"БЛАЖЕННЫ ПЛАЧУЩИЕ…"
Ранним бархатным сентябрьским вечером, совершая свой ежедневный моцион, я медленно брёл по берегу большого пруда нашего бесподобного Екатерининского парка. Стояло классическое бабье лето. Вечер был тихий и совсем по-летнему тёплый. Солнце уже опустилось к верхушкам деревьев и своими яркими острыми лучами освещало прекрасную общую панораму, парковые павильоны, редких гуляющих в аллеях и узкие тёмные полоски облаков на Западе, обрамляя их золотисто-розовой бахромой. Прибрежные клёны уже украсились жёлтыми и красными прядями. Отжившие свой век листья, плавно кружась и, неожиданно как бы споткнувшись обо что-то невидимое, кувыркаясь, совершали свои последние в жизни лётные виражи и падали под ноги прохожих. Спокойный как зеркало пруд с тенями деревьев и прибрежных строений, с застывшими на нём силуэтами уток и чаек, производил впечатление картины кисти гениального пейзажиста.
Вся окружающая атмосфера располагала к неторопливой обстоятельной и откровенной беседе с близким по духу человеком. Было такое состояние, когда хочется излить душу, поделиться самым сокровенным, услышать слова понимания, сочувствия, сопереживания. Состояние так свойственное русскому человеку, ещё не испорченному западным бездушным рационализмом; немного сентиментальному, отзывчивому, открытому и очень доверчивому; вечно ищущему правды, справедливости и доброты.
Весь поглощённый окружающей красотой и томностью я медленно двигался вдоль берега, не замечая людей, преследуемый мелодией сентиментального, когда-то очень популярного вальса "В старом парке". Во мне неотступно звучали трогательные слова: "И в этом самом парке над водой возили нас в коляске, рассказывали сказки, а парк шумел зелёною листвой!" Как же давно это было! Я думал о том, сколько лет прошло с тех пор, как ушли в мир иной моя бабушка, дед, мама и папа, которые могли бы об этом рассказать! Здесь, на Земле, остался теперь только я с моими нежными воспоминаниями о них, который тоже в недалёком будущем исчезну, растворюсь в небытии. И от этих мыслей мне стало немного грустно.
Вдруг я отчётливо увидел его. Одинокий старик с тонким гордым профилем и пышной седой шевелюрой сидел на белой недавно выкрашенной скамье, неподвижно уставясь на что-то видимое только ему одному в зеркальной уже начинающей темнеть воде пруда. Он живо напомнил мне древнюю мраморную римскую статую – аллегорию "Зимы". Этому способствовал и его костюм: светлые отглаженные, с острыми стрелками брюки; светло-серые летние туфли и белоснежный воротничок рубашки, виднеющийся из-под тоже светлой летней куртки. Чем-то, до конца неосознанным, он сразу привлёк к себе моё внимание. В тот вечер я вовсе не имел намерения долго задерживаться на прогулке, у меня были другие планы, но что-то неведомое, магическое как будто подтолкнуло меня к нему. Помимо своей воли я подошёл и сел рядом. Он вздрогнул от неожиданности и повернул ко мне сухощавое, вблизи оказавшееся бледным, с какой-то нездоровой желтизной лицо, на котором играла удивительно приветливая, располагающая улыбка. Мне показалось, что он был обрадован моим появлением, отвлекшим его от каких-то тяжёлых мыслей. Я ответил ему приветствующим полупоклоном.
- Здравствуйте! – сразу заговорил сосед, будто он только и ожидал меня. – Вероятно, Вы тоже не усидели дома, и вышли полюбоваться этой несравненной красотой. Я живу здесь недавно. Переехал сюда из ставшего к старости слишком шумным города и никак не могу привыкнуть к этому каждодневному великолепию, к этим бесценным творениям ума и рук человеческих! А сегодня ещё и такой чудесный, располагающий к воспоминаниям и размышлениям вечер! Я невольно весь растворился в сказке, которой теперь можно назвать нашу почти прошедшую жизнь. Вас не смущает, что я так говорю? Возможно, вы рассуждаете иначе?! Хотя по виду мы с Вами сверстники. С какого Вы года, если, конечно, это не секрет?
