Я самым внимательным образом прочел доклад Председателя КПРФ на пленуме ее ХIV ЦК. Как философа-профессионала меня не могло не порадовать, что докладчик счел необходимым напомнить слушателям о предупреждении И.В.Сталина, что «без теории нам никуда». Еще больше порадовало, что диалектический материализм был и продолжает оставаться для лидера КПРФ единственной общенаучной методологией (логикой) и развития науки, и прогнозирования социальных процессов. Все это сущая правда. Именно превосходство Маркса, использовавшего диалектико-материалистический метод, позволило ему разработать социологическую теорию, по сравнению с которой все эти «традиционные», «индустриальные», «постиндустриальные», «информационные» общества смотрятся как дилетантские упражнения. В лучшем случае, они скользят по поверхности общественных процессов, не проникая в их суть. Это вынуждена так или иначе признать сегодня и буржуазная академическая наука. Не случайно же Дж. Сорос, авантюрист и биржевой спекулянт, но человек, несомненно, умный и эрудированный, анализируя в кругу своих подельников причины поразившего сегодняшний капиталистический мир глобального системного кризиса, обронил: «А не возвратиться ли нам к Марксу»? Сказано было, конечно, в шутку. Но уж больно симптоматична шутка.
«Was sie Geist der Geschichte nehmen, Ist nur Herren eigner Geist».
«То, что они называют духом истории, есть лишь
собственный дух этих господ». HenrichHeine
Повторяю: такое отношение к философской теории марксизма лидера КПРФ искренне меня порадовало. В то же время где-то подспудно грызла мысль: а не ритуальная ли это дань, на которую так гораздо было руководство КПСС? Вы можете представить себе Н.С.Хрущева с «Капиталом» Маркса в руках? Или Л.И.Брежнева с «Наукой логики» и К.У.Черненко с «Феноменологией духа» Гегеля под мышкой? Лично я не могу, как ни насилую воображение. Что касается их консультантов и советников, вроде Бурлацкого, Арбатова et cetera, то, будучи, как правило, не способными к серьезной теоретической работе, все эти высокопоставленные и титулованные писари, пробавлялись измышлением разного рода «симулякров», вроде «советский народ», который испарился вместе с Идеологическим Отделом ЦК ППСС, «развитой социализм», который канул в Лету, не успев родиться. И т.д. и т.п. Так вот, не ритуальная ли это дань диалектическому материализму и его методологии? К сожалению, мои опасения отнюдь не беспочвенны.
Главная задача, которая стоит сегодня перед социалистической теоретической мыслью, состоит в том, почему социалистическая система, казалось бы, уже прочно утвердившаяся в мире и шедшая к своему триумфу, потерпела сокрушительное фиаско? Сказать, что эта проблема вообще не обсуждается, нельзя. Напротив, обсуждается, и очень бурно. Приводятся сотни причин. Тут и переродившаяся номенклатура КПСС, развлекавшаяся на досуге антисоветскими анекдотами, тут и откровенные «агенты влияния», пробравшиеся в высшие эшелоны партийно-государственной власти и, подобно кротам, подрывавшими социалистическую систему, тут и суетное нежелание одряхлевших «вождей» КПСС, уже не способных хотя бы по возрасту выполнять ту титаническую работу, которая легла на плечи правящей партии, уйти, наконец, на покой. И каждая такая причина имеет свой смысл, свое ratio.
Ну, а если не порхать мотыльком по поверхности явлений и попытаться проникнуть в их суть? Если поставить вопрос: а все ли в самой теории социализма Маркса было безупречно? Не содержала ли она ошибочные положения, противоречащие объективной логике исторического процесса? Ведь если они содержались в ней, то не могли не сказаться на практике социалистического строительства.
Когда-то Сталин бросил крылатую фразу: «Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики». Увы, по меньшей мере, одна такая крепость есть. Это сама жизнь с ее объективными законами, которые неподвластны даже большевикам. Человек не может творить жизнь по своему собственному произволу, по своему «велению и хотению». Его деятельность, будучи сознательной и целесообразной, эффективна и продуктивна лишь в том случае, если цели и задачи, которые он перед собой ставит, сообразуются с объективными законами самого бытия. Поэтому теоретическое осмысление бытия – необходимое условие практики преобразования его в соответствии с потребностями и интересами человека. В том числе - и даже, может быть, в первую очередь - философского осмысления, поскольку именно философия дает целостную картину мира, природного и социального, и тем ориентирует поведение человека в нем. Несоблюдение этого требования неизбежно приводит в конце концов к трагедии.
На дискуссии о состоянии науки в СССР, организованной недавно одним из российских телевизионных каналов, прозвучало: общественной науки в СССР как таковой вообще не существовало. Ни фамилии, ни имени дискутанта я не расслышал. Запомнилось только отчество – Исаакович. Сей ученый муж вспомнил хотя бы имя своего соплеменника, Е.В. Тарле – историка с мировым именем. Если же говорить о философии, то и тут можно было бы назвать имена П.В.Копнина, Э.В.Ильенкова и целого ряда других, которые по интеллектуальной оснастке, глубине теоретического мышления на целый Эверест превосходили всех этих Фуко, Делезов и прочих постмодернистских гуру, превративших философию в некое подобие салона мадам Шерер.
