Африка || Экваториальная Гвинея || Диктаторы НгуемаВопреки распространенному мнению США никогда особо Африкой не интересовались. Нет, конечно, когда где-то обнаруживалась в больших количествах нефть, то этот район по умолчанию начинал считаться «зоной жизненно важных интересов США» (при этом Вашингтон как-то не волновало, что на этот счет думают другие). Ну, или если надо было поддержать какой-нибудь режим в пику Советам (пусть даже сам режим был откровенно несимпатичен), то из Белого Дома раздавались увещевания, призывы, проклятия, по ситуации, в общем. Не всегда это удавалось – ангольская УНИТА, например, у администрации США была в фаворе, а вот мозамбикские партизаны РЕНАМО, как ни пытались – одобрения в Америке не получили. Но в целом у Вашингтона были заботы поважнее, чем Черный Континент. И уж тем более мало кто разбирался, где находится, скажем, Бурунди, и граничит ли эта страна с Сенегалом или там с Габоном – кроме соответствующих отделов Госдепартамента и спецслужб, да и то не всегда. А широким массам, что Жан-Бедель Бокасса, что Агостиньо Нето, что Джомо Кеньята – один чорт, со своими бы неграми разобраться.
Публика, проживающая где-то между Вермонтом и Калифорнией, знать не знала что на свете, оказывается, есть такая страна – Экваториальная Гвинея. И не узнала бы если бы не одно громкое дело. Душным августом 1971 года, в городе Санта Изабель (позже Малабо) два американских дипломата готовились завершить свой рабочий день. Консульство было миниатюрным – приемная, собственно офис и помещение, в котором держались ценные документы и радио. Неожиданно, старший из дипломатов, Альфред Эрдос, впал в буйство и напал на своего младшего коллегу, Дональда Лихая. Сначала он попытался задушить его электрическим шнуром, но Лихаю удалось вырваться. Убежать он, впрочем, не успел – Эрдос схватил ножницы и начал колоть ими напарника. Всего он нанес около десяти ударов, один из которых оказался смертельным.
После этого Эрдос связался по радио с заместителем руководителя миссии США в Камеруне, в Яунде, Лэнноном Уокером, и сообщил ему, что Дональд Лихай оказался впутан в опаснейший коммунистический заговор, и он, Эрдос, был вынужден связать заместителя и запереть его в каморке. Уокеру и до этого сообщения не очень нравилось то, что происходило в Санта Изабель (он подозревал, что с Эрдосом творится что-то неладное), а уж получив такое, он встревожился и приказал консулу в Дуале Лену Шертлеффу срочно вылететь в Экваториальную Гвинею. По прибытии туда Шертлефф обнаружил труп Лихая и винящего себя во всем Эрдоса.
Дипломата-убийцу срочно переправили в США. На суде защита начала разыгрывать карту невменяемости подсудимого. Эрдос заявил адвокатам, что на него нашло затмение и виноваты в этом условия "в одной из самых жутких стран Африки". Поскольку его дом выходил окнами на полицейский участок, то, дескать, у него развился «параноидальный психоз». Из-за этого, а так же из-за того, что он был свидетелем пыток и избиений, он начал опасаться за свою жизнь и в итоге помрачился рассудком.
Жюри, однако, не приняло во внимание его попытки настоять на своей невменяемости, тем более, что психиатры подтвердили, что Эрдос вменяем. Судья Люьис приговорил дипломата за непредумышленное убийство к сроку заключения на срок до 10 лет. В 1976 году Эрдос был условно-досрочно освобожден, в 1983 году скончался от инфаркта.
Именно этот случай привлек внимание – на некоторое время, конечно – общественности к такой стране как Экваториальная Гвинея.
По негласному мнению тех, кто имел с ней опыт, это была не страна – это «подмышка Африки». «Чертовый остров», небольшой клочок земли, зажатый между Габоном и Камеруном, и несколько островков в Гвинейском заливе, на одном из которых, Биоко, расположена столица государства. Как сказал один дипломат, проработавший длительное время в Западной Африке – если по улице идет человек, хромающий на обе ноги, то явно он побывал в Экваториальной Гвинее.