Я сказал.
- Ну вот, видите, я ещё не утратил способности правильно оценивать человеческий и не только женский возраст! Следовательно, – ещё молодой!
Он засмеялся своей шутке. Тембр его голоса действительно звучал молодо. Если бы я сейчас не видел его седины, морщин лица и рук, то мог бы принять говорившего за сорока – пятидесятилетнего мужчину.
"Очень коммуникабельный, приятный и, наверное, душевный человек! - подумал я. – Не напрасно я подсел к нему – знакомство обещает быть интересным!"
Всякий новый знакомый – это непрочитанная книга. Она, конечно, на поверку может оказаться и бессодержательной, но, открывая её, мы всегда ожидаем чего-то необыкновенного.
Между тем сосед оживлённо продолжал:
- Видите ли, я - учёный. Всю жизнь до недавнего времени увлечённо работал. Интересная работа, желание соответствовать должности и званию, не отставать от ставшей особенно в последнее время такой быстротечной жизни, постоянное стремление к самосовершенствованию - совсем не оставляли времени для вот такого как сегодня спокойного любования окружающим миром, философского миросозерцания. Я говорю так, потому что интуитивно чувствую в Вас своего коллегу. Во-первых, известно, что в Пушкине живёт много отставных военных – в прошлом преподавателей и учёных. А, во-вторых, что ни говорите, длительная военная служба на всю жизнь оставляет отпечаток на внешнем виде и всём поведении человека. И на Вас, в частности, тоже! Думаю, я не ошибся. Ведь Вы – отставной офицер!?
Я подтвердил его предположение и сказал, что действительно являюсь отставным полковником Советской Армии, что многие годы работал в военных вузах и НИИ и что имею учёную степень и звание.
- Прекрасно! – сказал он, как мне показалось даже слишком восторженно. – Давайте познакомимся! У меня здесь почти нет друзей. Уверен, что нам будет интересно! Меня зовут Сергей Иванович. Полковник, доктор технических наук, профессор. До увольнения из Советской Армии работал (и он назвал одну из ленинградских военных академий), в последующие годы – заведовал кафедрой в гражданском вузе.
В свою очередь я вкратце ознакомил его с очень похожим своим жизненным путём и назвал имя и отчество. Так мы и познакомились. Беседа сразу приняла оживлённый характер. В наших судьбах было много общего, научные интересы часто пересекались, и нам было интересно беседовать о прошлом. Незаметно разговор перешёл на события последних лет, произошедшие на нашей Родине и в мире. И здесь наши взгляды по большей части полностью совпадали. Мы сетовали на распад Варшавского договора и СССР; развал армии, науки и образования (что было для нас особенно близким и болезненным); на рыночные отношения, коснувшиеся всех сторон нашей ранее строго регламентированной и обустроенной жизни; на всеобщий в связи с этим упадок нравственности; на насильственное внедрение народу России чуждых ему западных протестантских ценностей: культа денег и неограниченного потребительства. Мы оба не видели ничего хорошего в затеянных недругами России реформах государства, и дружно с болью в сердце предрекали его печальный конец в обозримом будущем.
Общность судьбы и взглядов быстро сблизили нас. Уже через час мы чувствовали себя старинными приятелями и договорились перейти на "ты".
Незаметно совсем стемнело и значительно похолодало. Парк опустел. Даже утки, закончив день обычной вечерней зорькой – своего рода вечерним променадом – собрались на середине пруда и многие, спрятав голову под крыло, уже мирно спали, наслаждаясь своими утиными снами. Из-за верхушек деревьев выплыла огромная круглая луна и осветила пруд невесёлым мертвенным светом, обозначив чёткую серебристую дорожку на его середине. За нашими спинами, на прилегающей к парку улице, почти совсем умолк шум проезжающих машин. Город и парк готовились ко сну. Весьма довольные проведенным вечером, договорившись встретиться завтра на этой же скамейке, мы распрощались как старые добрые друзья.