Куда там! Списывая с добросовестностью нерадивого школяра западные тексты, подобные критики и новаторы кривят сахарные свои уста, как только речь заходит о советской общественной науке. Сам Запад, однако, оценивает ее по-другому. В качестве иллюстрации приведу лишь одно свидетельство, хотя мог бы привести десятки. «Следует признать, что я хорошо понял историю физики только после того,- писал авторитетнейший в научных кругах французский физик П.Ланжевен,- когда познакомился с основными идеями диалектического материализма (1). Наконец, вот что пишет известный профессиональный философ, советский диссидент, вынужденный в свое время уехать на Запад и поэтому, конечно же, вполне компетентный в этом вопросе, А.Зиновьев: «Я прожил 21 год на Западе и могу сказать, что советская философия на порядок выше всего того, что делалось на Западе, хотя советские философы холуйствовали перед Западом» (2).
Ну, положим, не все холуйствовали, Холуйствовали те, кто и сегодня холуйствует. И перед Западом, и перед российской «суверенно-демократической» властью. Это их profession de foi. Что говорили и о чем предупреждали профессионалы-обществоведы не по докторским и академическим дипломам, а по профессиональной компетенции и гражданской совести, - всего этого руководство КПСС предпочитало не замечать. Гораздо приятнее было слушать сказки и сладостные рулады, которыми услаждали их слух люди, подобные Арбатову, Бурлацкому, Ойзерману – им же имя легион. Ныне, «перейдя в свою противоположность», они рассказывают иные сказки и оглашают urbi et orbi иными руладами.
Когда-то поэт написал: «Я сжег то, чему поклонялся, и поклонился тому, что сжег». Поэт был порядочный человек. Эти же господа не кланяются сожженному, они забрасывают костер своими интеллектуальными экскрементами. Есть и иная категория людей. Эти с твердокаменностью «старых большевиков» продолжают твердить раз усвоенные догмы в полной уверенности, что это и есть истинный социализм. Достаточно было, к примеру, товарищам по партии поднять вопрос о порочной, дискриминационной по существу, а потому опасной политике, проводимой российской властью в отношении государствообразующего русского народа, как тут же последовал гневный окрик бывшего секретаря, члена Политбюро ЦК КПСС Е.К.Лигачева.
Оставим, однако, наших баранов и обратимся к делу. Итак, знание объективных законов бытия – предпосылка и необходимое условие человеческой деятельности как способа реализации его истории. Это азбука диалектического материализма, на который и опираются и социологическая теория Маркса, и его теория социализма. Исходное положение теории социализма Маркса и состоит в том, что социализм – не выдумка мечтателей, а закономерный результат развития самого капитализма, тех противоречий, которые ему внутренне присущи. Противоречия эти – не недостаток капитализма. Напротив, они-то и являются источником его развития. И на смену ему неизбежно должен прийти социализм вовсе не потому, что капитализм «обременен» этими противоречиями, а потому, что любое противоречие должно так или иначе разрешиться. Это разрешение и происходит в форме перехода количественных изменений в качественные, переводя систему из одного качественного состояния к другому.
Такими социальными системами Маркс и назвал общественно-экономические формации. Переход этот не может состояться раньше, чем противоречия достигнут определённой степени остроты. «Ни одна общественная формация, говорит Маркс,- не погибнет раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточного простора, и новые производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества» (3). В такой сложной системе, каковой является общество, это, естественно, не может произойти мгновенно. Тут не единовременный акт, а процесс, протекающий во времени. Данное обстоятельство Маркс тоже полностью учитывает: «Между капитализмом и коммунизмом, - говорит он, - лежит целый революционный период перехода первого во второй» (4). Все эти положения уходят, как совершенно очевидно, глубинными корнями своими в диалектический материализм.
И как же распорядились Ленин и его «гвардейцы» с этими требованиями и материалистической диалектики, и теории социализма Маркса, покоящейся на ее принципах и законах?
А никак, Ленин просто проигнорировал их. Во-первых, вопреки Марксу, согласно которому переход к социализму первоначально начнётся в наиболее экономически развитых странах, он выдвигает альтернативный тезис: о прорыве капитализма в его «наиболее слабом звене». Это и привело к форсированной подготовке социалистической революции, к которой Россия была совершенно не готова, о чем и предупреждал марксист Плеханов. Во-вторых, предпочёл не заметить не менее принципиального положения о переходном периоде. Не успев захватить власть, Ленин тут же, не откладывая дела в долгий ящик, стал строить коммунизм. Правда, коммунизм какой-то странный, получивший название «военного». Не смущало даже то, что коммунизм и насилие – оксюморон.
Чем все это обернулось, известно: бегством от центра России ее окраин, массовыми крестьянскими восстаниями, о чем принято было молчать - признавались лишь те, которые замолчать уже совсем было нельзя, например Тамбовское. «Триумфальное шествие советской власти», о котором пафосно трубили официозные советские учебники истории, было чистейшей воды липой, ибо потребовало море крови и горы трупов. Пока не завершилось Кронштадтским восстанием еще вчерашней опоры ленинцев – военных моряков с их весьма красноречивым лозунгом» «За Советы, но без коммунистов»! Да, революция, как говорил Ленин, в белых перчатках не делается. Но она не требует и того, чтобы страну превращали в концлагерь. Во избежание недоразумений оговорюсь, я вовсе не ставлю в вину ленинцам взятие власти в 1917 году. Тем более, что они ее и не взяли, а, по словам самого Ленина, «подняли». Речь о другом: как они этой властью распорядились.