В течение двух столетий эта территория принадлежала Испании. Однако все это время метрополия не уделяла своей единственной африканской тропической колонии никакого внимания. Дважды Испания пыталась продать островную часть колонии, остров Фернандо-По (сейчас Биоко). В 1824 году Томас Фауэлл Бакстон, британский аболиционист, провозгласил, что «Великобритания должна выкупить Фернандо-По и присоединить его к своим владениям ради блага африканцев». По его мнению, «остров должен стать ответом Сингапуру, где бы процветала промышленность и народные промыслы». В итоге Испания предложила англичанам выкупить остров за 60 тысяч фунтов – в Лондоне такое предложение сочли, мягко говоря, неприличным. Аналогично получилось в 1901 году с Германией – немцы и ранее испанцев всерьез не рассматривали, а после предложения купить никому не нужный клочок земли за несоразмерные деньги и вовсе укрепились в своем мнении.
Исследователь и путешественник Генри Стэнли как-то назвал Фернандо-По «жемчужиной Гвинейского залива», при этом, добавив, что не дал бы и гроша за «драгоценность, на которую Испания и не пытается навести лоск». Писатель Грэм Грин, по жизни относившийся к Западной Африке с симпатией, отзывался о стране с неприязнью, называя ее «кошмарной». В целом же для развития колонии Испания сделала не так уж и много: построила какую-никакую экономику (плантации какао-бобов), наладила систему начального и среднего образования и снизила смертность населения от основных тропических болезней. К концу колониального правления местное население зажило – по африканским меркам – относительно неплохо, благодаря экспорту какао. Но политических прав африканцы были лишены, возможности для экономического роста им также перекрывались, а белых поселенцев в колонии было раз-два – и обчелся. Когда вплотную встал вопрос о независимости, то испанцы в спешке организовали некое подобие выборов. Учитывая то, что образцом демократии метрополия не являлась (в стране железной рукой правил Франко), результаты получились предсказуемые – формальное голосование, формальная победа, веселится и ликует весь народ, а с ним и все прогрессивное человечество. В конце 1968 года Экваториальная Гвинея стала 126-м государством – членом ООН.
Проблемы начались едва ли не на следующий день после объявления независимости. Выборы выиграл Масиас Нгуема, сын знахаря и бывший ученик католической школы, которую с трудом закончил. Что не помешало ему в свое время занимать различные младшие чиновничьи должности, фермерствовать, служить переводчиком в суде и, в конце концов, занять пост мэра одного из городов. Происходил он из племени фанг; его личные качества позволили ему выбиться в разряд национальных лидеров, если такой термин вообще применим был к Гвинее. Испанцы, подыскивавшие более или менее пристойную кандидатуру на должность президента для бывшей колонии, остановили свой выбор на нем – почему-то посчитав, что он будет в будущем отстаивать интересы Испании. Мало кто в истории так ошибался…
Придя к власти, первым делом Масиас развалил экономику, уничтожив плантации какао и на корню загубив прибыльную рыболовную промышленность. Своих двоих конкурентов на выборах он бросил в тюрьму через пару месяцев после того, как занял высший пост. Оба в тюрьме и скончались – одному раздробили конечности, второго уморили голодом. Затем он начал истреблять своих министров – как правило, уничтожение следовало после перестановок в правительстве. Из 12 министров самого первого кабинета, 10 были убиты. Одному из министров удалось выжить – он убежал в лес после того, как его резиденцию атаковали ополченцы Нгуемы. Все рыбацкие лодки по приказу правителя сожгли. Обычным гражданам под страхом смертной казни было запрещено появляться на берегу – таким способом Нгуема боролся с побегами. Единственная дорога, ведущая из страны, была заминирована. Но желающих бежать это не останавливало – поскольку вопрос был из разряда «не до жиру». Две трети депутатов национального собрания и большая часть госслужащих были убиты, арестованы или бежали. Государственное управление как система фактически исчезло. Счет погибшим шел на тысячи. Всего при Масиасе погибло или бежало более 100 тысяч человек – примерно треть населения страны.
Фактически Масиас развязал войну против собственного народа, управляя исключительно с помощью страха. Хотя племя фанг Нгуему поддерживало, но карающая длань диктатора затронула и его, что уж говорить о других. 7 с чем-то тысяч испанцев, проживавших в стране, бежали, бросив все. Их примеру последовали нигерийские рабочие. Один шведский исследователь, которого непонятным образом занесло в страну, еле сумел вырваться оттуда, назвав Гвинею «Африканским Дахау». По сути, он переозвучил имя, данное путешественниками стране веком ранее, «Приемная смерти», когда малярия, желтая лихорадка и другие болезни собирали обильный урожай. В борьбе с западной медициной Масиас добился впечатляющих успехов, запретив лекарства как «не соответствующие духу Африки»: в результате, болезни, включая проказу, бешенство, туберкулез, бильгарциоз, тиф, дифтерия, холера и другие расцвели пышным цветом. В конце ХХ века к ним добавились СПИД и лихорадка Эбола.