На следующий день я, в предвкушении приятного времяпрепровождения с интересным человеком, с нетерпением ожидал назначенного времени встречи. Было предчувствие, что она принесёт что-то необыкновенное. По-видимому, нечто подобное происходило и с Сергеем Ивановичем - идя на свидание, я ещё издали увидел его сидящим на знакомой скамье. Приблизившись, я со словами приветствия протянул руку. Он встал и с уже знакомой приятной доброжелательной улыбкой пожал её. Однако через пару минут, после нескольких ничего незначащих вопросов о том, как я провёл сегодняшний день, он сделался очень серьёзным и сосредоточенным. Немного помолчав, как бы принимая какое-то окончательное, важное решение, он заговорил. Речь его было необыкновенно быстрой, как будто он опасался, что я перебью его, не дам возможности высказаться. Тема монолога поначалу несколько удивила и озадачила меня. Уж слишком она отличалась от нашей вчерашней беседы.
- Как и всё наше поколение, я прожил жизнь в атеистической среде! - говорил Сергей Иванович. – К занятию теологией ничто не подталкивало, да и некогда было. Другие проблемы меня увлекали более. Но в последнее время я кое-как компенсировал этот пробел. На то появилась веская причина. Должен признаться, что у меня недавно обнаружена быстро прогрессирующая и уже неизлечимая болезнь. Познакомился с основами Православного христианства, христианской моралью, понятиями "целомудрия" и "греха". Прочитал "Домострой", в том числе и древнейший на Руси, и некоторые из трудов христианских философов. Я заметил, что многие наши сверстники сегодня начинают задумываться о мистическом, обращаются к Богу. Ведь религиозность, как вера вообще, как безоговорочное принятие неких идеологических догматов, является духовным стержнем личности. Она укрепляет мировоззрение человека, делает более стойким во всех житейских коллизиях, то есть помогает преодолевать невзгоды и адекватно оценивать достижения; наполняет душу неким особым содержанием. Собственно, это и делает человекоподобное существо человеком! Без веры, без души нет человека!
А представьте себе случай, когда весь народ в государстве (или хотя бы большая его часть) ориентирован на одни догмы, имеет одну веру! Образно выражаясь, все люди, как железные опилки в магнитном поле, повернулись в одном направлении. Единые духом они представляют собой огромную силу, способную творить чудеса: создать экономическое благополучие, высочайшую культуру и искусство, величайшую цивилизацию; победить любого агрессора и отстоять свою независимость! Исторических примеров тому можно привести множество! Да вот ближайший - наш Советский Союз в тридцатые – пятидесятые годы! Сегодня же наш народ, к сожалению, утратил единую веру. Коммунистическую идею у него отобрали либералы, религиозной он ещё долго не проникнется, никакой иной - пока не существует! Мы все, как те опилки вне магнитного поля, заняли хаотическое положение, и потому страна наша стала бессильна, немощна! Враги пользуются этим и творят с ней всякое зло! Извините, я несколько отвлёкся! Уж слишком эта тема волнует меня! Религиозность же, религия дают особую веру и, что бы ни говорили атеисты, она будет существовать всегда, пока существует смерть, поскольку основана на страхе человека перед смертью! Борьба с религией бессмысленна как всякая борьба с законами природы! К счастью, я осознал это хотя бы в конце жизни!
Своевременно я не был крещён. Исповедоваться в церкви по этой причине не могу. Кроме того, по-видимому, гордыня не позволяет признать священнослужителя (чаще всего по возрасту моложе себя) духовным отцом и отдавать ему все почести, как это положено отцу, не могу. Поэтому и решил исповедоваться перед Вами. Насколько я успел узнать Вас, Вы способны выслушать меня и, возможно, понять. На поиски другого человека у меня уже нет времени, а высказаться, открыть душу для меня, поверьте, чрезвычайно важно!
Есть у меня одна тайна, один, как мне кажется, самый тяжкий грех в жизни, в котором необходимо успеть покаяться пока ещё осталось немного времени. Десятки лет я носил этот грех в своей душе, он постоянно преследовал меня, давил, не давал покоя ни днём, ни ночью. И вот теперь, наконец, я решился рассказать о нём. Вы - человек по-настоящему русский и потому согласитесь со мной. Мы – русские люди устроены так, что нам становится легче, когда нас выслушают, а ещё лучше, когда поймут и посочувствуют. Мы открыты душой! Мне кажется, это качество русского человека есть результат его тысячелетнего Православного вероисповедания. Оно уже давно перешло на генетический уровень и передаётся нам по наследству так же как долготерпение, доброта, соборность, жертвенность и признание нравственного понятия "справедливость" выше юридических законов.