Не забудем и других вождей КПСС, которые были столь прозорливы, что умудрялись разглядеть склонность к социализму даже среди бушменов Африки и папуасов Океании. Достаточно было где-нибудь и кому-нибудь обмолвиться, что он идет «не по капиталистическому пути», как тут же становился на продовольственное и иное довольствие СССР. Все это вызывало глухое, все усиливавшееся раздражение внутри страны и одновременно давало весомые аргументы западным противникам СССР кликушествовать о генетической агрессивности коммунизма, его стремлении к мировой экспансии.
А ведь все это «заветы Ильича», одержимого мировой социалистической революцией «тут и теперь». Именно Ленин своими искажениями марксистской теории, которые принято принимать за «творческое развитие марксизма», нанёс ощутимый вред практике социалистического строительства. Но попробуйте об этом сказать. На вас тут же обрушится шквал критики. Вас оглушат истошными воплями: «Как посмел бросить тень на светлый образ Ильича! Смею, товарищи-ленинцы, смею. В науке нет ни идолов, ни идолопоклонников, и перед трибуналом истины все равны. Мне приходилось уже касаться этой темы. Никаких серьезных контраргументов не последовало. Что, так и будем ходить крестным ходом до скончания теперь уже ХХIвека, неся вместо икон портрет Ленина? Вам не кажется несколько странной социалистическая теория, претендующая на научность, шествующая с образом обожествленного вождя? На научном языке психиатрии подобное состояние личности зовется шизофренией.
Однако меня в данном случае интересует не Ленин. Как-никак он был всего лишь учеником (не сказал бы, правда, что прилежным) Маркса. Теорию социализма, которой пытался следовать Ленин, разработал Маркс (и, разумеется его соратник Энгельс). Все ли обстоит благополучно в теории социализма Маркса? Увы, нет. Но повинна в том вовсе не материалистическая диалектика. Она всего лишь метод исследования. В качестве такового он не может нести ответственности за то, как применена при анализе того или иного явления.
Не менее значим тут и субъективный фактор. Человек не небожитель, ошибки тут неизбежны. И в силу исторической ограниченности человеческого ума, да и просто в силу ограниченности фактического материала. Необходимо учитывать и то, что цель, которую ставил перед собой Маркс, - дать научный анализ современного ему капиталистического общества, выявить тенденции его развития. И с этой работой он, как уже говорилось, справился блестяще. Что касается социализма, то Маркс мог, естественно, нарисовать лишь его теоретический эскиз, который мог перерасти в цельную картину лишь в ходе самой практики социалистического строительства. Требуя серьезного отношения к марксистской теории, Сталин именно это и имел в виду.
Капитальнейший просчет Маркса, повлекший за собой иные теоретические издержки, состоял в следующем. Маркс следует исходному принципу диалектического материализма, принципу материального единства мира (монизма). Но почему-то напрочь игнорирует диалектический характер этого единства. Да, мир един и подчинен неким общим универсальным законам. Но это единство (тождество) мира не таково, каким мыслит его формальная логика согласно требованиям закона тождества, а диалектически-противоречивое, включающее как необходимую свою противоположную сторону и различие.
Иначе говоря, мир существует в форме противоречия общего и единичного. Он един, ибо нет в этом мире ничего, кроме материи. Но он же и бесконечно многообразен, ибо материя существует не иначе как в бесчисленном многообразии своих систем. Лишая его этого противоречия, мы унифицируем его. А социальная энтропия так же противопоказана обществу, как и природе. Она лишает систему внутреннего источника развития и тем обрекает на смерть.
Человеческая цивилизация подчинена той же закономерности. Она не может быть унифицирована и реально существует только в форме противоречия всеобщего и единичного, общего и особенного. Маркс говорит лишь о многообразии форм перехода к социализму. Сама же будущая социалистическая цивилизация предстает под его пером в неком подобии Соляриса Станислова Лема. Вот почему всякое отклонение от советского образца воспринималось руководством КПСС как измена социализму, как «ревизионизм».
Вспомним хотя бы Югославию. Или как болезненно было воспринято желание КПК строить социализм с «китайской спецификой». Это касалось и других стран социалистического лагеря. Я спрашиваю: могло ли это не сказаться на практике социалистического строительства в этих странах? Способствовало ли укреплению связей с СССР? Почему же мы вздернули удивленно бровь, когда «братья по классу» шарахнулись от нас, как черт от ладана, при первой же возможности и побежали в Евросоюз и НАТО? Память народа крепка.
Капиталистический мир и его идеологическая жакерия одержимы сегодня идеей глобализации. Именно она, по их мнению, является магистральной дорогой нынешнего этапа развития человеческой цивилизации. Давайте все-таки уточним понятие, как того требует формальная логика. Какое содержание связывают с глобализаций ей адепты?
Если под глобализацией понимать консолидацию мирового сообщества, детерминированную развитием науки и техники, дифференциацией и усилением связей - экономических, политических, духовных, то ничего нового идея глобализации в себе не содержит. Человечество идет по этому пути на протяжении всей своей истории.
Все дело в том, однако, что глобалисты вкладывают в это понятие иное содержание. Под глобализацией они мыслят себе унификацию на неких «единых стандартах». Унификацию во всем: экономике, политике, культуре и т.д. Можно, конечно, и мерина скрестить с ослицей. Вот только в итоге получится мул – несчастное существо, лишенное основной функции всего живого – продолжения вида. Не иначе эти господа и хотят превратить человечество в такого бесплодного мула.