Но самым страшным в годы правления Масиаса были не болезни, а человек. Воспитанный католиками, Нгуема старался не забывать о том, что определенные даты должны радовать человека. В один из таких дней, а именно, в канун Рождества, он порадовал себя, устроив массовую казнь на стадионе в Малабо. Охрана дворца методично расстреляла 150 человек – под аккомпанемент музыки, несущейся из огромных динамиков. Песня в колонках была одна и та же: «Those Were The Days My Friend» Мэри Хопкин, английский вариант «Дорогой длинною». Но обычно казни совершались в тюрьме Блэк-Бич. Когда на боеприпасы стало уходить слишком много средств, то жертв начали удавливать гарротами или просто разбивать головы: заключенного ставили на колени и били ему по затылку железным прутом. Кто-то умирал от жажды, кто-то – от гангрены, следовавшей после пыток, кого-то просто хоронили заживо. Некоторым отрубали головы и выставляли их на шестах – для пущего устрашения. Полиция Нгуемы – едва ли не единственная работавшая структура в стране – похищала беженцев из приграничных территорий, возвращала их в родные края, а потом убивала. Те немногие, кому посчастливилось выжить в тюрьме, сходили после такого с ума.
В лавках не было продуктов, в домах – воды, электричества, топлива. После захода солнца все погружалось во тьму. Закрыты были школы и ночные клубы, миссионеров попросту выдворили из страны. Масиас – как и его коллега на другом конце земного шара, некто Пол Пот – развернул кампанию против образованных людей. Слово «интеллектуал» президент запретил, а сами интеллектуалы начали потихоньку «исчезать». Запретил он этот термин, кстати, после того, как один из министров употребил его на заседании кабинета. Раздосадованный Нугема заявил, что «образованные люди являются важнейшей проблемой, с которой в настоящее время сталкивается Африка. Они загрязняют наш духовный климат чужеродной культурой». После этого были закрыты газеты, а еще один более или менее образованный класс – священников – на всякий случай арестовали. Сильнее всех пострадала народность буби, составлявшая большинство населения островов.
Правление Масиаса можно было бы охарактеризовать как трагикомическое – если бы не реки – в буквальном смысле – крови. И в чем-то оно было типичным для Африки. Порой создавалось впечатление, что Нгуема устроил негласное соревнование с другим одиозным африканским лидером, правителем Уганды диктатором Иди Амином – кто переплюнет коллегу в количестве бессмысленностей и жестокостей. Масиас объявил себя «пожизненным президентом», затем назвал остров в честь себя любимого. Чуть позже он наградил себя дополнительными титулами, один невообразимее другого: «Генерал-майор вооруженных сил», «Великий маэстро народного образования, наук и традиционной культуры», «Единственное чудо Экваториальной Гвинеи» и т.д. Когда директор национальной статистической службы рискнул представить президенту неутешительный доклад о состоянии дел в стране, то беднягу выволокли из кабинета, утащили в подвал, где долго пытали, а потом прикончили. Нгуема не останавливался ни перед чем – как-то он приказал, чтобы предыдущие возлюбленные его фавориток были казнены. Дело дошло до того, что от Масиаса сбежала жена, резонно опасаясь за свою жизнь.
Нгуема приказал оставшимся на свободе священникам и учителям его прославлять. На уроках дети распевали хвалу президенту, который в одиночку, голыми руками освободил страну от испанского колониального владычества. В каждой церкви висел его портрет. Священников обязали зачитывать с алтарей послания типа: «Господь сотворил Экваториальную Гвинею благодаря Масиасу Нгуеме. Без Масиаса Экваториальной Гвинеи не существовало бы» и т.д. Но Масиасу и этого показалось мало – в стране были закрыты все церкви, хотя – пусть и номинально – 80% населения были христианами.