Мой грех состоит в нарушении сразу двух христианских Заповедей. Грех великий. Вы поймёте и согласитесь, если выслушаете меня, снимете камень с моей души! Ну, и что Вы на это скажете!?
Я ответил, что тронут его высокой оценкой моих душевных качеств, горжусь его доверием и готов помочь ему, чем смогу. Он посмотрел на меня с благодарностью.
- С чего же начать? – после минутной паузы продолжил Сергей Иванович. – Те события, о которых я хочу рассказать очень давнишние. С тех пор прошло около тридцати лет, но я помню их до мельчайших подробностей. Однако, чтобы всё было понятно, придётся начать с ещё более давних времён.
Женился я рано, сразу после окончания военного училища. Свой брак считаю удачным. Жена родила мне двух мальчиков. Выросшие в военной среде, неудивительно, что оба они после школы окончили военные училища. Старший – училище противовоздушной обороны, младший - морское. Оба тоже рано женились. У меня уже взрослые внуки.
То, о чём я хочу рассказать, случилось в тот год, когда женился мой старший сын. Женился он, как это не редко бывало в нашей жизни, так сказать, без благословения родителей и даже не ставя их заблаговременно об этом в известность. Служил в зенитно-ракетном дивизионе под Москвой, там встретил девушку и решил связать с нею жизнь. Настоящей свадьбы с участием родителей жениха и невесты не было. Молодые отметили это событие скромно в кругу близких друзей и подруг. Сразу после свадьбы воинская часть, в которой служил сын, должна была ехать на далёкий казахстанский полигон для боевых стрельб. Дело было в начале лета. Жена сына уже сдала сессию в своём институте, была свободна, и они решили, что время, пока он будет в командировке, она проведёт у нас в Ленинграде. Заодно познакомится и с нашим городом, и с нами – родителями, и отдохнёт. Андрей привёз её к нам, представил и на другой же день уехал в свою часть.
Людмиле было тогда двадцать лет. Это была миниатюрная натуральная блондинка с не слишком правильными, но очень милыми природными чертами лица, не искажёнными макияжем. В те годы женщины ещё умеренно пользовались косметикой, а молодые девушки практически вообще обходились без неё. Молодость и свежесть замечательно красивы и привлекательны сами по себе! Это сегодня, если смыть все белила и помады с лица представительницы прекрасного пола, то её вовсе можно и не узнать! Бесподобную прелесть моей невестки представляли задорные ямочки на щеках и ласковые, лучистые, необыкновенно голубые глаза, которые обвораживали и притягивали всякого, особенно когда она улыбалась или смеялась своим заразительным, зовущим смехом. Если же к этому добавить стройную девичью фигурку с классическими размерами 90 х 60 х 90 и точёные ножки, то можно понять, что она была необычайно сексапильной, просто неотразимой! Этакая куколка Барби! Она прекрасно понимала силу своей красоты, и умело подчёркивала наиболее выгодные детали внешности со вкусом подобранной одеждой.
Я – тогда ещё совсем не старый зрелый мужчина – уже при первом взгляде на неё почувствовал какое-то давно не испытываемое необыкновенное волнение, жар в груди. Сердце моё, норовя выскочить наружу, заколотилось, как бывало только в юности при свидании с очень желанной девушкой. Всё тело, от головы до пяток, пронзил какой-то острый, сладко возбуждающий нервный импульс. Естественно, я приложил все силы, чтобы не показать охватившее меня чувство. Думаю, что мне это удалось сделать для всех присутствующих кроме неё. Женщины, как известно, обладают особым свойством воспринимать даже самые слабые флюиды, которые возбуждают в мужчине. Людмила позднее мне сама говорила об этом.
Моя жена в то лето была перегружена работой и не имела возможности взять отпуск. Я же после весенней сессии был совершенно свободен. Поэтому на семейном совете было решено, что на меня возлагается забота об ознакомлении гостьи с достопримечательностями Ленинграда и ведение совместно с ней домашнего хозяйства.