В таком своем содержании доктрина глобализации не только антинаучна, т.е. противоречит объективным законам бытия, но и глубоко реакционна политически. Отражает не логику реальной истории человечества, а шкурные интересы мирового спекулятивно-ростовщического кагала, желающего превратить мир в «единое экономическое пространство», навязать человечеству свои нормы поведения, превратив людей в манкуртов, подвластных «золотому миллиарду». В новых «кочевников», по определению Жака Аттали. Идеалом их мира, который они намерены построить - не мир во всем его красочном многоцветии, а некая социо-биомасса, начисто лишенная каких бы то ни было различий.
Г.Зюганов подвергает справедливой критике эту id?e fixe глобалистов, увязывая свою критику с ленинской работой «Империализм как высшая стадия капитализма». И все бы ничего. Однако он не замечает, что этим же страдает и его собственная позиция. При всем очевидном различии и даже несовместимости глобализм и социализм в его марксистско-ленинской версии страдают одним и тем же методологическим пороком. И порок этот – унификация. В этом смысле это даже не две доктрины, а две ипостаси одной и той же доктрины. Их различие не гносеологическое, а аксиологическое. Первая, глобалистская, ориентирована на человеконенавистничество, вторая, социалистическая - на гуманизм. Однако с гносеологической точки зрения это различие не имеет решительно никакого значения. Обе противоречат объективной логике истории, а следовательно, практически не реализуемы. Что и доказала попытка построить социализм в той форме, которую придал ему Маркс и Ленин, «творчески усугубив» ошибку Маркса. Это же судьба ожидает и глобализм.
Современные политические процессы, разворачивающиеся у нас на глазах, предоставляют более чем убедительные тому доказательства. Евросоюз расползается, как изношенное, изъеденное мышами и побитое молью одеяло. Шенгенское соглашение кукожится, как шагреневая кожа. Политика мультикультурности приказала долго жить. Многочисленные «саммиты» международных лидеров по спасению положения более напоминают деревенские посиделки, нежели серьезные политические акции: «разговоры, разговоры, слово к слову тянется…» Ну а мир, мир остается таким, каким ему и надлежит быть: подчиненным своим собственным, имманентно присущим ему законам.
Нужно быть теоретически незрячим и политически глухим, чтобы не видеть и не слышать очевидного: ну не желает человечество облачаться в униформу, пошитую для него портняжками из Бильдербергского, Римского клубов , а также иных аналогичных им мондиалистских идеологических ателье, вроде «Трехсторонней комиссии». Каждый народ стремится обустроить свой государственный дом в соответствии со своими условиями, со своим менталитетом, своей культурой и своими традициями. Подлинный бум национализма переживает Латинская Америка. Крепнет национализм в Африке и Азии. Иначе не может и быть, такова диалектика бытия.
В какой форме будет разрешено противоречие интернационального и национального сказать сегодня трудно. А гадание на кофейной гуще не входит в методологический арсенал науки. Пока мы можем лишь констатировать тот факт, что мир развивается сегодня не в направлении одной глобализации (такого в принципе быть не может), а во взаимодействии двух тенденций – глобализации и национализации. Равноправность, равноценность сторон этого противоречия и обеспечивает мировую динамику. Поэтому считать национализм анахронизмом, как это пытаются делать «общечеловеки» (в том числе и красного окраса), значит проявлять превышающую все допустимые нормы узость кругозора и скудость ума.
Серьезный методологический просчет Маркса, связанный с игнорированием диалектики общего и единичного, привел к тому, что и иные, хотя и более частные, но от того не менее значимые для общества проблемы оказались решенными неадекватно их реальному теоретическому содержанию. Прежде всего проблемы государства и нации. Логика Маркса понятна. Если будущий коммунистический мир унифицируется на единых и универсальных принципах коммунизма – а именно таковым видится он Марксу, то и государство, и нация не имеют исторического будущего. Они уйдут в небытие вместе с классовым обществом, которое их и породило.
Под эту идеологическую схему подгоняется реальная история. Согласно Марксу (и, разумеется, Энгельсу), государство появляется вместе с разделением общества на классы и является продуктом этого разделения. Это – орудие, с помощью которого один общественный класс навязывает свою волю другому общественному классу.
Вот как рисует Энгельс картину его возникновения. После разделения общества на классы возникает возможность эксплуатации человека человеком. Дабы эта возможность перешла в действительность, потребовался орган, который узаконил бы «право имущего класса на эксплуатацию неимущих и господство первого над вторым.. И такое учреждение явилось. Было изобретено государство» ( 5).
Государство, таким образом, порождено не самим процессом общественного развития, а было искусственно «изобретено» в шкурных интересах имущего класса. Но если так, то не очевидно ли, что оно может сохраняться лишь до тех пор, пока существует почва, на которой взросло и здравствует. На гидропоне, в отличие от овощей, оно расти не может, а потому «отомрет».
Остается, однако, неясным, почему Энгельс (и, разумеется, Маркс) связывает процесс структуризации общества лишь с разделением общества на классы? Исторические факты свидетельствуют, что такая структуризация началась вместе с разделением труда, которое предшествует появлению классов. А раз так, то и связи между социальными группами, каждая из которых имела свой групповой интерес, становились все более многообразными, более сложными и противоречивыми. Их невозможно было уже регулировать с помощью механизмов родоплеменной организации. Необходим был новый механизм. Таковым и стал «общественный договор», о котором писал Т.Гоббс в своем «Левиафане» и который положил начало государству.