Когда у Масиаса закончились деньги, он прибег к испытанному средству – заложникам. За немецкую женщину он получил 60 тысяч долларов, профессор из Испании принес ему еще 40 тысяч. Француз, на свою беду попавший в Экваториальную Гвинею, был выкуплен относительно дешево – за каких-то 5 тысяч. Однажды Нгуема рискнул связаться с СССР – история темная и до конца не верифицированная. В 1976 году на подходе к Малабо советский транспортный самолет врезался в гору. Все находившиеся на борту погибли. Нгуема отказался отдать СССР тела погибших, пока Советский Союз не выплатит ему 5 миллионов долларов. Неизвестно, каким крестом и пестом, Москва уламывала Нгуему, но, по слухам, стороны сошлись на сумме 7 тысяч долларов. Неудивительно, что после таких эскапад, экономическая помощь СССР «развивающейся стране» резко сократилась (как, кстати, и испанская). Хотя в середине 1980-х содержание советского посольства обходилось в копеечку – 125 тысяч долларов в год. При том, что интересов у СССР там фактически не было, штат был минимальным – 5 человек – отпусков у дипломатов не было вовсе, да и удобств особых тоже (документы приходилось печатать на механических пишмашинках) – это позже признавал посол СССР в стране Борис Красников.
Масиаса не любили даже главы африканских государств. После того, как тысячи нигерийских рабочих были убиты, а десятки тысяч бежали, в Нигерии всерьез задумались о вторжении. Помешало только покушение на нигерийского лидера, генерала Мурталу Мухаммеда.
Бытует мнение, что Масиас Нгуема не брезговал каннибализмом. Сложно сказать, насколько оно истинно, но доля правды в этом вполне может быть. Череп одного из своих предков, прадедушки, знахаря из племени фанг, Масиас держал на видном месте в кабинете. Позже он собрал коллекцию и других черепов. Запретив церковь, Нгуема согласно поговорке про «свято место» начал покровительствовать всяким тайным обществам, вроде культа Бвити, последователи которого приносят в жертву людей и поедают скелеты и плоть. Причем каннибализм в этом культе носил скорее мистико-практический, нежели гастрономический характер – поедая человека, ты наследовал его качества. Как легко догадаться, культ был распространен в племени фанг – это отмечали еще в XIX веке такие исследователи как Ричард Бертон и Мэри Кингсли. Причем последняя описывала это как традицию племени, для белого человека не опасную – скорее белому человеку необходимо было охранять своих черных слуг от поедания, да самому не стать объектом навязчивых предложений отпробовать свежего мяса.
В общем, это и неважно, являлся ли Масиас людоедом – он и без того затмил своими деяниями самых одиозных негодяев. Оппозицию он в итоге извел почти под корень. С несогласными расправлялось ополчение, набранное из юных головорезов. Когда кто-то сорвал плакат с изображением Нгуемы со стены особняка вице-президента, то виновным был объявлен один из оппозиционеров. С ним не церемонились – арестовали и практически сразу же пристрелили. Другому конкуренту Нгуемы, бывшему послу, повезло меньше – его изощренно пытали, периодически погружая в бочку с водой. Прожил он неделю, после чего скончался.
На резонный вопрос – почему никто не восстал против диктатора, превратившего свою страну в личное поместье, ответа нет. Внешнему миру – читай, США – было откровенно наплевать, что творится на жалком пост-колониальном клочке земли, где к тому же не говорят по-английски. А правительства других африканских стран проявляли традиционную «Африканскую солидарность» - то есть до тех пор, пока все безобразия ограничиваются границами страны, критиковать коллегу мы не будем. Но Масиас «достал» даже их – представители нескольких соседних государств вежливо попросили Нгуему уйти в отставку, потому как его «художества» выходили даже за рамки африканского хаоса. Как легко догадаться, эту просьбу он проигнорировал. Что же касается населения, то оно строго делилось на две группы – меньшая обладала властью и во всем копировала любимого правителя, большая пыталась выжить или убежать.
Со временем причуды Масиаса перешли все возможные границы. Он завел себе привычку подолгу разговаривать с духами казненных, приказывая слугам, чтобы за обеденным столом были зарезервированы места для призраков, каждый раз совершенно конкретных, тех или иных. К 1979 году даже самые близкие члены семьи жили в постоянном страхе. Как кстати и сам Нгуема – у него развился страх покушения. К тому же его здоровье начало сильно сдавать. Наполовину глухой (что объясняет тот факт, что свои речи он не произносил, а кричал), наполовину ослепший, он начал еще и страдать каким-то серьезным нервным расстройством – его движения стали ломаными и дергаными. Править самолично он уже не мог и его правой рукой стал любимый племянник, Обианг Нгуема, командующий Национальной гвардией и военный губернатор Фернандо-По.
