруг, зашевелился.
- Да это ж Дуня! – Доктор удивился.
С досады взглянул он в урядникову дверь,
Но за столом сидел один лишь этот зверь.
Закончив писанину, оторвался от стола,
Весь вытянулся, как слона обрубок.
Виденье испарилось, как сгоревшее дотла.
- Тфу, дьявол! – Шер перевернулся на бок.
Забылся. И пригрезилось ему,
Настолько чётко, словно наяву,
Как будто-бы урядник, подскочив со стула,
Повесился на полотенце за стропила.
Но тут вбежала Дуня во всем красном
( и даже в этом одеянии прекрасна)
И, трижды охнув, петлю перестригла,
От пола оторвавшись потолка достигла.
Урядник тушей всей свалился, как гроза,
На доктора.
Тот вздрогнул и открыл глаза.
На нём лежит тяжёлая рука купца
Он сбросил руку, пробубнил: - Ох, надоели!
Не осознав виденье до конца,
Подвинулся на самый край постели.
Купец бормочет, бросив мутный взгляд,
И вдруг отчётливо так произнёс: - Яд баба…, яд!
Шер, засыпая, слышит: - Ох, желанный…, нынче…
Ох, сладко зацелую…, обожгу…. – И засыпает крепче.
***
ЧАСТЬ 7
Уж сколько проспал доктор, неизвестно,
Но кто-то словно шилом в бок его хватил.
Он вздрогнул, оглянулся повсеместно,
Смятение в душе вдруг ощутил,
Увидев дверь урядника полуоткрытой.
Шер взглянул в щель и обмер, как прибитый.
Протёр глаза, глядит и сам не верит:
Дуня с урядником в обнимку возле двери.
- Ах, Боже мой! Неужто?! Быть не может! –
Подполз он к двери, спрятался в тени,
А сердце тяжкая обида гложет
От вида, как целуются они.
- Вот это шту-у-ка! - Доктор тянет тихо.
От Евдокии он не ждал такого лиха.
Всё, что угодно мог предположить,
Но, чтобы до того она могла дожить?!
Шер видит: Дуня оголёнными руками
Урядникову шею нежно обняла
И ласково глядит лукавыми глазами,
И что-то с рук урядника взяла.
Затем к нему уселась на колени
И, с выражением притворной лени,
Уряднику разглаживает гриву,
Пошучивая и смеясь игриво.
А тот хохочет тихо и его живот
Подпрыгивает, словно мяч, в такт смеху.
И с Дуней развлекаясь, наглый обормот
В штанах не видит не застёгнуту прореху.
Аршинин бредит: - Два с полтиной… , врёшь не-то….
Ещё успеешь с ней ты угореть…нешто!
Доктор пополз назад, но передумал.
Решил увидеть до конца, что боров вздумал.
Тут Дуня встала, лампу заслонив,
Закинув руки, страстно потянулась
И , тяги к ласке ощутив прилив,
К уряднику всей нежностью прильнула.
А чудище облапил её стройный стан,
Прижавши брюхо к ней, как круглый барабан,
И хрипло зашептал ей прямо в ухо.
Но шёпот тот донёсся доктору до слуха:
- Что давеча тебе он толковал-то?
Небось, крутил вокруг тебя любовный сальто?
- а ну их всех к чертям! – Вдруг вскрикнула она. –
Мне надоели приставанья их сполна!
- Тсс…, ведь услышит, говори потише.
Сядь поудобнее, рубашку задери повыше.
- Спят, как сурки, нажрались оба.
Устала я от них, тошнит утроба!
Доктор дивится. Что это, не сон?!
И вроде бы не спит давно уж он.
А те, проклятые, опять шипят гусями:
- Люблю я Вас, Павлуша, и довольна Вами.
- Да, как же, любишь. Что-то ты юлишь?!
Дьячка куда девала? То-то же, шалишь!
- Не вспоминай. Ведь каялась. Была стыдоба.
Прости уж, милый!
Замолчали оба.
Он Дуне красного вина подносит,
Под груди ухватил и начал её мять.
За плечи тискает и что-то просит.
- А что, Павлуша, здесь не будешь ночевать? –
Спросила Дуня томно и нахмурясь,
Обняв урядника и жарко с ним целуясь.
- Нет, прошептал урядник, - надо ехать,
Дела, прежде всего и нечего тут охать.
- Вдруг не увидимся, так подари колечко!
- Кудай-ты собралась? – Урядник удивился. –
Видать, ты тайное нашла местечко?