В отличие от рода и племени, государство - это политическая форма организации общества, т.е. организация, основанная на взаимно принятых на себя членами данного сообщества обязательствах и вытекающих из этих обязательств правах, закрепленных в Законе, обязательном для всех членов сообщества. Вместе с политической формой организации общества появляется, естественно, и необходимость в органах управления, на которых возлагалась бы задача стоять на страже условий этого «общественного договора», принуждая при необходимости нерадивых граждан к исполнению принятых на себя обязательств, и одновременно следить за тем, чтобы права граждан не были нарушены. Ибо права и обязательства диалектически взаимосвязаны. Это, как сказал бы Гегель, лишь «иное друг друга». Нарушая права человека, мы автоматически освобождаем его и от обязательств, которые он на себя добровольно взял.
Государство, таким образом, это не нечто, существующее вне общества и над обществом. Это граждане, самоорганизовавшиеся для совместной жизни. Политическая форма организации самого общества, а не власти, которая является всего лишь органом управления государства (общества) и действует в соответствии с теми полномочиями, которыми их наделяют граждане. Не следует лишь упрощать и оглуплять проблему: собрались-де дикари вокруг костра, пустили трубку по кругу и заключили между собой «общественный договор»: первобытная орда превратилась в государство, а люди из дикарей стали гражданами. Формирование политической формы организации общества (государства) – не единовременный акт, это исторический процесс.
Реальная история, возразят мне, говорит в пользу классиков марксизма: государственные механизмы всегда использовались как орудие господства одного класса над другим. Воистину так, использовалось. Но зачем же отождествлять сущность объекта с его функциями? Это отнюдь не одно и то же, Объект может выполнять самые разные, подчас совершенно не свойственные ему, функции. Твеновский герой, например, колол грецкие орехи большой королевской печатью. Следует ли отсюда, что большая королевская печать это молоток. Или, чтобы быть, как говорили в советские времена, «ближе к жизни»: разве мало чиновного люда сидят в своих креслах на том же основании, на котором князь Дундук, по словам поэта, заседал в Академии Наук?
Государственная власть (органы управления государства), будучи сформирована, обретает относительную самостоятельность. Эта относительная самостоятельность при определенных условиях (например, при попустительстве граждан, неумении отстоять принадлежащие им права), вполне может перерасти в абсолютную, и тогда государственная власть из слуги общества, каковой ей надлежит быть, превращается в его диктатора. И какой-нибудь чиновный прыщ нагло заявляет гражданину, как Людовик ХIV: «Государство – это я». Что мы и имеем сегодня сомнительное удовольствие лицезреть в Греции, Испании и некоторых других странах Евросоюза. Миллионы граждан говорят власти: «Ты вышла за рамки делегированных тебе нами полномочий». А власть с наглой ухмылкой в ответ: «А это какие там еще полномочия, Я выполняю волю Всемирного банка и МВФ».
Если бы проблема касалась сферы одной только «чистой мысли», ее смело можно было бы передать на прокорм ученым-теоретикам. Увы, она влечет за собой самые пагубные для общества политические последствия. Если государство – это форма организации власти, то и демократию следует искать не в организации общества, а в организации власти: формах правления, «разделении властей» и прочих «демократических стандартах».
Если же государство – это политическая форма организации самого общества, то и демократию необходимо искать не в организации власти, а в организации общества. И если общество организовано таким образом, что мизерная его часть бесится с жиру, не зная, где возвести свое монрепо – в Испании или в Англии, какой спортивный клуб купить – английский «Чесли» или немецкую «Баварию», а большинство граждан деградирует, покидая сей мир от недоедания и болезней, то это никакая не демократия, никакое не государство. Это – квазигосударство, псевдогсударство, квазидемокрагия, псевдодемократия, как бы не рассаживались на «ветвях власти» государственные чиновники.
Если государство – это организация власти, то и задача состоит лишь в том, чтобы захватить эту власть. Политика вырождается в «политические технологии» - средство одурманивания «электората». Если же государство – одна из форм организации общества, то и задача власти заключается в том, чтобы организовать жизнь общества с максимальной степенью целесообразности и комфортности для граждан. Для этого нужны недюженные интеллектуальные способности и высокие нравственные качества. В первом же случае ничего другого, кроме нахрапа, крепких локтей и луженой глотки, не требуется. Хоть скифскую бабу сажай президентом.
Отождествив государство с органами его управления, видя в них лишь «орудие угнетения», Маркс предлагает в ходе социалистической революции разбить государственную машину. Ну что дальше? Превратить общество снова в первобытную орду с ее «bellun omnium conra omnes» (Гоббс)? Маркс предлагает заменить государственную машину органами самоуправления. Этот как, по известному анекдоту: в четные дни чукча академик, а в нечетные оленя пасет?
Общественное самоуправдение возможно и даже необходимо сегодня для решения частных, бытовых вопросов. Такая организация возможна на локальном уровне при наличии тысячи, нескольких тысяч человек и при примитивном производстве. Но как организовать общественное самоуправление при современном уровне общественного производства с его сложнейшей системой взаимосвязей, в обществах, насчитывающих миллионы и десятки миллионов людей? Государство – не анахронизм. Напротив, это высшая форма самоорганизации общества. И «отмереть» оно не может. Не может по той простой причине, что никакая система, ни техническая, ни биологическая, а тем более социальная, не могут функционировать без центра управления. Поэтому не разбивать «государственную машину» надо. Необходимо наполнить понятие государства его научным теоретическим смыслом и взять органы государственного управления под жесткий контроль общества (государства).