В конце концов, Масиас удалился в укрепленное поместье в своем родном городе Монгомо, на материке, изредка появляясь в столице. И без того непонятно как выживающая страна вовсе превратилась в руины. Когда Национальной гвардии прекратили выплачивать денежное содержание, к Нгуеме направилась делегация из офицеров. Обратно они не вышли, их расстреляли там же в поместье. Это переполнило чашу терпения с одной стороны, и с другой дало прекрасный повод для действий одному человеку, давно уже присматривавшемуся к президентскому креслу. 3 августа 1979 года в результате военного путча Нгуема был низложен. Возглавил путч родной племянник диктатора, Обианг, назвав свое выступление «революцией освобождения». Масиас успел прихватить из президентского дворца чемоданы с валютой – светло-зелеными бумажками под названием экеле. Деньги он спрятал в своем поместье, в тростниковой хижине. Сколько он успел унести – точно неизвестно, одни называют сумму в 60 миллионов долларов, другие – в 150. В поместье Масиас забаррикадировался в бункере, прихватив добрый десяток местных жителей в качестве заложников. Охраняли низложенного диктатора верные ему солдаты-фанги.
Когда правительственные части окружили резиденцию Нгуемы, тот стал убивать заложников – в результате начался немедленный и бестолковый штурм. Хижина, в которой Нгуема спрятал деньги, загорелась – в результате огонь уничтожил все валютные резервы страны. Свидетелем штурма стал инженер из Румынии, работавший в Монгомо – позже он утверждал, что в том бою погибли сотни. Даже если он и привирал от полученного шока, то, скорее всего, ненамного. Нгуеме удалось бежать в джунгли, но его автомобиль попал в засаду по дороге в Габон, водитель был убит. К этому моменту Масиаса оставили все его приближенные, те же кто не оставил, погиб – с ним оставался только его телохранитель. Нгуема попытался оторваться от преследователей пешком. Какое-то время ему удалось прятаться в лесу, но как только он выбрался на дорогу, он тут же был замечен. Крестьянка, увидев бывшего диктатора, сидящего в придорожном кювете, кинулась за подмогой. Надо отдать тирану должное – он до конца ощущал себя всевластным повелителем. Вслед ей он закричал: «Стой, женщина! Ты попала под влияние моей магии! Зачем ты хочешь выдать меня, я отдам тебе все мои деньги!» Нгуему окружили подоспевшие солдаты, верный телохранитель был убит, сам Нгуема получил пулю в руку и был взят живым.
По сообщению испанского радио, новость об аресте Нгуемы «вызвала на улицах Малабо бешеный восторг». Люди кричали от радости, называя поверженного правителя Гитлером, уничтожившим страну. В этом было больше правды, чем можно предположить. Как писал корреспондент «Рейтер», посетивший страну вскоре после путча, «плантации какао съели джунгли, города полны безработных, а в госпиталях вольготно чувствуют себя крысы. Большинство населения живет тем, что питается дикорастущими фруктами, а пачка сигарет стоит денег, за которые надо работать неделю».
Но свержение диктатора не означало приход демократии. Власть в свои руки взял «Верховный военный совет» во главе с бывшей правой рукой Масиаса, племянником экс-президента Обиангом Нгуемой. У которого немедленно возникла серьезная проблема – что делать со свергнутым дядей? С одной стороны, Масиас Нгуема, согласно африканским традициям являлся для Обианга фигурой равной отцу, ближайшим родственником. С другой – Обианг в течение многих лет поддерживал Масиаса во всех его делах и на суде могли всплыть эти преступления, так что Обианг предпочел бы навсегда закрыть дядю в психиатрической клинике и выбросить ключи от его палаты. С третьей – народ единодушно требовал суда и казни бывшего правителя. Публика, конечно, дура, и потакать ей не следует, но время от времени подачки давать ей необходимо. Тут и был тот самый случай…
Для суда над Нгуемой был учрежден смешанный военно-гражданский трибунал. Процесс проходил в единственно доступном месте, способном вместить судей, охрану, прессу и публику – полуразрушенном кинотеатре «Эль Марфил» в Малабо. Посмотреть процесс явились толпы, полуторатысячный зал был набит до отказа. Вместе с Масиасом судили еще десяток его приближенных, большая часть которых на фоне диктатора выглядела сущими агнцами. Всем было предъявлено обвинение в геноциде, массовых убийствах, растрате государственных средств и измене. По словам обвинителя, это был первый случай в истории, когда на скамье подсудимых по обвинению в геноциде оказался глава режима, практиковавшего этот геноцид.