Чередой замелькали дни для меня столь значимые, что я помню каждый из них во всех подробностях.
С вечера обычно мы обсуждали план проведения дня грядущего, а утром, сразу после завтрака, отправлялись в город для его реализации. Первые несколько дней мы уделили знакомству с Эрмитажем и Русским музеем, затем я стал водить Людмилу по местам, связанным с именами замечательных людей, когда-то оставивших след в нашем городе: Пушкина, Гоголя, Достоевского, Брюллова, Репина, Суворова, Павлова. Побывали в Академии художеств, во дворцах Петра и Меншикова, в наших замечательных пригородах. Возьму на себя смелость сказать, что я был неплохим гидом. Люблю и знаю свой город. Я всегда считал и считаю, что быть даже крупным, но узким специалистом только своего дела нельзя, ибо в таком случае ты становишься человеком интересным исключительно только для своих коллег по профессии и абсолютно непривлекательным, пустышкой для более широкого круга людей. Не помню, кто сказал, но сказано совершенно правильно: "человек должен быть хорошим специалистом своего дела, а обо всех остальных достижениях человечества мог ответственно заявить, что они тоже ему не чужды". Всю жизнь я руководствовался этим принципом.
Во время наших экскурсий я с удовольствием делился с Людмилой своими знаниями, накопленными за многие годы. Она молодая, ещё не слишком развитая девушка, слушала меня, что называется, "раскрыв рот". Ведь ранее видеть профессора ей приходилось только в официальной обстановке: на кафедре или на экзамене. Вот так, запросто, общаться с подобными людьми ей никогда не приходилось. Её необыкновенный интерес к моим рассказам, нескрываемое обожание ещё более вдохновляли меня, и я готов был ради неё вывернуться, как говорится, наизнанку. Каждый преподаватель знает, как вдохновляет повышенное внимание и желание понять и освоить излагаемое им слушателей, студентов или школьников. Не скрою, что откровенное любование моей спутницей встречных мужчин во время наших походов, приятно щекотало мои нервы, возбуждало меня и заставляло ещё больше стараться понравиться Людмиле.
Как и следовало ожидать, Людмила тоже очень скоро в меня влюбилась. "Актрисой" она была ещё начинающей, и потому её чувство ко мне я быстро заметил. Вероятнее всего, её любовь была подобна любви восемнадцатилетней поклонницы к семидесятилетнему увенчанному славой Гёте. Как утверждает большой специалист в области сексуальных отношений З. Фрейд, в некоторых формах любовного выбора объект любви служит просто заменой не достигнутого собственного "идеала я". Его любят за совершенства, которых хотелось бы достичь в собственном "я" и которые этим окольным путём хотят приобрести для удовлетворения собственного нарциссизма. В подобных случаях, как утверждает тот же Фрейд, стремление к сексуальному удовлетворению постепенно может быть совершенно вытеснено. Со временем оно становится всё более нетребовательным и скромным, а объект любви всё великолепнее и ценнее и конце концов становится частью общего себялюбия "я". Однако мы до этого не дошли, поскольку с моей стороны существовала самая обычная большая плотская почти юношеская любовь, любовь сильного здорового самца к отвечающей взаимностью желанной самке. И она с каждым днём всё разгоралась. Вечерами, чтобы жена не заметила происходящего со мной, я, отговариваясь усталостью или необходимостью поработать, сразу после ужина, уединялся в своей комнате.
Моё желание обладать Людмилой постепенно превысило всякий порог разумного. Оставаясь наедине с собой, я мысленно представлял себе картины нашей любви, и они доводили меня до совершенного исступления. Теперь уже этого не могло не произойти. Нужен был только удобный случай, и он в скором времени подвернулся.