Ленин, вслед за Марксом, идет еще дальше. Для него социальная революция – не смена общественно-экономических формаций, не замена одной системы общественных отношений на другую, а захват власти. Это, по утверждению Ленина, и есть ее «основной вопрос». Рискуя навлечь на себя анафему со стороны «верных ленинцев», я все же скажу: это логика не революционера-политика, а революционера-чиновника, одержимого не общественными заботами, а похотью власти. Как эту власть использовал Ленин – об этом уже говорилось. Если «верные ленинцы» скажут, что я возвожу на Ленина напраслину, могу продолжить разговор и «правду расскажу такую, что хуже всякой лжи».
И последнее в связи с идеей «отмирания государства». Почему господа из вышеназванных мною «клубов», в полном согласии с Марксом, гремя во все барабаны и трезвоня во все колокола о необходимости и неизбежности разгосударствления национальных государств, одновременно грезят «мировым правительством»? Левая рука не ведает, что делает правая? Отнюдь, дураков там нет, просто они нас за дураков держат. Гейнеправ: Sie trinken Heimlich Wein, Und predigten ?ffentlich Wasser.
Тайно пьют вино, а публично проповедуют воду.
Мы повели разговор о национальных государствах. В самый раз продолжить разговор.
Итак, что такое нация с точки зрения Маркса и ортодоксальных марксистов? В литературе общепринятым является сталинское определение нации. Правда, при этом почему-то скромно умалчивается, что оно принадлежит Сталину. В числе его признаков называют общность территории, экономической жизни, языка, психического склада, культуры. И эти признаки действительно существенны для нее. Однако в логике есть незыблемое правило: если вам нужно дать определение объекта, укажите такой признак, который был бы присущ только ему и никакому другому. Это позволит вскрыть сущность объекта и отличить его от всех других объектов.
Простое перечисление разнородных признаков может сделать определение избыточным, не столько проясняющим суть дела, сколько затемняющим его. Все названные признаки, указанные Сталиным действительно присущи нации. Возразить тут нечего. Вопрос в том, являются ли они определяющими, т.е. позволяют ли отличить нацию от иных «исторических общностей», указывают ли на ее сущность? Увы, нет. Все они могут быть отнесены к любому сообществу, даже животному. У животного «сообщества» – стада, стаи, прайда и т.д. - есть и своя территория, и общность «экономической жизни», поскольку охотятся они, как правило, сообща: волки – волчьей стаей, львы – львиным прайдом. Есть и общность языка, поскольку никакое сообщество не может существовать без средств коммуникации. Есть эти средства и у животных, так называемые паралингвистические языки. О психическом складе ничего сказать не могу – не зоопсихолог. Но и без знания зоопсихологии можно смело утверждать, что по своему «психическому складу», лев отличается от бизона, которого он задрал. О родоплеменном обществе и говорить нечего.
Так каков же тот признак, который характеризует нацию в ее сущности? Ответ напрашивается сам собой: нация – это форма государственной самоорганизации. Нет нации без государства и нет государства без нации. Нация существует только в государственной форме, государство – только как национальное государство. Это – нация-государство. Их отношение – отношение содержания и формы, где нация (этнос) составляет содержание, государство – форму организации этого содержания. История свидетельствует, что государство всегда и повсеместно возникает как национальное государство и лишь затем, расширяясь в ходе своего исторического развития путем экспансии (добровольной или принудительной) становится полиэтническим. Но и в таком государстве нация, положившая начало государству, сохраняет свой государствообазующий статус. Как только она его теряет, государство распадается.
По иному мыслят классики марксизма. Согласно Энгельсу, если род и племя как человеческие общности покоятся на кровном родстве, то государство – на общности территории и экономической жизни. Поэтому нации формируются лишь с установлением капиталистических отношений и являются продуктом этих отношений. Однако в какой мере такой взгляд согласуется с историческими фактами? Факты свидетельствую, что нации формируются задолго до установления капиталистических отношений вместе с возникновением государств как национальных государств. Против фактов не попрешь – они, как говаривал Сталин, вещь упрямая.
Выход найден был в том, что ввели в научный оборот понятие «народности». Государство возникает-де на почве народности, которая затем при переходе к капитализму превращается в нацию. Такова схема. Насколько эта схема, однако, работает? На первый случай, посмотрим, что такое народность и чем она отличается от нации.
Берем первый подвернувшийся под руку учебник (можно было бы взять любой другой, и не только учебник). Читаем; «Народность – это многочисленная общность людей, характеризующаяся длительным совместным проживаем на одной территории, единым языком, элементами общей культуры и психического склада» (6). Нетрудно заметить, что здесь перечислены все признаки нации, за исключением «общности экономической жизни». Но это лукавство, Если люди, как утверждается, длительное время живут на одной территории, то у них просто не может не сложиться «общности экономической жизни». Однако если два явления обладают одними и теми же признаками, то это не два явления, а одно и то же явление.
Впрочем, сами авторы учебника вынуждены далее признать, что «нации присущи все признаки народности, но они характеризуются большей степенью интенсивности и целостности» (7). Но если так, то опять же это различие не качественное, а количественное, не затрагивающее сути явления. Fina coronat opus.
Таким образом, есть все теоретические основания утверждать, что нация есть государственная форма организации общества, и государство реально, а не в абстракции, всегда существует как национальное государство. Киевская Русь включала в себя целый ряд княжеств, но все эти княжества были русскими и их граждане назывались русичами. То же было в Германии, где были и Бавария, и Саксония и целый ряд других княжеств, но все их жители были немцами, ибо сформировались и Бавария, и Саксония на основе германских племен. То же было во Франции и иных странах.