Защита была сугубо формальной – адвокат молча наблюдал, как обвинение представляло доказательства вины. Было представлено в частности доказательство того, что Нгуема лично приказал уничтожить более 500 человек. Трибунал также заслушал родственников пострадавших и тех, кто выжил – выяснилась в частности любопытная подробность: если какому-нибудь чиновнику нравилась жена его подчиненного, и он хотел сделать ее своей любовницей, то незадачливый муж обычно арестовывался. Таких случаев было более двух сотен. Начальник тюрьмы Блэк-Бич был обвинен в том, что натаскивал собак на заключенных и порой скармливал их живьем своим псам. Обвиняемые стояли на том, что все злодеяния они были вынуждены творить из страха за свою жизнь. Сам же Масиас заявил, что «ничего не знает о проступках, творившихся за его спиной – он не начальник тюрьмы, а президент». Он также попытался обвинить Обианга, но суд заставил его замолчать.
Через четыре дня после начала процесса, Масиас и остальные обвиняемы были приговорены к 101-кратной смертной казни. Их немедленно перевезли в ту самую тюрьму Блэк-Бич, где и поставили к стенке. Расстреливали Нгуему марокканцы – незадолго до переворота король Хасан «одолжил» Обиангу Нгуеме около 600 отборных солдат, для укрепления рядов Национальной гвардии. Местные военнослужащие Нгуему расстрелять не могли – они слишком его боялись. Все прекрасно знали, что Масиас являлся сыном могущественного знахаря, что магические таланты переходят от отца к сыну – и поэтому даже под угрозой трибунала ни один из местных не решился бы выстрелить в пусть бывшего, пусть приговоренного, но все же правителя. Они считали, что пули из винтовок слишком слабы, чтобы убить дух Масиаса – и тогда он вернется в образе леопарда, мстя убийцам и их семьям. Мусульман-марокканцев подобные языческие бредни нисколько не волновали, и бывший первый президент Экваториальной Гвинеи был расстрелян. По свидетельствам тех, кто присутствовал, свою смерть он встретил со спокойствием.
Сообщение о казни Масиаса опять вывело людей на улицы. Население радовалось и ожидало грядущих перемен к лучшему. Некоторые перемены действительно произошли почти сразу же – на свободу было отпущено более 1000 политзаключенных, кроме того, Обианг открыл церкви и ночные клубы.
Новый глава страны оказался в довольно щекотливом положении. Все знали о том, что при старом режиме он был, мягко говоря, не последним человеком. Обианг пытался уйти от этого, цинично заявляя, что вина за преступления Масиаса лежит на всех: «Кто из нас не был виновен в ошибках старого строя? Мы все потворствовали диктатуре, мы все несем свою долю вины». Но даже если и так, то вина самого Обианга перевешивала все остальные – в конце концов, он был правой рукой, вторым человеком в государстве. Поговаривали, что именно он заведовал самыми жестокими пытками и убийствами в Блэк-Бич. Дядя Обианга отдавал чудовищные по жестокости приказы, но контролировал их выполнение не кто иной, как племянник. По сути, произошла замена одного тирана на другого.
Однако перемены все же были. Прежде всего, Обианг отказался от социалистической помощи, в частности китайской, и повернулся лицом к Западу. Бывшая метрополия тут же откликнулась на призыв. Перед Рождеством 1979 года страну посетила королевская испанская чета. Обращаясь к Их Величествам, Обианг скромно сказал: «Мы просим Испанию помочь нам стать Африканской Швейцарией». Прием был устроен по высшему разряду – в то же самое время, когда Обианг принимал высоких гостей, на улицах Малабо творились беспорядки, вызванные раздачей гуманитарной помощи. Общая ситуация была немного шизофренической: паранойя в государственном масштабе продолжалась, но уровень террора снизился, власти продолжали плевать на закон, но при этом в стране ввели новую конституцию. Обианг даже решился на небольшие политические и экономические реформы. Экономика воспряла – после годов стагнации, пошел какой-никакой, но подъем. Рост ВВП был порой ошеломляющим – 60% в год. Обиангу, хоть и с оговорками, воздали должное. Посол одной из африканских стран однажды заметил, что «Обианг на 20 лет опережает своих министров». Правда, добавил он, «одновременно он на 20 лет отстает от нас».