Урядник тут на Дуню разозлился.
А Дуня злобным смехом всколыхнулась,
Покачивая гибким станом протянула:
- Что испужа – а – лся?.. А ежели?.. Так кто удержит?
Возьму, да и уйду. Как утречко забрежит!
Урядник револьвер потряс над головой:
- со дна моря достану, выну из могилы!
Да и того, кто будет там с тобой,
Обратно воскрешу и перерву все жилы!
С испугу Дуня съёжилась: - Ну не балуй,
Мне зябко… заколела что-то… поцелуй!
И Дуня телом всем к уряднику прильнула,
И, тайно отвернувшись от него, зевнула.
У доктора в глазах темно: так сон, или не сон?
В ушах шумит, во рту всё пересохло.
Быстро поднялся с полу: нет, не сон!
Хотел было из избы выйти вон.
Пошёл к постели, начал шарить спички,
Чтобы зажечь огонь, попить водички.
Зажёг он лампу и дрожащими руками
Коньяк в стакан налил и выпил залпом.
« Нет, то не сон!» Уж хмель верховодил его глазами.
Почудилось, что он идёт каким-то трапом
И почва уползает из-под ног.
Кой-как найти постель он смог.
В душе горит всё, тяжко тянет
И мысль об измене сердце ранит.
А время шло, и лампа уж погасла.
Но доктор всё никак не мог заснуть
И пьяным голосом, держась за прясла,
Пытался душу наизнанку развернуть:
- Эй, господин торгующий… купец!
Храпишь? Ну, чёрт с тобой…, когда ж конец?..
Н-да…. Болотина-то, грязь какая!
Где тут гармония, где красота такая?
Ай-яй-яй-яй!.. Вдруг Дуня и урядник…
Небесная краса… и грязный бабник!
Ты посуди, Аршина, прав я, иль не прав?
Дурак, интеллигент я вшивый,
Мечтатель и кисель паршивый!
Шер приподнялся с лавки, закричал:
- Эй, вы, красивые там… двое, что закрылись?
Давно, видать ты, брюхо, привечал! –
А в комнате урядника примолкли, притаились, -
За что же ты мне в душу-то харкнула?
Ты, мерзкая. Исчадье тарантула! –
Кричал всё доктор, топая ногами.
Во тьме вдруг всхлипнуло, зачавкало губами,
И голосок купца: - Ты с кем имеешь рассужденье?
Шер удивился звуку голоса, но встал,
Пополз к купцу, цепляясь за сиденье,
Не удержался, рядом с ним упал.
Заплакал горько пьяными слезами,
На Дуню жаловался, шевеля усами:
- Где правда?.. Боров с Дуней развалясь…
Зачем тогда уж обещать? А ведь клялась…
- Да, вот оно, что значит! Хе-хе-хе…
Ну что ж? Так, так ! Мы все ведь во грехе…
Так ведь карась… на то и щука в море!
Вот те и краля! Язви её ты в корень!
Шер в сторону двери грозится кулаками:
- У-ух ты мне! Куроцап ! Убью, собака!
- Смотрите, доктор, обожгётесь сами,
Ложитесь лучше спать. Вина вот на-ко. –
Купец подал ему в стакане коньяка.
Шер выпил, а купец, подмяв постель в бока,
Зевнул, перекрестил свой рот, добавил. –
Она ить, Дунька-то, своих блюдится правил.
Ить умна, стерьва! Как интриги-то прядёт!
Где пообедает, туда и ужинать идёт! –
Сказал, и тут же захрапел.
Уснули все.
А во дворе побрякивали стройно бубенцы.
Слышны лишь были разговоры об овсе
Да что-то всё таскали со двора в сенцы.
Потом натужно скрипнули ворота,
Голос позвал какого-то Федота.
Колёса дробно застучали по земле
И скрылась тройка борзая во мгле.
Спросонок тявкнула дворовая собака
И больше со двора ничто не подавало знака.
Проходит час томительный и длинный.
Луна ушла и близится рассвет туманный.
Вдруг: - Барин…, барин, - Дуни тихий шёпот,
Как шелест ветерка, просящий лепет. –
Проснись, прошу тебя, желанный!.. .
Шер застонал, перевернулся, взгляд заспанный.
Дуня стоит над ним и что-то причитает,
Дрожит вся, руки к груди прижимает:
- Послушай, не серчай!.. Молящий звук, -
Что было делать! Присосался, как паук.