Однажды, когда мы собирались посвятить день петергофскому парку с его ни с чем не сравнимыми фонтанами, проснувшись утром, за окном увидели густой туман и сплошную пелену мелкого осеннего дождя. Полное безветрие говорило о том, что ожидать изменения погоды в ближайшее время не приходится. Спешить было некуда. Позавтракали, и жена ушла на работу. Помню, Людмила сидела на диване, а я за ещё не убранным после завтрака столом. На ней был лёгкий цветастый короткий халатик, не скрывающий прелестных округлостей её девичьего тела и соблазнительной ложбинки между грудями. Охваченный неудержимой страстью, я сделал два шага разделяющие нас, сел рядом и крепко обнял её. Она как будто только и ждала этого – трепещущая повернулась ко мне, прижалась своими высокими, упругими грудями к моей едва прикрытой майкой жаждущей груди, и наши губы встретились в жарком бесконечном поцелуе…
Как долго длилось наше блаженство, я не помню, но хорошо помню, что земля, как и у героев романа Хемингуэя, у меня в это время тоже плыла. Никаких движений совести ни я, ни, по-видимому, она не ощущали. Мы целиком отдались всесильной страсти.
Потом мы долго молча лежали, тесно прижавшись друг к другу, и не испытывали ничего кроме переполнявшего нас счастья – полного удовлетворения страстного желания взаимного обладания.
Оставшуюся до приезда из командировки сына неделю мы провели, как в бреду, на вершине сказочной взаимной всепоглощающей любви. Забыв обо всём, мы наслаждались ею и выходили из дома только перед самым приходом с работы жены, чтобы имитировать возвращение уставшими и измученными длительной пешей экскурсией. Уловка вполне удавалась, и она не заметила ничего предосудительного в наших отношениях с Людмилой.
Приехал Андрей, и наша близость более не могла продолжаться. Я сказал, что появились неотложные дела на кафедре, и теперь, чтобы не дразнить себя неизбежными встречами с Людмилой, возвращался домой поздно и, сказавшись усталым, тут же удалялся в спальню. В те дни, да ещё и долгое время позднее, вопреки здравому смыслу, я вновь и вновь перебирал в памяти подробности прошедших счастливых дней. Совершенно недостаточно сказать, что благодаря Людмиле я как бы на две недели вернулся в юность. Даже тогда ничего подобного со мной не было! То была фантастика, мусульманский рай, сказка наяву!
Прожив у нас ещё несколько дней, Андрей с Людмилой уехали к Чёрному морю – молодость требует движения и настойчиво зовёт к перемене мест!
Шло время. Изредка мы получали от сына письма, чаще даже открытки, с приписками нескольких общих слов от Людмилы. Так прошло два месяца. Нельзя сказать, что я стал забывать о своём недавнем счастье, но под давлением повседневных забот с первого места воспоминания и размышления о нём несколько отодвинулись в тень. Нужно было работать с аспирантами, дописывать учебник, готовиться к занятиям. Вдруг, совершенно неожиданно, на адрес академии я получаю вызов на телефонные переговоры с Подмосковьем. Что-то произошло в семье сына? Но что именно? Почему не звонят прямо на квартиру или, наконец, на служебный телефон? Отчего такая спешность и таинственность? Я теряюсь в догадках. В голову приходят самые различные варианты, в том числе и связанные с нашими взаимоотношениями с Людмилой. Однако никак не хочется верить, что наша тайна стала известна кому-либо ещё, кроме нас двоих. Истинная причина открылась только тогда, когда голос Людмилы в телефонной трубке после нескольких слов приветствия произнёс: "Я беременна!".
В первые минуты я, оглушённый этим известием, ничего не мог вымолвить. Мой язык окостенел, мысли путались и я, как истукан, просто молчал. Постепенно я овладел собой, сознание прояснилось, вернулась способность рассуждать. Нужно было серьёзно подумать о сложившейся ситуации. Я попросил Людмилу пока держать это известие в тайне от всех и пообещал в ближайшие дни что-нибудь придумать. Веря в меня, она согласилась. Мы договорились о способе тайной и безопасной связи. Попрощались довольно холодно – тут было не до объяснений.