А как же быть с иными племенами, входившими в Киевскую Русь? А никак, они просто вошли в национальную Русь, будучи не состоянии самоорганизоваться в государство. Попробуйте организовать чукотское государство или ненецкое. Не хватит людей даже для формирования органов государственной власти. Президент Латвии недавно вынужден был заявить, что страны Балтии порознь не жизнеспособны. Не думаю, что они могут быть жизнеспособны и сообща, ибо суверенитет – не формальный, а реальный - системообразующий признак государства. Швейцария? Так это не государство, а банковская контора, которую специально держат, чтобы прятать деньги. Люксембург? Так это не государство, а имение, вотчина.
Откуда, спрашивается, эта аллергия марксизма к нации и национальному государству? Ответ на поверхности: пролетарский интернационализм, гиперболизация «классового подхода». Идеология убила науку. Я отнюдь не отрицаю необходимости классового подхода. Но отношения человека в обществе все же не сводятся к одним классовым отношениям. Игнорирование этого обстоятельства и приводит к тому, что вместо строго научных понятий, несущих в себе объективное содержание, являются симулякры – продукты праздного и лукавого ума: «гражданская нация», «советский народ».
Теперь вот еще одно новшество, правда, скроенное по старому фасону: россиянин. Не замечать всей нелепости вводимых неологизмов, определять национальность человека по форме государственного правления – до такого мог додуматься только чиновник. Если есть советский народ, то почему бы не быть народу парламентскому, президентскому, республиканскому, монархическому?
Есть ли смысл в понятии «россиянин»? Да есть, как свидетельство принадлежности к гражданству России. Но ведь не это имеют в виду. В виду имеют «новую историческую общность». Нация должна быть уничтожена. Если не в реальности, то хотя бы в головах людей. Когда-то щедринский самодур был одержим идеей «закрыть Америку». Правда, у него все-таки хватило ума додуматься, что сие от него не зависит. Хватит ли ума у нынешней россиянской власти понять, что «закрыть» русскую нацию - сие тоже от них не зависит.
Я спрашиваю: разве социализм в его космополитической, манкуртовской форме не тот же глобализм, который критикует Г.Зюганов? Впрочем, когда в Германии проблема нации из стен кабинета выпорхнула в реальную жизнь и запахло жареным, Энгельс заговорил чуть ли не языком Main Kampf:
«Никто не станет утверждать, что карта Европы установлена окончательно. Но все изменения, которые рассчитаны на долгий срок, должны исходить из того, чтобы крупным жизнеспособным европейским нациям предоставить их действительно естественные границы… в то же время обломки народов, которые еще имеются кое-где, должны остаться в семье крупных наций и либо раствориться в них, либо остаться в качестве этнографических реликтов, без всякого политического значения» (8). Что ж, все верно, хотя и не «политкорректно». Но где же здесь «право на самоопределение», которым Ленин и его «гвардейцы» разрушили Россию, превратив ее в кровоточащие, извивающиеся в конвульсиях куски? Где «классовый подход»?
Когда-то Ленин советовал РКП(б) пересмотреть точку зрения на социализм. Думаю, что КПРФ как ее правопреемнице стоило бы последовать этому по-настоящему дельному «завету Ильича». Если она, разумеется, хочет остаться реальной политической силой. Есть хороший термин, введенный в философский оборот Гегелем: «снятие». Что означает одновременно и подвергнуть отрицанию, и сохранить. Отвергнуть все, что устарело или не выдержало критериям логики, сохранить все ценное и жизнеспособное. Это тем более необходимо, что – вынужден повторить – ничего равного марксизму социология предложить обществу не может. По крайней мере, пока не предложила.
Есть ли необходимость говорить, что я вовсе не намерен украшать себя лаврами жены Цезаря и готов выслушать самую жесткую критику. Влез в полемику – жди, что шкура будет дубленной. Хочешь сохранить ее белой и гладкой на ощупь – найти занятие полегче и поспокойнее. Лишь в одном я убежден твердо: без такой, серьезной критической работы невозможна никакая практическая политика. Сталин прав: миражи и болотные огни – не ориентир для политика, тем паче для политической партии. Таким ориентиром может быть только научная идеология.
В заключение один вопрос чисто практического свойства. Почему российская власть, лояльно относясь к КПРФ, впадает в неистовство, когда речь заходит о русских национально-патриотических партиях и движениях? Почему, терпя фракцию коммунистов в Государственной Думе, она, нарушая нормы международного права и даже собственную конституцию, отказывает русским национально-патриотическим партиям и движениям даже в регистрации? Ведь такие партии и движения существуют и легально ведут политическую работу во многих странах Запада, скажем, та же партия Ле Пена? Почему опыт «цивилизованного Запада», который является для нее в других случаях непререкаемым авторитетом, в данном случае полностью игнорируется? Почему русские национальные социалистические партии и движения она иначе не называет, как только «фашистскими» и «экстремистскими»? Только лишь потому, что нацистская партия существовала в гитлеровской Германии?
Но какое отношение русский национальный социализм имеет к гитлеровскому нацизму? Давно доказано, что нацистская партия Гитлера, кроме названия «социалистическая», по сути ничего с социализмом общего не имела. Недаром же Гитлер, придя к власти, перестрелял бывших своих соратников, не воспринявших бредовых идей своего бесноватого фюрера, и пошедшего на прямое сотрудничество с немецким капиталом? Если какой-то Иванов совершил уголовное преступление, то следует ли отсюда, что нужно пересажать всех, кто к своему несчастью носит фамилию Иванов? Это же смеху подобно.