Ты разбери по косточкам-то жисть мою.
Ну не серчай, ради Христа, тебя молю!
- Тебе что надо?! – Крикнул Шер, нахмурясь.
Дуня стояла перед ним понурясь.
- Что хочешь от меня, ты, грязная игрушка? –
Воскликнул доктор, сунувшись в подушку.
Со страхом Дуня на колени опустилась:
- Ах, милый, рассуди, беда со мной случилась.
Ведь смерть мне от урядника, от лиходея!..
Муж смертно бил – забрали на войну злодея.
Обрадовалась, думала, что отдохну хоть.
Так этот чёрт!.. Ублажь его, вишь, прихоть.
Урядник запугал. « Убью тебя» - грозился,
А защитить – никто не появился.
Одна! Ну вот и взял. А я-то всё ждала.
Сколь денег я на свечи отдала!
Вот, думала, найдётся человек, вот пожалеет,
Мою беду – несчастье одолеет.
Пришёл ты приласкал, такой хороший…
С души моей убрал ты тягость ноши.
От радости совсем я одурела,
Аж сердце у меня запрыгало. Запело.
А с ним, с аспидом этим, развязалась.
Убил бы, если б ноне не поддалась!
Понял? Вот и бери таперича… . Возьмёшь?
Или отказом незаслуженным убьёшь?
И, затаив дыханье, она робко ожидала….
- Возьму?.. Эх ты!.. Кому ты честь свою продала! –
В отчаянье воскликнул доктор резко,
Отталкивая льнувшую к нему девицу
На рядом у постели половицу.
А на душе его так стало мерзко!
И он корил её обидными словами.
Она ж впилась в него дрожащими губами
И замутила голову, взбодрила кровь хмельную,
Отдавши чувству всю себя шальную.
- Желанный мой! С тобой готова я хоть в печь! –
Восторженно звучала её речь.
Ждала ответ, вся вслух оборотившись.
Всем сердцем и душой насторожившись.
Но вместо доброго:
- Пошла ко всем чертям! –
Ей желчно бросил доктор, - марш отсюда!
Ты ветреная, Дуня, я ж, как бык, упрям,
И из меня не сделаешь верблюда!
- Что-ж, только то?
- Отстань ты от меня!
После увиденного, я не возьму тебя,
Марш!
- Стой, кто тут? – Прохрипел купец,-
От шума громкого проснувшись, наконец. –
А, это ты, Дуняха, что же за беда….
А ну, давай-ка, подавай её сюда!
Дуня вскочила и с душой опустошённой,
За дверь босая кинулась поспешно,
И за стеной послышался вой непрощённой,
Как над покойниками плачут безутешно.
Купец сказал: - Да, доктор, ты дурак,
Ни чем не лучше, чем урядник тот, варнак!
Но доктора плач Дуни доконал,
Он, как смертельно раненый, мучительно стонал.
***
ЧАСТЬ 8
ЭПИЛОГ
С рассветом доктору запрягли лошадей.
А он сосредоточенный, в папахе и бешмете
Стоял с руками за спиной, не замечал людей,
Не останавливая взгляд, ни на каком предмете.
Кругом все суетились, укрепляли вещи,
Подбрасывали сено, наложили пищи.
Доктор вскочил проворно в тарантас,
Закрыл глаза. Свет для него погас.
- Пошёл с Христом! – Раздался голос старика.
Ямщик коней кнутом ударил под бока.
Как проезжали рядом с окнами земской:
- Эк, Дунька-то , как воет…, как на упокой! –
Ямщик на доктора взглянул враждебно.
Шер вздрогнул и почувствовал себя ущербно.
Он высунулся было, чтобы посмотреть.
Её стенанья из земской до слуха донеслись.
Подумал: - Лучше б этой Дуне умереть!
Но тут же лошади рванули, понеслись.
- Всё, точка! – Грустно доктор прошептал. –
Как я от этого всего устал!
Забился в угол, мысленно молясь на образа,
Крепко сомкнул усталые глаза.
А сверху падал первый мягкий снег,
Ямщик, понурившись, дремал на передке,
И лошади неслись, не замедляя бег,
Да колокольцы тихо звякали на холодке.
На доктора валился сон. И засыпая,
Он грезил, как зимой всё замерзая,
В природе утихает, как под тёплой шубой.
Но вот проходит время стужи грубой
И вновь весна приходит хороводом птиц,
И клином журавлей, не знающих границ!