Всё тщательно обдумав и взвесив, через два дня я сообщил ей результаты своего анализа возникшей ситуации и предложения по оптимальному выходу из неё. Вкратце они сводились к следующему:
Огласка наших с ней недельных отношений непременно приведёт к большому скандалу и распаду двух стабильных семей. Жертвовать, если не счастьем, то, по крайней мере, благополучием двух близких нам людей ради создания третьей пусть даже на какое-то время очень счастливой, но ненадёжной семьи, на мой взгляд, не разумно. Разница в возрасте у нас слишком велика и недалеко то время, когда мы ощутим это, а осознание неминуемо приведёт к разладу. О счастье в таком случае говорить не приходится. Я не стал говорить Людмиле (хотя сам это отчётливо понимал), что обнародование моего "приключения", кроме того, приведёт к серьёзным последствиям в моей служебной деятельности: партийному расследованию, безусловному осуждению коллег и сослуживцев, закату карьеры и т.д. и т.п. Мои отношения с сыновьями и многими друзьями будут испорчены навсегда. Я рискую стать изгоем. А это обязательно скажется и на моей потенциальной жене, то есть на ней. Выход из положения я вижу один: оставить это происшествие известным только нам двоим на всей Земле! Оценить день зачатия с точностью в неделю способен только Господь Бог, поэтому у Андрея не может возникнуть никаких сомнений в своём отцовстве! Ребёнок, которого она непременно должна родить, из-за кровной моей близости с сыном будет нашей породы. Я буду относиться к нему как к внуку, а учитывая ещё и известный эффект третьего поколения, любить буду много больше, чем старших сыновей.
Вскоре я получил ответ от Людмилы. Она согласилась с моими доводами и обязалась сохранить тайну рождения ребёнка до конца своих дней. На том и порешили.
В положенное время Людмила родила прекрасного здорового мальчика. Андрей захотел назвать его в мою честь Сергеем. В качестве счастливого деда я ездил встречать её с сыном из родильного дома и искренне радовался вместе с другими этому событию. За праздничным столом - произнёс тост с торжественным обещанием всеми силами помогать новорожденному, вырасти достойным человеком. И сдержал данное тогда обещание.
В дальнейшем, даже оставаясь наедине с Людмилой, мы больше никогда не вспоминали те дни нашей короткой любви. Не договариваясь, мы наложили табу на эту тему.
Сергей Иванович умолк, и долго сидел, опустив голову и глядя себе под ноги. Я не мешал ему – он снова переживал, быть может, самые яркие события своей жизни.
- Грех мой настолько велик, что упоминается, как я уже говорил, сразу в двух христианских Заповедях: "Не прелюбодействуй" и "Не пожелай жены ближнего своего…", - наконец продолжил он. – Но вот исповедовался перед Вами, и вроде легче стало - в какой-то мере облегчил душу! Поверьте, никому и никогда я этого не рассказывал! Хотя Вы, конечно, не Бог, и я не испрашивал у Вас прощения! Да и ни слов осуждения, ни слов сочувствия слышать не хотел. Я уже достаточно наказал себя сам. Однако на душе всё же почему-то немного полегчало! Так уж устроен русский человек. Простит ли меня Всевышний!? Вот, что сегодня на пороге небытия меня мучает! Правда, "Господь милостив!" - утверждает христианское учение….
"Блаженны плачущие, ибо утешатся", - вспомнил я в подтверждение этого Заповедь из Нагорной проповеди Иисуса Христа, и порадовался за искренне раскаявшегося Сергея Ивановича.
После услышанного сегодня, говорить о чем-то мелком, повседневном не хотелось, и мы вскоре распрощались, забыв договориться о встрече.
Кончилось бабье лето, наступила промозглая ленинградская осень. Парк опустел. Золото опавшей листвы быстро превратилось в бурый неприглядный мусор. Потом начались морозы и сковали большой пруд. Последними из летнего птичьего паркового царства, улетели на тёплые воды ленинградских каналов и речек утки. Парк до следующей весны стал тихим унылым и грустным. Я и осенью и наступившей зимой довольно регулярно прогуливался в его аллеях со своей собакой, но Сергея Ивановича больше никогда не встречал. Прошло достаточно много времени, прежде чем я решился написать этот рассказ.
.
Смирнов Игорь Павлович,
Член Союза писателей России,
КТН, доцент, полк. в отст.
196602, СПб, Пушкин, ул. Огородная, 6, кв. 18. Тел (812)465 – 29 – 61