Какое отношение имеет немецкая политическая партия первой половины прошлого века к современному русскому национал-социалистическому движению. О политических партиях и движениях судят по их программам, а не по высказываниям и поведению тех или иных лиц или даже группы лиц. Наконец, назовите мне политическую партию, которая не имела бы радикального крыла. «Детская болезнь левизны», о которой говорил Ленин, отнюдь не привилегия одних коммунистов.
Теперь о пресловутом «экстремизме». Экстремизм, по нормам международного права, «насильственное присвоение или удержание (подчеркнуто мной – В.А.) власти, свержение конституционного строя. Найдите в программах партий и движении национальных социалистов хотя бы нечто близкое. В них нет даже упоминания о пропаганде насильственного захвата власти или изменения конституционного строя, иных деяний подобного рода, хотя иметь собственные взгляды и убеждения, пропагандировать их – неотъемлемое право каждого человека, закрепленное международными юридическими нормами, даже филькиной ельцинской конституцией. Да русский национальный социализм не приемлет насильственно внедренную в России социально-экономическую систему, основанную на грабеже, бандитизме и коррупции. Не приемлет и политику, направленную на сохранение и укрепление и этой системы. Но менять их намерено в рамках демократических процедур и уважения к закону. Где же здесь экстремизм? Где состав преступления?
По сути, программа КПРФ и русского национального социализма разнятся лишь в одном, хотя и принципиальном, пункте: КПРФ, следуя «заветам Ильича», ориентирована на интернационализм, на построение мирового социализма в интересах «международного рабочего класса и всех трудящихся». Русские же национал-социалисты считают, что это – фантом, продукт не теоретической мысли, а необузданной фантазии. Что указанная идеологическая установка противоречит фундаментальным законам социального бытия, а потому практически не реализуема. Что и доказал печальный опыт КПСС.
Русские национальные социалисты намерены строить социализм с учетом тех конкретных условий – геополитических, географических, демографических и прочих, в которых обретается Россия, в интересах русского народа и других коренных народов России, связанных с ним общей исторической судьбой. Такая идеологическая установка опирается на объективную логику бытия, а потому только она и жизнеспособна.
Какие же выводы следуют из сказанного?
Вывод первый:нынешняя российская власть осознает свое генетическое, кровное родство с марксистско-ленинским социализмом КПРФ в неприятии всего национального, в ориентации на глобальный космополитический социальный мир, в котором все кошки будут одинаково серы. Ее терпимость к КПРФ вызвана именно этим.
Вывод второй: российская власть понимает, что социалистическая идеология КПРФ в ее марксистко-ленинской ипостаси не будет принята народом. И та поддержка, (кстати, сокращающаяся с каждыми новыми выборами), которую оказывает пока КПРФ народ, вызвана исключительно тем, что власть поставила его перед альтернативой: выбирать из двух зол меньшее. И пока власть будет сохранять эту альтернативу, она может чувствовать себя в относительной безопасности.
Вывод третий:власть понимает, что единственная реальная политическая сила, способная коренным образом изменить ситуацию - это русский социализм, что именно он в состоянии повести народ по пути, соответствующим и коренным интересам народа, и объективной логике развития социального бытия. Поэтому она маргинализирует и демонизирует его, наклеивает на него ярлыки, вызывающие у народа ассоциации с немецким фашизмом, препятствует выходу на широкую общественно-политическую арену, его связи с народом.
Но вот что недоступно ни ее уму, ни животному инстинкту самосохранения: никакие препоны, никакие «политические технологии» ей не помогут. Крот истории, как говорил Гегель, роет. И котел народного гнева, который она, как ей кажется, наглухо завинтила, рано или поздно взорвется. И тогда она получит то, чего больше всего боится – революцию с лицом Троцкого-Ленина. Так что политический экстремизм в России культивирует не русское национал-социалистическое движение. Его культивирует сама власть своей безмозглой политикой. Власть загоняет в подполье не русских социалистов национальной ориентации. Она загоняет в подполье народ. Борется не с русскими национал-социалистическими партиями и движениями. Она ведет борьбу не на жизнь, а на смерть с русским народом. Об этом свидетельствует ее и демографическая, и экономическая, и культурная, и образовательная, и кадровая политика.
Я не политик. Вести народ на баррикады – не моя профессия. Я – ученый и аналитик. Моя задача анализировать реальные процессы, делать выводы, и доносить по необходимости эти выводы до заинтересованных сторон, в данном случае до власти. Как власть распорядится этими выводами - ее дело. Но ответственность за это ляжет на ее плечи.
Валентин Леонидович Акулов, Минск, доктор философских наук, профессор. Литература
1.Маркс К. Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е , т.13. М., 1949, с.7.
2.Там же.
3. Ланжевен П. Избранные произведения. М., с. 429.
4. «Философская и экономическая газета» М., 2005. № 12.
5. Маркс К., Энгельс Ф. Избранные произведения, т. с.163.
6.Философия, Под общей ред. Ю.А.Харина. Изд. 8, Минск, с.360.
7.Там ж, с. 361.
8.Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е., т. 2? М. 1959. с.281.
http://orden.ws/index.php/2008-07-23-08-55-41/34-2008-07-22-09-10-38/779-------lr