Но эти перемены были, в целом, незначительными. По сравнению со своим предшественником Обианг и впрямь выглядел умеренным лидером. В 2004 году, спустя 25 лет после прихода Обианга к власти, он практически единогласно считался едва ли не худшим правителем в мире. По оценкам мировых экономических институтов, годовой доход на душу населения в 2005 году в Экваториальной Гвинее должен был составлять примерно 6 тысяч долларов. Но в реальности рядовой гвинеец этих денег практически не видел. В начале столетия Экваториальная Гвинея тратила на здравоохранение меньше чем любая другая страна в мире – 1,8% ВВП. Что касается финансирования образования, то в этом вотчина Обианга занимает почетное последнее место – 0,5% ВВП. Средняя продолжительность жизни неизвестна, но не выбивается из африканских стандартов – 3-4 десятилетия.
Что касается культа личности, то в этом плане Обианг выступает как улучшенная версия своего дяди. Народу он известен как «Отец за вратами». Выступая на радио один из помощников Обианга, назвал его «Богом Гвинеи, который может предать смерти любого и не быть призванным к ответу, не гореть за это в аду, поскольку с Господом он находится в постоянном контакте и именно Господь дает ему силу». Обианг менее жесток, чем дядя, но и при нем пытки, убийства и прочие неприятные вещи цветут пышным цветом. Юридическая система Экваториальной Гвинеи вызывает нервную икоту у юристов всего мира, «Международная амнистия» устала описывать преступления там творящиеся, а те, кто находятся у власти в стране, соблюдением законов не очень заботятся.
Тюремная же система в правление Обианга только ухудшилась. В принципе и при его дяде местные тюрьмы считались едва ли не самыми страшными в Африке, но наследнику удалось совершить невозможное – теперь они считаются самыми жуткими в мире. Чаще всего все прелести этих заведений испытывает на себе оппозиция. Лидер одной небольшой политической партии Педро Моту, вернувшись из ссылки в 1993 году, попытался вступить в политическую борьбу. Через несколько дней он был арестован и после пыток убит в тюрьме. Обианг так объяснил гибель Моту – дескать, оппозиционер сам наложил на себя руки, чтобы вызвать скандал: «…он принял какие-то таблетки, возможно отравленные…он хотел устроить беспорядки с какими-то своими целями…». Коллега Моту также был арестован и подвергнут истязаниям – от этого он впал в кому и скончался.
По словам одного из бывших заключенных, «охранник бил его по рукам электрическим кабелем с такой силой, что я просто не мог взять ручку и подписать признание, которое из меня выбивали… я себя ощущал цыпленком во дворе – никогда не знаешь, когда к тебе подойдут и отрубят голову, в любую секунду могут». Сломанная челюсть или руки – обычное дело, равно как и вздергивание на дыбу. В апреле 2002 года полиция арестовала оппозиционного политика Фабиана Нсуе Нгуему «за оскорбление президента». Оскорбление заключалось в том, что он выступил общественным защитником людей, которых обвиняли в подготовке свержения Обианга. Это же обвинение выдвинули против народности буби – с тем, чтобы вышибить из них возможные попытки политических протестов людей сгоняли в концлагеря и тюрьмы, избивали, женщин насиловали и т.д. Всего было арестовано несколько сотен человек, 15 приговорили к смертной казни.
Цивилизованному миру, как правило, на Экваториальную Гвинею плевать – если только там не погибает иностранец. На одном из блокпостов в 2003 году солдаты обстреляли автобус, при этом погибла испанская монахиня. Инцидент вызвал критику со стороны Мадрида, впрочем, не особенно яростную. Ранее был инцидент с французским специалистом – он был найден с перерезанным горлом в своей комнате в Малабо, на теле были видны следы побоев. Поговаривали, что это было заказное убийство – он якобы готовился выступить с коррупционными разоблачениями на каком-то экономическом форуме. Широкой огласки, однако, эта история не получила – в отличие от, например, ареста в 2003 году возможного конкурента Обианга, его сводного брата, генерала Августина Ндонга Обы. Цивилизованный мир повозмущался, но как обычно забыл эту историю через неделю.
Власти страны называют свой строй «неоперившейся демократией», но демократии там поменьше, чем в какой-нибудь Бирме или Зимбабве. Избиратели прекрасно знают, что никакой тайны голосования не существует. В ходе предвыборной кампании считается хорошим тоном появляться на улице в одеждах с портретом Обианга – на всякий случай. Как сказал один из жителей Малабо, «если ты не выказываешь свою поддержку партии Обианга, то у тебя могут возникнуть проблемы».
Что касается свободы слова, то с этим в Экваториальной Гвинее дело обстоит из рук вон. «Репортеры без границ» просто считают страну «запретной зоной и адом для журналистов». Единственная частная радиостанция страны Радио Асонга принадлежит сыну Обианга Теодорину, а единственная в Гвинее телекомпания – лично президенту.
Что касается диппредставительств, то с ними в Экваториальной Гвинее негусто. США например периодически то открывают, то закрывают там свою миссию. В Госдепартаменте Гвинею считают «жалкой диктатуркой в самом сердце мирового захолустья». Джон Беннет, американский посол однажды рискнул высказать свое мнение о пытках оппозиционеров. После чего посла предупредили, что на родину он вернется в гробу. Его обвинили в том, что, «будучи на кладбище, он принимал традиционные африканские снадобья, переданные ему оппозиционерами, с тем, чтобы повлиять на результаты выборов». Колдовство в чистом виде, что в Гвинее не приветствуется.
Обианга обвиняют все кому не лень. «Зеленые» не могут ему простить, что на нетронутом острове Аннобон, президент устроил большую свалку токсичных (а возможно и радиоактивных) отходов, обогатившись при этом. Интерпол испытывает к президенту страны неприязнь иного рода – дипломаты из Экваториальной Гвинеи, пользуясь иммунитетом, перевозят по всему миру наркотики. Одного даже задержали в Нью-Йорке, когда из дырки в чемодане просыпалась марихуана. В 1997 году полиция Испании арестовала бывшего министра информации Сантоса Паскаля Бикомо за провоз наркотиков. Уже в тюрьме экс-министр написал открытое письмо, в котором рассказал, как Обианг и его сыновья Теодорин и Арменгол распространяют наркотики в Европе.
Время от времени Обианг заявляет, что «международное признание нас совершенно не интересует» В свою очередь, большинство стран на глобусе игнорирует эту «родинку в подмышке Африки». В большинстве атласов территория страны скрыта за названием. Вряд ли кто из людей с образованием сможет назвать хотя бы одного мало-мальски известного уроженца этой страны. Впрочем, те кто следят за событиями в мире спорта, скорее всего, смогут. В 2000 году на олимпийских играх в Сиднее 22-летний пловец Эрик Муссамбани попал на первые полосы газет. Дистанцию в 100 метров кролем он проплыл, установив своеобразный рекорд – 1:52.72. Победитель заплыва, голландец Питер Ван ден Хугенбанд преодолел дистанцию за 48.30 – в два с половиной раза быстрее. Журналисты пришли в восторг от гвинейского пловца и окрестили его «Эрик-Угорь», не забыв при этом поязвить, что больная параличом медуза и то проплыла бы быстрее, чем Эрик. О нем было опубликовано приличное количество статей, порой удивительных в своей абсурдности – писали, что он никогда не видел бассейна, что тренировался в джунглях и т.п. Мать Эрика просто сказала журналистам, что ее сын любил плавать, но никогда особо этим не занимался. По ее словам, он просто хотел повидать Сидней.
В конце 1990-х годов в Экваториальной Гвинее обнаружили нефть – причем огромные залежи. Что немедленно привлекло туда крупные компании вроде «Экссон Мобайл», готовые сотрудничать хоть с чортом ради «черного золота». Лично Обиангу это пошло только на пользу – на его секретные счета в банках деньги хлынули потоком. Населению же от этого особой пользы не вышло – деньги, как говорилось и ранее, до них просто не доходят. И вряд ли выйдет и далее. Поговаривают о том что здоровье ухудшается, что у него рак или какая-то болезнь в этом роде – но власть, тем не менее, он пока держит крепко. В случае же добровольного ухода его с политической сцены (или же смерти) в свои руки бразды правления займет кто-то из его сыновей. Ни страна в целом, ни население от этого не выиграют. Несбывшаяся «Африканская Швейцария» вряд ли станет вторым Кувейтом.
http://tiomkin.livejournal.com/709778.html
